«Буладмир, царь русов»: арабский взгляд на загадку княжеского имени
В начале XII столетия, когда в Европе крестоносцы отвоевывали у сарацин Святую землю, а на Руси потомки Ярослава Мудрого рвали на части единое наследство, далеко на востоке, в персидском городе Мерв, ученый муж по имени Шараф аз-Заман Тахир аль-Марвази склонился над своими рукописями. Будучи придворным врачом у могущественных султанов Сельджукской империи, он имел доступ к огромному пласту знаний, включая донесения купцов, послов и путешественников. В своем труде «Природа (естество) животных» он, среди прочего, оставил бесценное для нас описание нравов и обычаев далеких северных народов. И вот, говоря о русах, он делает мимоходом поразительное замечание: «У них есть самовластный царь, который титулуется буладмир, так же, как царь тюрков зовётся каган».
Для современного уха это звучит почти как опечатка. Историки, впрочем, единодушны: «буладмир» — это не что иное, как искаженная передача имени Владимир. Но самое любопытное здесь не фонетическое несоответствие, а суть утверждения аль-Марвази. Он, человек сторонний, представитель совершенно иной культурной и языковой традиции, воспринимает «Владимир» не как личное имя, а именно как титул, как обозначение высшего статуса правителя. Он ставит его в один ряд с тюркским «каганом» — титулом, который сами русские князья, стремясь утвердить свой суверенитет перед лицом Византийской империи, примеряли на себя в IX-XI веках. «Каганом» именуют в «Слове о законе и благодати» и Владимира Святого, и его сына Ярослава Мудрого. Арабский географ, по сути, говорит нам: как у тюрков есть каган, так у русов есть владимир.
Эта внешняя, непредвзятая оценка заставляет совершенно по-новому взглянуть на привычное нам имя. Мы-то, воспитанные на школьной программе, привыкли к простой и красивой «народной этимологии»: Владимир — значит «владеющий миром». Картина рисуется величественная: могучий князь, простирающий свою длань над бескрайними просторами, от лесов севера до южных степей. Этот образ настолько органично вписался в наше сознание, что кажется единственно верным. Он поэтичен, он льстит национальному самолюбию, он идеально подходит для эпического героя, крестителя Руси. Однако наблюдение аль-Марвази, подкрепленное данными современной лингвистики, намекает, что эта ясная и логичная картина — всего лишь позднее переосмысление, попытка объяснить непонятное слово через созвучные и знакомые корни. Истинный смысл имени мог быть иным, куда более древним и неожиданным. Персидский ученый, сам того не ведая, бросил камешек в спокойные воды исторической науки, и круги от него расходятся до сих пор, заставляя исследователей подвергать сомнению, казалось бы, незыблемые истины. Возможно, разгадка этого имени-титула — это ключ к пониманию того, как варяжская дружинная верхушка превращалась в славянских государей.
Готы, «великие» и народная этимология: что скрывает основа «-мир»
Привычная нам трактовка имени Владимир как «владеющий миром» разбивается о скалы сравнительно-исторического языкознания. Филологи с почти детективным азартом проследили путь загадочной основы «-мир» и пришли к выводу, что к нашему «подлунному миру» она, скорее всего, не имеет прямого отношения. Ее следы ведут не в славянские, а в древнегерманские языки, в эпоху Великого переселения народов, когда по Европе катились волны варварских племен, круша остатки Римской империи.
Главным подозреваемым в «экспорте» этой основы на славянскую почву выступают готы. Этот восточногерманский народ в III-IV веках создал в Причерноморье могущественное государство — державу Эрманариха, — с которым предки славян не могли не контактировать, и контакты эти не всегда были мирными. Именно в именах готских королей и вождей V века мы находим поразительные аналогии. Историк Иордан, сам по происхождению гот, упоминает в своем труде «Гетика» целый ряд правителей с именами, оканчивающимися на знакомый нам элемент: тут и Теодемир (отец Теодориха Великого), и Валамир, и Видимир. Совпадение? Вряд ли. Лингвисты установили, что в готском языке существовал корень mērs (читается как «мерс»), который означал «великий», «славный», «знаменитый». От этого же корня, к слову, происходит и имя легендарного короля франков Меровея, основателя династии Меровингов.
Если применить эту готскую кальку к имени Владимир, его значение кардинально меняется. Получается уже не «владеющий миром», а нечто вроде «Великий Владыка» или «Славный Правитель». Это уже не поэтический образ, а конкретная, статусная характеристика. Это не имя-пожелание, а имя-утверждение, декларация власти и величия. Такая трактовка гораздо лучше объясняет, почему оно могло восприниматься как титул. «Великий Владыка» звучит куда более по-царски, чем просто личное имя, пусть и благозвучное.
Интересно, что славянские языки не были пассивными реципиентами. Они творчески переработали заимствованный материал. Готское mērs было созвучно праславянскому слову měръ, имевшему значения «мера», «граница», а позднее и «мир» в значении «покой, порядок, договор». Произошла так называемая народная этимологизация: непонятный германский корень был подтянут под близкое по звучанию славянское слово. Так «Великий Владыка» постепенно превратился во «Владеющего Миром». Процесс этот был долгим и неосознанным, но он прекрасно иллюстрирует, как язык адаптирует чужое, делая его своим. Подобная судьба постигла многие заимствованные слова в разных языках. Таким образом, красивая и привычная нам версия — это результат грандиозной исторической ошибки, блестящей лингвистической ассимиляции, в ходе которой готский титул обрел славянскую душу и совершенно новое, эпическое звучание.
Вальдемар против Владимира: спор о первородстве и династические игры Северной Европы
Как только на сцене появляются германские корни, неизбежно возникает вопрос о скандинавском влиянии. Не мог ли «Владимир» быть славянской адаптацией популярного в Скандинавии имени Вальдемар? Ведь их звучание и структура очевидно схожи, а первая основа «влад-» этимологически тождественна древнегерманскому «wald-» (власть, сила), из которого и образована первая часть имени Вальдемар. Версия о том, что Владимир — это всего лишь «русифицированный» Вальдемар, кажется на первый взгляд логичной, особенно учитывая варяжское происхождение правящей династии Рюриковичей.
Однако при более пристальном рассмотрении эта гипотеза рассыпается. Главный аргумент против нее — хронология. История не терпит сослагательного наклонения, но обожает точные даты. Имя Владимир появляется в русских летописях задолго до того,каким-либо заметным явлением в самой Скандинавии. Великий князь Владимир Святославич, креститель Руси, родился около 960 года и правил с 980 по 1015 год. Его имя уже тогда было знаковым и устоявшимся. А первый известный скандинавский правитель по имени Вальдемар — это датский король Вальдемар I Великий, который взошел на престол лишь в 1157 году, то есть спустя полтора века после смерти своего русского тезки.
Более того, происхождение имени датского короля не оставляет никаких сомнений в направлении заимствования. Матерью Вальдемара I была русская княжна Ингеборга Киевская, дочь великого князя Мстислава Владимировича Великого и, соответственно, правнучка того самого Владимира Мономаха. Своего сына она назвала в честь своего прославленного деда, лишь слегка адаптировав славянское имя к германскому произношению. Этот исторический факт, зафиксированный в скандинавских сагах, ставит жирную точку в споре о первенстве. Не славяне заимствовали «Вальдемара» у скандинавов, а наоборот, датчане, породнившись с могущественным киевским домом, с гордостью приняли в свой именник славянское княжеское имя, ставшее к тому времени символом власти и престижа на всем востоке Европы.
Этот эпизод — не просто лингвистический курьез. Он отражает реальный политический вес Киевской Руси в XI-XII веках. Династические браки были важнейшим инструментом международной политики, и Рюриковичи активно использовали его, заключая союзы с правящими домами Польши, Венгрии, Германии, Франции, Византии и, конечно, Скандинавии. Дочери Ярослава Мудрого стали королевами Норвегии, Венгрии и Франции. А заимствование имени Владимир датской королевской семьей — это яркое свидетельство того, что Русь в то время воспринималась не как варварская окраина, а как равный и престижный партнер, у которого не зазорно перенять даже имя для будущего монарха. Таким образом, спор «Вальдемар против Владимира» решается в пользу последнего, демонстрируя не заимствование, а, наоборот, культурный экспорт и высочайший авторитет русского княжеского рода на международной арене.
Имя как корона: особый статус «Владимира» и княжеская монополия на имена-титулы
Тот факт, что «Владимир» было не просто именем, а чем-то большим, подтверждается не только свидетельством арабского географа и лингвистическими изысканиями. Сама практика имянаречения в Древней Руси указывает на его исключительный, сакральный статус. Это имя было частью негласной княжеской монополии, своеобразным маркером принадлежности к высшей касте, к роду Рюриковичей.
Наиболее яркое доказательство — история самого Владимира Святого. В 988 году, принимая христианство, он был крещен и получил новое, христианское имя — Василий. Этот выбор был глубоко символичен: так звали византийского императора Василия II, чью сестру Анну князь брал в жены. По всем канонам того времени, именно это крестильное имя должно было стать основным. Языческое прошлое следовало оставить позади. Однако происходит нечто из ряда вон выходящее. Летописи, составлявшиеся уже в христианскую эпоху монахами, упорно продолжают называть его Владимиром. В «Повести временных лет» он — Владимир, в «Слове о законе и благодати» — каган Владимир. Имя Василий упоминается лишь вскользь, как факт биографии. Это происходило задолго до его официальной канонизации, поэтому дело не в статусе святого. Объяснение может быть только одно: имя «Владимир» не воспринималось как обычное языческое имя, которое можно просто отбросить при крещении. Оно было неразрывно связано с его функцией правителя, с его княжеским достоинством. Это был его тронный идентификатор, его титул, который был важнее даже нового христианского имени.
Второе обстоятельство, подтверждающее элитарность имени, — его полное отсутствие за пределами княжеской семьи на протяжении столетий. Попробуйте найти в источниках до XVI века какого-нибудь боярина, купца или простого смерда по имени Владимир. Задача практически невыполнимая. Это имя было табуировано для всех, кто не принадлежал к правящему роду. Оно было таким же исключительным атрибутом власти, как княжеский престол или дружина. Только в позднем Средневековье, когда система удельных княжеств пришла в упадок, а на смену Рюриковичам пришли новые династии, имя «Владимир» постепенно «спускается» в народ и становится обычным личным именем.
Причем такая же ситуация наблюдается и с другими характерными «языческими» именами русских князей христианского периода. Имена на «-слав» — Святослав, Ярослав, Мстислав, Изяслав, Ростислав; на «-полк» — Святополк, Ярополк; и даже скандинавские по происхождению Игорь (Ингвар) и Олег (Хельги) — все они функционировали как своего рода династические маркеры. В летописях князей часто именуют двойным именем, например, Мстислав-Гавриил или Ярослав-Георгий, где первое — это родовое, княжеское, а второе — крестильное, личное. И почти всегда на первом, почетном месте стоит именно родовое имя. Это была целая система, призванная выделить правящий род, подчеркнуть его богоизбранность и неотъемлемое право на власть. И в этой системе имя «Владимир», как единственное на Руси с уникальной основой «-мир», занимало, по-видимому, совершенно особое, высшее положение.
Славянский рубеж: как «Святослав» завершил эпоху варяжских конунгов на Днепре
Принятие славянских по форме и титульных по содержанию имен знаменовало собой важнейший этап в истории Древнерусского государства — окончательную славянизацию правящей варяжской верхушки. Первые правители, пришедшие, согласно летописной традиции, «из-за моря», носили сугубо скандинавские имена: Рюрик (Hrörekr), Олег (Helgi), Игорь (Ingvarr). Жена Игоря, Ольга, также носила скандинавское имя Хельга. Это была чужеродная элита, говорившая на своем языке и державшая в подчинении разрозненные славянские и финно-угорские племена. Их имена были маркером их инаковости.
И вот на исторической сцене появляется их сын, князь Святослав Игоревич. Его имя — первое чисто славянское имя в правящем роду. Это не случайность, а настоящая революция, лингвистический и культурный водораздел. Святослав — это уже не скандинавский конунг во главе наемной дружины, это славянский князь. Само имя, построенное по той же модели, что и «Владимир», несет в себе отпечаток власти и сакральности («святая слава» или «священная власть»). Это тоже имя-титул, имя-программа. Примечательно, что после гибели отца, Игоря, в 945 году, Святослав не сразу принимает бразды правления. Долгое время регентом при нем выступает мать, Ольга. Летописи объясняют это его малолетством, однако ряд косвенных данных позволяет в этом усомниться. Возможно, за этим стояла борьба партий при дворе: старой, варяжской, ориентированной на грабительские походы и сохранение скандинавской идентичности, и новой, славянской, видевшей будущее в освоении и организации подвластных земель и сближении с местным населением.
Победа «славянской партии», символом которой и стало имя Святослав, была предопределена. Варяжская элита была слишком малочисленна, чтобы не раствориться в огромном славянском море. Для эффективного управления гигантской территорией необходимо было говорить с подданными на одном языке, не только в прямом, но и в культурном смысле. Принятие славянских имен-титулов было гениальным политическим ходом. Оно легитимизировало власть Рюриковичей в глазах славян, превращая чужаков-завоевателей в «своих», природных государей. Это был своего рода ребрендинг династии, который позволил ей укрепить свою власть и заложить основы единого государства.
Сын Святослава, Владимир, завершил этот процесс. Его имя, как мы видели, имело глубокие, возможно, германские корни, но к его времени оно уже полностью обрусело и воспринималось как славянское. Приняв христианство и сделав его государственной религией, Владимир окончательно вписал Русь в цивилизационное пространство Европы, но сделал это, сохранив и утвердив уникальную славянскую идентичность правящей династии. Таким образом, эволюция княжеских имен от скандинавских Ингваров к славянским Святославам и Владимирам — это не просто смена моды в ономастике. Это зримое отражение фундаментального исторического процесса: рождения на берегах Днепра новой нации и нового государства, где скандинавская доблесть и славянское слово сплавились в единое, неразрывное целое. И имя «Владимир», понятое не как «владеющий миром», а как «Великий Владыка», становится не просто именем, а главным символом этой новой, русской государственности.
