Дождь стучал по подоконнику нашей однушки, будто торопился внутрь, в тепло. Я сидела на краю дивана, кутаясь в плед, и смотрела на экран ноутбука. Свет от него был единственным в темноте, кроме тусклого отблеска уличного фонаря за шторой. Бюджет. Вечная головная боль конца месяца. Цифры в таблице упрямо не хотели складываться в утешительную картину. Аренда, коммуналка, кредит за мою сломавшуюся в прошлом году машину, продукты… А еще надо было купить Саше новые кроссовки – старые буквально развалились на ноге в садике. И отложить хоть немного на отпуск, о котором мы с Артемом шептались по вечерам, мечтая о море.
Ключ щелкнул в замке. Я вздрогнула, оторвавшись от экрана. Артем вошел, сбрасывая мокрую куртку в прихожей. От него пахло дождем, городской сыростью и… усталостью.
«Привет, солнце», – его голос был глуховатым, без обычной теплоты. Он прошел на кухню, не заглядывая в комнату. Я услышала, как хлопнула дверца холодильника, зашуршал пакет.
«Артем?» – позвала я, откладывая ноутбук. «Как зарплата? Получил?»
Тишина. Потом шаги. Он появился в дверном проеме, держа банку пива. Лицо было странно отрешенным.
«Получил», – коротко бросил он и сделал глоток.
Ожидание повисло в воздухе, густое и некомфортное. Я знала эту сумму почти наизусть – мы обсуждали наши планы буквально вчера. Половина – на общие нужды (аренда, комуналка, кредит), остальное – поровну на наши личные расходы и в копилку.
«Ну?» – не выдержала я. «Переведешь? Или отдашь наличкой? Как договорились. Мне завтра аренду платить, помнишь? Хозяйка звонила, напомнила».
Артем опустил взгляд, поставил банку на тумбочку рядом с диваном. Он не садился.
«Али…» – начал он, и в его голосе послышалась та самая нотка, от которой у меня похолодело внутри. Нотка вины, которую он пытался замаскировать под усталость. «Слушай, тут такое дело…»
Я встала, плед соскользнул на пол. «Какое дело, Артем? Говори прямо».
Он вздохнул, провел рукой по лицу. «Я… я отдал деньги маме».
Слова повисли в воздухе, как нож. Я не сразу поняла.
«Что?» – прошептала я. «Какие деньги? Все?»
Он кивнул, не глядя на меня. «Да. Все. Зарплату. Она… она приперлась сегодня утром на работу. В слезах. Говорит, у нее срочно, критически нужны деньги. За квартиру, говорит, чуть ли не выселяют. Что-то там с пенсией задержали, накопились долги… У нее же эта двушка в старом фонде, комуналка космическая…»
Я слушала, и мир вокруг начал медленно расплываться. Квартира, в которой мы снимали комнату? Долги? Его мать, Лидия Петровна, всегда жила не по средствам, но чтобы выселяли? В это верилось с трудом. Но даже если так…
«И ты… отдал ВСЕ?» – голос мой дрожал. «Не позвонил мне? Не спросил? Не оставил хотя бы на самое необходимое? Аренду?! Коммуналку?!»
«Я не мог отказать, Алина!» – в его голосе прорвалось отчаяние, но для меня оно звучало фальшиво. «Она мать! Она рыдала! Что я должен был делать? Сказать «нет» и пустить ее по миру?»
«А НАС пустить по миру – это нормально?!» – крик вырвался сам собой. Я задыхалась. «Ты подумал хоть на секунду о нас? О Саше? О том, что ЗАВТРА надо отдать деньги за эту самую крышу над головой? Что у нас в холодильнике пусто? Что я считала каждую копейку, чтобы дотянуть до твоей зарплаты?!»
«Мы как-нибудь…» – начал он беспомощно.
«КАК-НИБУДЬ?» – перебила я. Гнев, холодный и острый, вытеснил первоначальный шок. «Как именно, Артем? Волшебным пенделем? Или мне пойти на панель, раз у нас «как-нибудь»? Ты вообще понимаешь, что натворил?»
«Не говори ерунды!» – он нахмурился. «Я займу у кого-нибудь! У Сергея, может…»
«У Сергея?» – я засмеялась, но смех был горьким, беззвучным. «Ты в курсе, что ты ему еще с прошлого месяца должен три тысячи? За которую ты «как-нибудь» отдашь? А теперь еще сколько? Десять? Пятнадцать? И как ты будешь отдавать, если следующую зарплату тоже, небось, мамочке отнесёшь?»
«Не смей так говорить о моей матери!» – он сделал шаг ко мне, глаза сверкнули.
«А как мне говорить, Артем?» – я не отступила. «Как о человеке, который влез в нашу семью с грязными сапогами и вытряхнул наш общий бюджет, не спросив? Твоя мать прекрасно знала, когда у тебя зарплата! Она прекрасно знает, что у тебя есть семья! Ребенок! Она могла подойти в начале месяца, могла попросить хотя бы часть! Но нет! Она ждала именно дня зарплаты, чтобы выкачать у тебя ВСЁ! Потому что знает, что ее «сыночек» не умеет говорить «нет»! Потому что для нее ВАЖНЕЕ ее сиюминутные хотелки, чем благополучие собственного внука!»
«Это не хотелки, Алина! Это долги! Экстренная ситуация!» – он кричал теперь тоже.
«Экстренная?» – я скрестила руки на груди. «Позвони ей. Прямо сейчас. Спроси, какой именно долг, за какой месяц, сколько именно. Попроси показать квитанцию. Сделай это!»
Артем замер. Он смотрел на меня, и я видела, как в его глазах боролись упрямство и… сомнение.
«Я… я не могу ей звонить сейчас!» – выпалил он. «Она расстроена! Она переживает!»
«Ага,» – я кивнула. «Расстроена. Переживает. Наверное, уже сидит в своем любимом кафе с подружками и обсуждает, какой у нее замечательный сынок, который всегда придет на помощь. За счет своей семьи».
«Ты просто ее ненавидишь!» – бросил он обвинение.
«Нет, Артем,» – мой голос вдруг стал ледяным и очень тихим. «Я ненавижу ТЕБЯ в этот момент. Я ненавижу твою слабость. Твою неспособность быть мужчиной и главой семьи. Твою готовность поставить свою маму на пьедестал, а меня и Сашу – на грань выживания. Ты не муж. Ты – большой, инфантильный ребенок в костюме взрослого».
Он побледнел. «Это жестоко, Алина».
«Правда редко бывает удобной,» – парировала я. «И знаешь что? Ты только что очень дорого заплатил за свое решение. За эту зарплату».
Он смотрел на меня, не понимая. «Что ты имеешь в виду?»
«Я имею в виду, что с этого момента у нас больше нет «общего бюджета», Артем,» – сказала я четко, подчеркивая каждое слово. «Ни копейки. Твои деньги – твои проблемы. Аренду за эту комнату платишь ты. Коммуналку – ты. Свой кредит – платишь ты. Покупаешь еду себе – ты. Я буду платить только за Сашу и за себя. И копить на съем отдельного жилья. Для меня и сына. Потому что жить с человеком, который в любой момент может оставить свою семью без гроша ради маминых капризов – невыносимо. Опасно. Унизительно».
Он остолбенел. «Ты… ты что, это серьезно? Мы же семья!»
«Семья?» – я горько усмехнулась. «Семья – это когда ты думаешь обо всех. Когда ты защищаешь свой дом. Ты сегодня показал, где твоя настоящая «семья». И это не мы. Так что да, Артем. Это абсолютно серьезно. Ты хотел помочь маме? Помоги. Но теперь ты будешь помогать ей ИЗ СВОЕЙ ДОЛИ. Из того, что останется после оплаты ВСЕХ НАШИХ СЧЕТОВ. Если останется. Добро пожаловать в реальность, где за свои решения надо платить по полной».
Я повернулась, подняла плед с пола и снова укуталась в него, садясь к ноутбуку. Разговор был окончен. В моей душе бушевал ураган – обида, гнев, страх перед завтрашним днем. Но был и странный холодок решимости. Я сказала то, что сказала. И он поплатился доверием. Поплатился нашей общей жизнью, какой она была. Поплатился уверенностью, что я буду молча терпеть его предательство.
Артем стоял как вкопанный. Потом резко развернулся и вышел на кухню. Я слышала, как он швырнул пустую банку в мусорное ведро. Звук был громким, злым. Потом наступила тишина, нарушаемая только стуком дождя и моим собственным неровным дыханием.
Я открыла таблицу бюджета. Стерла строку с его предполагаемой частью зарплаты. Вписала красным: «Аренда – Артем». «Коммуналка – Артем». «Кредит Артема – Артем». Наши с Сашей расходы оставила за собой. На аренду нашей комнаты у меня не было денег. Ни копейки. Завтра надо было идти к хозяйке, объяснять ситуацию… Просить отсрочку? Унижаться? Мысли путались. Но одна была кристально ясна: назад пути не будет. Я начертила линию. И он переступил ее.
На следующий день я разбудила Сашу, собрала его в садик. Артем ворочался на своем раскладном диване, делая вид, что спит. Я не стала его бутить. Отвела сына, по дороге купив ему булочку и сок – последние деньги из моих вчерашних сбережений. Потом поехала на работу. Каждый звонок телефона заставлял вздрагивать – не хозяйка ли? Не Артем ли? Но тишина.
Вечером, забирая Сашу, я купила самую дешевую курицу, пачку гречки и морковку. На ужин. Когда вернулись, Артем уже был дома. Сидел за столом, смотрел в телефон. На столе лежала пачка денег.
«Это на аренду и комуналку,» – сказал он, не глядя на меня. Голос был глухой. «Я… занял у Сергея. Дал, сколько смог. Остальное… позже».
Я молча взяла деньги, пересчитала. Хватило ровно на аренду и половину коммуналки. Кредит оставался его проблемой. И еда.
«Спасибо,» – сказала я без интонации. «Я завтра отдам хозяйке».
«Алина…» – он поднял на меня глаза. В них читалась растерянность, усталость, может быть, даже осознание содеянного. «Давай поговорим. Нормально».
«О чем?» – я повела Сашу мыть руки. «Ты сделал свой выбор. Я озвучила последствия. Разговоры закончены. Теперь – действия».
Я поставила варить гречку. На кухне повисло тяжелое молчание, нарушаемое только бульканьем кастрюли и голосами мультиков, которые смотрел Саша. Артем сидел за столом, сжимая телефон в руке. Я чувствовала его взгляд на себе. Вопрошающий. Обиженный. Не понимающий, как все так стремительно рухнуло.
«Мама звонила,» – проговорил он вдруг. «Благодарила. Говорит, спас ее…»
Я не повернулась. Помешала гречку. «Рада за нее. Значит, твоя жертва была не напрасной».
«Это не жертва!» – он вскипел. «Это помощь близкому человеку!»
«Близкому тебе,» – поправила я спокойно. «Для меня человек, который сознательно ставит моих детей на грань выживания – не близкий. Врагом назвать язык не повернется, но и родным – тоже».
Он снова замолчал, пойманный в ловушку собственной логики. Помощь матери – хорошо. Но цена этой помощи – катастрофа для его собственной семьи. И эту цену он почему-то не учел. Или не захотел учесть.
Неделя прошла в ледяном перемирии. Артем нервничал. Деньги у него кончились быстро. Он пытался экономить на обедах, ходил мрачный. Я видела, как он украдкой смотрит на холодильник, когда я доставала еду для себя и Саши. Но я не предлагала. Мое правило было железным: я кормлю себя и сына. Он – взрослый человек, сам решил отдать свои деньги – сам ищет, как выкрутиться. Несколько раз он пытался заговорить, извиниться, но я просто уходила в комнату с Сашей или включала музыку в наушниках. Моя тишина была стеною.
Он стал звонить матери чаще. Я слышала обрывки разговоров из кухни: «Нет, мам, пока не могу…», «Сам в долгах…», «Алина злится…». Лидия Петровна, судя по интонации Артема, не особо понимала масштаба проблемы. Для нее сын «помог» – и точка. Остальное – не ее дело.
Как-то вечером, когда Саша уснул, Артем не выдержал. Он подошел ко мне, пока я раскладывала белье.
«Алина, хватит!» – прошипел он. «Я же извинился! Я исправил ситуацию с арендой! Я голодаю! Что тебе еще надо?»
Я отложила полотенце и посмотрела ему прямо в глаза. «Мне надо, Артем, чтобы ты понял раз и навсегда. Ты не исправил ситуацию. Ты залатал дыру, которую сам же и пробил. Ты до сих пор не осознал, ЧТО именно ты сделал. Ты предал меня. Предал наше доверие. Предал наше общее будущее. Ты поставил свою маму выше сына. Выше меня. Выше нас. И за это ты платишь не голодом, Артем. Ты платишь разрушением того, что было между нами. Ты платишь моим недоверием. Моей холодностью. Ты платишь тем, что я больше не вижу в тебе партнера. Ты платишь одиночеством в одной комнате с семьей, которую сам же оттолкнул. Вот твоя плата. И она будет длиться ровно столько, сколько я решу. Может, день. Может, месяц. Может, всегда. Решай сам, стоила ли твоя мамина «экстренная ситуация» такой цены».
Он отшатнулся, словно я ударила его. В его глазах мелькнул настоящий страх. Страх не перед голодом, а перед тем, что он действительно потерял что-то невосполнимое.
«Ты… ты не можешь так…» – пробормотал он.
«Уже могу,» – ответила я просто и отвернулась, снова взяв в руки белье. «И делаю».
Прошло еще несколько дней. Напряжение росло. Артем был как на иголках. Он пытался быть ласковым с Сашей, но сын чувствовал холод между нами и неохотно шел на контакт. Я сосредоточилась на работе и на поиске вариантов. Нашла подработку – вечером пару часов удаленно. Коплю. Коплю на выход.
Как-то вечером зазвонил телефон Артема. Он посмотрел на экран, поморщился и вышел на балкон разговаривать. Я догадалась – Лидия Петровна. Вернулся он мрачнее тучи.
«Мама…» – начал он, запинаясь. «Она… она спрашивает, не могла бы я еще немного помочь. Там, оказывается, еще один долг вылез…»
Я даже не удивилась. Я посмотрела на него. Не сказала ни слова. Просто посмотрела. Взглядом, полным того самого ледяного презрения и вопроса: «Ну? И что ты будешь делать *на этот раз*, герой?»
Он увидел этот взгляд. И сник. Буквально. Плечи опустились, взгляд потух.
«Я… я сказал, что нет,» – прошептал он. «Что у меня нет денег. Что… что у меня свои проблемы».
В комнате повисла тишина. Долгая. Гулкая. Дождь за окном снова забарабанил по стеклу.
«Впервые за много лет,» – сказала я наконец, и в моем голосе не было ни злорадства, ни радости. Только констатация факта. «Поздравляю. Ты сделал первый шаг. Не к маме. К нам».
Я не обняла его. Не улыбнулась. Просто встала и пошла на кухню ставить чайник. Но впервые за эти две кошмарные недели ледяная глыба внутри меня чуть-чуть дрогнула. Не оттепель. Нет. Но, может быть, начало очень долгого пути. Пути, за который ему придется платить каждый день, доказывая, что этот первый шаг – не случайность. А та самая плата, о которой я сказала тогда, в первый вечер, когда он отдал зарплату маме. И он только начал платить по счетам.
Ставьте лайк и подписывайтесь на канал, чтобы не пропустить новые рассказы
Читайте также: