Ключи звякнули о металл двери, громче обычного в тишине подъезда. Лида толкнула тяжелое полотно плечом, вваливаясь в прихожую своей однушки. Весь день – сплошной кошмар: клиентка с истерикой, которая считала, что суд должен вернуть ей деньги за разбитый телефон, потому что «он сам выпал из кармана на рельсы», а потом пробки, вечные пробки… Дома ждала единственная мечта: горячий душ, тарелка простой картошки с селедкой и тишина. Абсолютная, гробовая тишина. Муж Максим был в командировке, возвращался только завтра вечером. Целые сутки свободы.
Но едва она переступила порог, воздух перехватило. Знакомый, родной запах квартиры – смесь кофе, ее духов и книжной пыли – был перебит чем-то чужим, тяжелым. Душным ароматом дешевого табака и пережаренного лука. И… звуки. Не тишина. Гулко хлюпали чьи-то тапки по линолеуму кухни, доносилось шуршание пакетов.
Лида замерла, неловко зацепившись каблуком за что-то массивное, валявшееся посреди узкого коридора. Большую, видавшую виды спортивную сумку, доверху набитую. Рядом, на ее любимой вешалке из светлого дерева, висело чужеродное пятно – поношенное, темно-синее пальто. А на полу, возле аккуратно выставленных ее туфель и Максимовых кроссовок, стояли неуклюжие женские ботинки на толстой подошве, грязные от уличной слякоти.
Сердце екнуло, потом начало колотиться с бешеной силой. Лида машинально повесила пальто, поставила сумку. Вещи Макса были на месте. Значит, он дома? Но он же должен был быть в Питере! Мысль мелькнула обрывочно: «Может, заболел? Вернулся раньше?» Но тогда почему не предупредил? И главное – чьи эти вещи?
Она сделала шаг в сторону комнаты-гостиной, но из кухни навстречу ей выплыла фигура. Женщина. Полноватая, в стоптанных тапочках и мешковатом домашнем платье. Лицо показалось знакомым, но… неузнаваемым. Расплывшееся, с землистым оттенком кожи, без следов былой ухоженности. Волосы, некогда аккуратно уложенные в седую волну, были тусклыми, сбитыми в неопрятный пучок.
– О! Лидочка пришла! – раздался хрипловатый голос, и широкая улыбка обнажила пугающую пустоту на месте передних зубов. – А я тут как раз ужин доделываю. Картошечку с грибами. Заходи, заходи, вместе поедим. Свежая, только с рынка!
Лида стояла, как вкопанная, ощущая, как холодная волна поднимается от пяток к затылку. «Ада Петровна?» – пронеслось в голове. Свекровь. Но та Ада Петровна, которую она видела три года назад на похоронах деда Максима, была подтянутой, с хорошей прической и дорогой помадой. Эта женщина была ее жалкой, неузнаваемой тенью.
– Что… что вы здесь делаете? – выдохнула Лида, с трудом выдавливая слова. Голос звучал чужим, тонким.
– Да как что? Живу! – Ада Петровна развела руками, будто демонстрируя простор несуществующих хором. – Теперь буду с вами жить. В тесноте, да не в обиде, как говорится! У вас тут уютно. – Она обвела взглядом крохотную прихожую, упирающуюся прямо в дверь ванной, и заглянула в единственную комнату, где стоял диван-кровать, стол, телевизор и пара стеллажей с книгами – все, что вмещала двадцатиметровая «однушка».
Лиду будто ударили под дых. Воздух перехватило окончательно. «Живу». Слово висело в воздухе, тяжелое и нелепое.
– Что значит «с нами жить»? – голос Лиды набрал силу, но внутри все дрожало от нарастающей ярости. – Здесь места только для двоих! Максима и меня! Это моя квартира! Моя! – Она почти крикнула последние слова, вспомнив, как три года назад эта же женщина, стоя на пороге своей просторной трехкомнатной квартиры, с холодным презрением в глазах выставила их с Максимом на улицу. Они только поженились, Лида еще училась, Максим только сменил работу и попал под сокращение. А Ада Петровна заявила, что ей «пора пожить для себя», а сын – «взрослый мужик», пусть сам заботится о семье. Не дала даже недели, чтобы снять что-то. Привела какого-то усатого типа, представила «другом». Они ночевали на вокзале, потом сняли комнату в страшной коммуналке с вечными скандалами соседей. Лида тогда чуть не слегла от стресса и бесконечной простуды. И вот теперь… эта женщина стоит здесь? В ее крепости, в ее единственном и кровно заработанном уголке?
– Ну, то и значит! – Ада Петровна не смутилась, ее беззубая улыбка стала еще шире. – Квартирку-то мою, видишь ли, пришлось продать. Ну, обстоятельства. А куда мне деваться? К сыну, к родной кровиночке! Вы же меня приютите? Не бросите старую мать на произвол судьбы?
Лида почувствовала, как ногти впиваются в ладони. «Родная кровиночка». Когда они стояли под ледяным дождем, умоляя пустить хоть на ночь, «кровиночка» была занята своим «другом».
– Ада Петровна, – Лида сделала глубокий вдох, пытаясь взять себя в руки. Голос дрожал, но звучал твердо. – Я только что вернулась с работы. Я устала. Я хочу отдохнуть. В своей квартире. В одиночестве. Вы меня поняли? Возьмите свои вещи и… уходите. Пожалуйста.
– Ой, Лидуша, ну что ты как чужая! – фыркнула свекровь, махнув рукой. – Какие нежности? Места мало? На кухне мне уголок выделите, я не гордая! Матрасик подстелю. Давай, не дури! Я и водочки припасла, хорошей! За примирение! Забыли старое, а? – Она двинулась к кухне, явно собираясь принести пресловутую бутылку.
– Стойте! – Лида перегородила ей путь в крохотный проход между прихожей и комнатой. Ее терпение лопнуло. – Я не дура! И не забыла! Забыли, как вы нас вышвырнули? В самый сложный момент? Когда мы на улице могли оказаться? Вы – мать! Вы должны были помочь! А не предавать! Кухня – не место для ночлега! Это моя кухня! Мой дом! И ютиться ради вас я не собираюсь! Вечером, чтобы вас здесь не было! Четко понятно?!
Тишина повисла густая, звенящая. Ада Петровна отшатнулась, ее лицо исказила гримаса обиды и злобы. Беззубый рот искривился.
– Ах так?! – прошипела она. – Ну, ясно! Стерва! Сыночек! Валерочка! Иди сюда! Посмотри, как твоя драгоценная женушка мать твою родную поносит! Выгораживай!
Дверь из комнаты открылась. На пороге стоял Максим. Лида даже ахнула. Он был дома. Дома! В пижамных брюках, с мятой футболкой, сонно потирая глаза. Он смотрел то на мать, то на Лиду, явно не понимая, что происходит.
– Макс? Ты… ты почему дома? – прошептала Лида, чувствуя, как предательство вонзается ножом глубже. Он вернулся и не сказал? И… привел ее?
– Привет, Лидух, – он неуклюже шагнул вперед, попытался обнять ее, но Лида отпрянула. Он поцеловал воздух у ее щеки. – Что случилось? Чего шумите?
– Случилось?! – взвизгнула Ада Петровна, тыча пальцем в Лиду. – Твоя цаца меня на улицу выставить собралась! Вот что случилось! Родную мать! После всего, что я пережила!
– Максим, – Лида посмотрела на мужа, пытаясь найти в его глазах хоть искру понимания, но видела только растерянность и усталость. – Объясни. Что она здесь делает? И почему ты молчал?
Максим вздохнул, провел рукой по лицу.
– Лид… это я ее привел. Вчера. Встретил… на вокзале. Она там уже неделю, как бомжиха, ночует. Звонить не могла, номера наши новые не знала. Представляешь? Мать! На вокзале! Как я мог ее там оставить? Ну не мог! – Он говорил сдавленно, избегая ее взгляда.
– А моя квартира? – холодно спросила Лида. – Ты подумал о том, что это моя квартира? Что места здесь нет? Что я… – Она сглотнула ком в горле. – Что я не смогу здесь находиться? После всего, что было?
– Ой, да что вы тут раздули? – вклинилась Ада Петровна, снова пытаясь взять дружелюбный тон, но в глазах горели злые огоньки. – Я же не на шею сяду! В углу посижу тихонечко! Не съем я вас! Накормлю, постираю! Помощница буду!
– Помощница?! – Лида расхохоталась, но смех получился горьким, надрывным. – Вам помощница нужна была три года назад, когда у вас трехкомнатная пустовала, а мы в подвале ютились? Нет, спасибо. Ваша помощь мне не нужна. Максим, – она повернулась к мужу, глядя ему прямо в глаза. – Ты слышал. Я не передумала. Пусть она уходит. Сейчас.
– Лида! – Максим сжал ее плечи. – Ты же не злая! Посмотри на нее! Она в жуткой ситуации! Этот… ее сожитель… он же ее обобрал! Сначала сбережения выманил, потом квартиру! Под видом, что они на юг переедут! Она продала, деньги ему перевела… а он смылся! Пропал! Мать осталась без копейки, без крыши! Мы же не можем ее бросить! Ты же юрист! Помоги! Может, можно сделку оспорить? Мошенника найти?
Лида медленно освободилась от его рук. Юрист. Всегда «ты же юрист», когда ему что-то от нее нужно.
– Максим, ты в своем уме? – спросила она тихо, но каждое слово было как удар хлыста. – Какая сделка? Если она сама подписала все бумаги, будучи в здравом уме? Если нет доказательств угроз или обмана? А этого гада искать? Да он эти деньги уже, наверное, просадил или вывел куда-то! Даже если найдут, даже если осудят – что толку? Будет выплачивать по пятьсот рублей в месяц до конца жизни? И это ее спасет? Она что, дурочка, когда связывалась с этим проходимцем? Когда от родного сына отказалась? – Голос Лиды сорвался. – Она тогда думала, что ты ей сын? Когда нас, молодоженов, в нищету выставила? Когда даже не поинтересовалась, как мы выживаем? Она нас чужими считала! И вспомнила только тогда, когда самой припекло!
– Лида, ну нельзя же так! – Максим замахал руками. – Кто старое помянет… Прошлое прошло! Сейчас ей реально плохо! Мы должны помочь!
– «Должны»? – Лида резко выпрямилась. – Ты должен был тогда защитить нас! Свою жену! Свою молодую семью! От своей матери! Ты этого не сделал! Ты промолчал! Сейчас ты хочешь, чтобы я забыла? Чтобы я приняла эту… эту женщину в свой дом? После всего?! Нет, Максим. Нет. – Она покачала головой. – Я не могу. И не буду. Вот тебе выбор: либо она уходит сейчас. Либо… уходите вместе. Я не шучу.
В комнате повисло тягостное молчание. Ада Петровна смотрела на сына с немым требованием. Максим метался взглядом между женой и матерью, лицо его было искажено мукой.
– Я… я не могу мать на улицу выгнать, Лида, – пробормотал он наконец. – Это же… мать.
– Ага, – Лида кивнула, чувствуя, как последняя ниточка, связывающая их, рвется с жалобным звоном. – Значит, выбор сделан. Прекрасно. Тогда собирай ее вещи. И свои тоже. И на выход. Я хочу отдохнуть. В своей квартире. Одна.
– Не думал я, что ты такая стерва, Лидка, – глухо сказал Максим. В его глазах появилась обида и что-то похожее на ненависть. – Вот живешь с человеком, и не знаешь его.
– Совершенно верно, Максим, – холодно парировала Лида. – Я тоже не знала, что ты готов предать меня второй раз. Ради той, кто предал тебя первой. Собирайтесь. У меня терпения больше нет.
– А я говорила! – вскричала Ада Петровна, ликуя. – Идем, сынок! Чего тебе тут делать с этой злюкой? Мужик ты или нет? Она ж тебя в гроб загонит! А я тебе всегда добра желала! Иди ко мне! Не нужна тебе такая жена!
– Да, иди, – согласилась Лида. – Угожай хорошей мамаше. Только быстро. Мне тоже такой муж не нужен.
Максим посмотрел на нее долгим, тяжелым взглядом. Лида выдержала его, не моргнув. Потом он резко развернулся и шагнул в комнату.
– Собирайся, мам. Быстро.
– А ужин? Я ж картошечку… – начала было Ада Петровна.
– С собой возьмем! – рявкнул Максим так, что даже Лида вздрогнула.
Последующие десять минут Лида стояла в прихожей, прислонившись к стене, и слушала грохот и шуршание из комнаты. Она не помогала и не мешала. Просто смотрела, как муж суетливо сбрасывает в спортивную сумку свои вещи, как свекровь, кряхтя, натягивает свои уродливые ботинки, не глядя в ее сторону. Ни слова больше не было сказано. Только тяжелое дыхание, скрип молнии и хлопанье дверцы шкафа.
Наконец, Максим взвалил сумку на плечо. Ада Петровна натянула свое пальто.
– Ну, что, пошли? – буркнул он, не глядя на Лиду.
– Да, пошли, – ответила Ада Петровна, бросив на Лиду ядовитый взгляд. – Нечего тут делать. Пусть одна чахнет в своей конуре.
Максим открыл дверь. Они вышли. Дверь захлопнулась с таким грохотом, что задребезжали стекла в серванте.
Тишина. Та самая, желанная тишина, нахлынула, оглушительная и… пугающая. Лида стояла неподвижно. Потом медленно сползла по стене на пол. Голова гудела. В ушах звенело. Она обхватила колени руками, прижалась лбом к прохладному пластику подоконника в прихожей. И только тут, в полной тишине и одиночестве, волна ярости схлынула, обнажив дно – холодную, тоскливую пустоту и щемящую боль. Перед глазами вставали картины прошлого: ледяной дождь на вокзальной площади, отчаяние в глазах Максима, когда звонили в очередную контору по аренде, вонь и сырость той комнаты в коммуналке, бессонные ночи… И чувство полной беззащитности. Именно тогда она поклялась себе, что у нее будет свой угол. Незыблемый. Ее крепость. И она ее построила. Ценой невероятных усилий. И вот… они пришли. Снова вторглись. С его молчаливого согласия.
«А может, я перегнула палку?» – пронеслось внезапно. – «Она же действительно в беде. Старая. Без зубов… Макс прав? Может, надо было… помочь? Проявить человечность? Взять хотя бы на пару дней?» Чувство вины, мелкое и противное, зашевелилось где-то глубоко. «Судьба, что ли, проверяет?»
Она сидела так, не зная, сколько времени прошло. Потом встала. Ноги были ватными. Заварила крепкий кофе. Не картошка с селедкой, а просто черный, обжигающий кофе. Выпила стоя у окна, глядя на темнеющие огни города. Потом приняла долгий, почти кипятковый душ, смывая с себя не только дневную усталость, но и ощущение чужих взглядов, чужих запахов, чужого присутствия. Вытерлась насухо, надела старый, мягкий халат.
Завтра работа. Сложное дело. Нужно быть в форме. Она легла на диван, укрылась пледом. Но сон не шел. Мысли крутились, как бешеные белки в колесе: Максим, его мать, вокзал, коммуналка, грохот захлопнувшейся двери… И это предательское: «А может, я виновата?»
Утром голова гудела, будто после тяжелой попойки. Лида собралась на автомате, выпила еще одну чашку крепкого кофе. Перед выходом задержалась у двери, ключ в руке. «Заперла ли я вчера?» – мелькнула тревожная мысль. В пылу скандала могла и забыть. Она резко повернула ключ – замок щелкнул, открываясь. Значит, не заперла. «Черт…» – подумала она, толкая дверь.
И снова – удар. Запах. Чужой запах. И голоса. Приглушенные, из комнаты.
Лида застыла на пороге, рука все еще на ручке двери. Ботинки Ады Петровны стояли на прежнем месте. И голос… голос свекрови:
– …вот и правильно! Бери все деньги, что тут есть! Ты же тоже зарабатывал! Чего ей оставлять? Она ж тебя предала, выгнала! Как мать родную!
Тихий, усталый ответ Максима:
– Мам, ну какие наличные? Мы все на карты… Да и не храним мы тут суммы.
– Так карты забери! Обналичишь! Тебе ж теперь каждую копейку беречь надо! Чтобы Наденьке угодить! Молодец она, что не стала терпеть твою верность этой… этой Лидочке! Настоящий мужик всегда любовницу имеет! Это ж закон природы!
– Мам, Надя… она не любовница, – голос Максима прозвучал глухо, виновато.
– Ай, да брось! – фыркнула Ада Петровна. – Я ж видела, как она на тебя пялится, влюблена, как дура! Ты ж из-за нее меня к себе и повез, знал, что не прогонит! Сознавайся!
Пауза. Потом сдавленное:
– Было… было что-то. Один раз. После корпоратива… Но это ничего не значило, мам! Честно! Я Лиду люблю. Пусть посидит одна, подумает, как надо мужа уважать и свекровь почитать… Потом вернусь. А пока у Нади перекантуемся. У нее двушка, места хватит.
– А на кой ляд тебе эта Лидка со своей конурой? – с презрением протянула Ада Петровна. – У Надюхи и комната для меня будет, и сама она по-человечески меня встретила. Не то что твоя змея подколодная! Вот с ней и оставайся! А как Лидка тебе поможет с моими проблемами? Она ж злопамятная тварь!
– Поможет, – с какой-то наивной надеждой сказал Максим. – Она же юрист. Разберется. Как-нибудь…
– Вера не подсуетится, – тихо, но отчетливо произнесла Лида, переступая порог комнаты. Она стояла в дверном проеме, глядя на них. Максим, стоявший у шкафа с охапкой своих рубашек, вздрогнул и резко обернулся, роняя одежду. Ада Петровна ахнула, прижав руку к беззубому рту. – Ну точно, – продолжила Лида, ее голос был удивительно ровным, ледяным. – Судьба всем рулит. А то бы так и не узнала, что рога ношу, а они меня, прости, не красят. И что мой муж не только маменькин сынок, но и… что там? «Настоящий мужик»?
Она прошла в комнату, обвела взглядом беспорядок – разбросанные вещи, открытую сумку. Спокойно села в свое кресло у окна.
– Я посижу, посмотрю, как вы собираетесь. А то еще мое прихватите по ошибке, – сказала она. И подумала, как же безумно, невероятно, абсолютно правильно она поступила вчера. – И да, Макс, насчет карт… Твои – пустые, если ты не забыл. Покупка той куртки, помнишь? А на мои ты даже не рассчитывай. А то еще останешься должен. Я же юрист, как ты любишь говорить.
Максим побледнел. Он смотрел на нее, и в его глазах мелькали страх, злоба, стыд. Он что-то хотел сказать, оправдаться, наверное. Но Лида смотрела на него с таким ледяным презрением, что слова застряли у него в горле. Он резко наклонился, стал сгребать оставшиеся вещи в сумку, сминая их, не глядя. Ада Петровна что-то зашипела ему на ухо, но он отмахнулся. Молния на сумке застегнулась с резким, злобным звуком.
– Все? – спросила Лида, не вставая.
Максим кивнул, не глядя на нее. Подхватил сумку. Кивнул матери.
– Пошли.
Они вышли из комнаты, прошли прихожую. Лида не двинулась с места. Она слышала, как Максим открывает входную дверь, как хлопает она за ними. Снова. Но на этот раз – окончательно.
Тишина. Настоящая. Лида сидела в кресле, глядя в окно на серое утро. Ни боли, ни злости. Пустота. Чистая, холодная пустота. Потом она встала, подошла к телефону. Набрала номер.
– Алло? Сергей? Это Лида. Срочно нужен мастер. Сегодня. Сменить замок на входной двери. Да. Полностью. Нет, ключей ни у кого нет. Только у меня. Да. Как можно быстрее. Спасибо.
Она положила трубку. Подошла к окну. На улице начинался мелкий, нудный дождь. Лида глубоко вздохнула. Воздух в квартире снова был ее. Только ее.
«Ну вот и все», – подумала она без тени сомнения. Крепость выдержала осаду. Цена оказалась высокой. Но она была свободна. И это было главное.
Ставьте лайк и подпишитесь на канал, чтобы не пропустить новые рассказы
Читайте также: