Ухоженная женщина в элегантном плаще подошла к подъезду обычной московской трехэтажки. Галина Звягинцева следила за собой, в пятьдесят лет не единого седого волоска. Ее благородного оттенка каштановые волосы аккуратно уложены на затылке. Сроду не догадаешься, что волосы она подкрашивает. Цвет естественный, красивый. Высокомерное лицо почти без морщин, Галина пользуется кремами. Пользовалась...
Подходя к подъезду, женщина посмотрела на свое отражение в окне первого этажа. Тяжело вздохнула. Отражение не радовало. Проклятая война сказалась и на качестве жизни этой женщины. Крема не достать, хорошая одежда стоит бешеных денег, да и нехорошо как-то сейчас одеваться и щеголять обновками, когда даже в Москве неспокойно.
Теперь в кругу высокопоставленных знакомых мужа Галина хвасталась не обновками, а сыном-солдатом. Коленька пошел добровольцем, чтобы Родину защищать. Вот такого они сына вырастили! Не захотел отсиживаться в тылу, несмотря на папу директора завода.
Когда Галина про сына рассказывала, она манерно промокала ажурным носовым платочком уголки глаз. Сухие уголки глаз.
Галина за сына не переживала. Коля весь в отца — из любой ситуации ужом выкрутится. Галя не очень хорошо себе представляла, что такое война, наступление, отступление, как там всё происходит, но зная Колю, была уверена, что он и там найдёт лазейку, отсидится, и в итоге останется героем. У него папа такой же — умел ничего не делая пролезть почти на самый верх. И мужем и сыном Галя гордилась. Она никогда бы не назвала их качества изворотливостью. Это ум! Они умные, умеют выживать, умеют приспосабливаться. И только благодаря уму мужа Галя живет, «как у Христа за пазухой». Да, в обычной трехэтажке, но в четырехкомнатных апартаментах. Виктор Звягинцев умел не высовываться там, где не нужно. Обладая властью и деньгами, он не выкупил себе половину этажа в доме недалеко от Кремля, как сделал один зарвавшийся партиец. В итоге «сам» быстро «щёлкнул по носу» не видевшего границ партработника. Уехал он сейчас далеко. А Виктор Звягин здравствует, потому что с виду у него ничего нет и ездит он на машине от завода.
Это там, под Москвой, отстроена огромная дача. Там пылится в гараже новенькая «эмка». Но этого никто не видит.
Галина мечтала, чтобы война побыстрее закончилась, Коля вернулся и и покатал её на машине. Он фронтовик, к нему какие вопросы? А ловко всё-таки это Виктор придумал — отправить сына добровольцам, думала Галя, зайдя в подъезд и проверяя почтовый ящик.
А вот и письмо от сына. Галя надорвала его, поднимаясь по лестнице, и на ходу стала читать. Письмо от Коли не первое. До этого он писал суховато, жаловался на условия, на сырые окопы, на командира. В этом весь Коля!
Галя сделала несколько шагов по лестнице, пробегая глазами по строчкам. Остановилась, положила руку на сердце, тяжело задышала. Ещё раз перечитала письмо более внимательно и помчалась, помчалась, цокая набойками модных сапожек о ступени.
— Витя, Витя, ты дома? — влетела женщина в квартиру.
Муж восседал на диване. Водрузив очки на кончик носа он читал «Московскую правду». Галя вырвала газету из рук супруга и вложила ему в руки письмо.
— Читай! Читай, что пишет твой сын, — тяжело дышала она. — Его убьют, он погибнет, если мы не предпримем меры.
— Какие еще меры? Он должен воевать на общих основаниях.
Виктор Петрович прочитал письмо сына и поменялся в лице.
— Ну, что же, нельзя как-то посидеть в окопе, не высовываться? Что же он ведет себя, как дурак?
— Сам ты дурак, Витя. Наш сын уже ранен. Он в госпитале. Читай, читай, что он пишет. Что если его вернут на передовую, он точно погибнет. Ты должен что-то предпринять.
— Что предпринять, Галя? Ты же знаешь, какое указание сверху. Мое положение...
— Да к черту твое положение, к чёрту! — истерила Галина, расстёгивая пуговицы на своём элегантном плащике.
Пуговицы не поддавались, и она рванула за край плаща, вырывая две последних «с мясом».
— Ты бы вещи-то поберегла, а то придётся ходить в штопаном.
— И буду, я буду ходить в штопаном! Витя, перечитай письмо. Твое положение, конечно, улучшится, если сын погибнет на фронте. Ты будешь отцом павшего героя. Но тебе это надо? Он ведь у нас один-единственный. Витя!!! Подними свои связи, сделай что-нибудь.
* * * * * * * * * * * * * * * * * * * *
С самого утра у Маши не было настроения. Она ходила по палатам, ставила уколы, раздавала таблетки «на автомате». Мысли были далеко. С утра пришло назначение. Формируется новый санитарный обоз, и Мария прикреплена к нему. В самые ближайшие дни ей придется покинуть госпиталь. Раньше она бы этому только радовалась. Всегда хотела быть поближе к передовой, чтобы оказывать помощь раненым солдатам.
Всегда, но не сейчас. Сейчас уехать из госпиталя было равносильно потере себя.
Девушка больше не мыслила своей жизни без Коли. Он стал её первым мужчиной. Первым и единственным, её половинкой. В тесном боксе с двумя кроватями, где отдыхали дежурившие ночью медсёстры, Маша отдала Коле самое ценное, что у неё было — свою невинность.
Как-то вечером поцелуи на лавочке, во дворе госпиталя, стали слишком жаркими, и Коля прошептал:
— Не могу без тебя, хочу с тобой, навсегда.
Маша молча взяла солдата за руку и молча повела в отделение, в пустующий бокс. Она решилась! Ее чувства были созвучны со словами Николая. Навсегда, только с ним!
О стремительном романе солдата с медсестрой в госпитале знали все. Такое не скроешь. Никто не удивлялся, не осуждал. Маша не первая и не последняя. Да, война, да, вокруг смерть, но молодые сердца еще бьются, хотят любви. Времени упускать нельзя, ведь не знаешь, что будет завтра. Успеешь ли полюбить, почувствовать?
Машу не осуждали. Наоборот, медсестра, что дежурила с ней ночами и должна была отдыхать на соседней кровати, спала прямо на посту, чтобы дать влюбленным время, которое стремительно заканчивалось.
Мария верила, что они теперь никогда не расстанутся. Она ждала, когда Колю выпишут, прикомандируют к части, и думала потом написать прошение прикрепить её к этой же части. А вышло по-другому. Нога Николая всё никак не заживала. Она воспалилась, и швы расходились. Доктор на обходе качал головой и сетовал на некачественный шовный материал. Коле пришлось задержаться в госпитале. Поэтому так получилось, что назначение Марии пришло раньше, чем солдата выписали.
Девушка ходила по палатам, как «в воду опущенная». Палату Николая оставила напоследок. Он сразу заметил подавленное состояние Маши
— Что с тобой, — шепнул, когда она делала ему укол.
— Выйдешь, расскажу. Жду тебя во дворе, я уже освободилась.
Единственная лавка под тополем была занята. Маша стояла возле другого дерева, прислонившись спиной к шершавому стволу. Когда Коля вышел, достала из кармана халата сложенный вчетверо приказ о прикреплении её к санитарному обозу. Коля прочитал его, нахмурился.
— Когда, Маша?
— Не знаю. Возможно, уже завтра.
— Значит, у нас с тобой впереди целая ночь.
— А что такое ночь? — горько вскрикнула Мария. — Я не могу с тобой расстаться, я боюсь за тебя. Хочу быть рядом с тобой, оберегать.
— Ты думаешь, я не хочу? — в тон девушке воскликнул Коля. — Но это война, наши жизни нам не принадлежат. Мысленно я всегда с тобой. Мы будем переписываться. Я буду знать, что ты у меня есть, а ты, что я у тебя. Может, мы не рядом, но все равно вместе.
Коля шагнул к девушке и фигурка в белом халате прильнула к нему, обвила руками за шею, положила голову на плечо. Маша больше не стеснялась своих чувств, не стыдилась выражать их прилюдно. Да и не видела она никого, кроме Коли. Когда они рядом, никого больше не существовало.
А Николай поднял глаза к нему. Маша не видела его лица, поэтому он сбросил маску влюбленности и довольная улыбка растянула его пухлые чувственные губы. Коля улыбался. Все складывалось, как нельзя лучше. Слава небесам, это прилипала, наконец-то, получила назначение и в ближайшее время уедет! Связь с ней, конечно, терять нельзя. Мало ли, что отчебучит дурная девка, поняв, что не нужна ему! Но ведь письма писать гораздо легче, чем вживую, каждый Божий день изображать безумную любовь.
Не у одной Марии в кармане лежала бумага. У Коли тоже в пижамных штанах имелось письмо от родителей, только он не спешил показывать его девушке. У него, в отличие от Маши, с утра настроение прекрасное.
Отец наконец-то услышал, понял, чем рискует сын, находясь на передовой. Звягинцев старший пошевелился, пошел «на поклон» к знакомому генералу. Письмо было от матери. Мама писала, что отец сделал всё, что нужно, и в скором времени Коле придёт назначение. Он будет отправлен в штаб, находящийся в тылу, писарем. Писарем, может, медалей не заслужишь, зато жив останешься. И жив, и вроде как воевал! Вот это Коле было по душе.
— Жду тебя сегодня ночью в боксе, — прошептала Маша, и ускользнула.
Коле больше не нужно было прятать самодовольную улыбку. Он придёт в бокс, конечно, придёт, наобещает девушке «с три короба», лишь бы только побыстрее уехала. В отличие от штаба, где будет служить Николай, её санитарный обоз будет близко к передовой. А там всякое может случиться, ведь не одни солдаты гибнут во время боев. И сестрички погибают, тем более такие, как Маша, лезущие на рожон, не щадящие себя.
Стыдно как-то о таком думать. В принципе, девчонка-то неплохая. Такая настоящая, готовая жертвовать собой, и полюбила Кою так, как никто и никогда не любил. Московские девушки избалованы, они любят в первую очередь себя. А Маша за любимого, не задумываясь, жизнь отдаст.
Коля всё это понимал и слегка стыдился со своих помыслов, старался не озвучивать их даже в голове. Да только не нужна ему Маша на всю жизнь, а война — это единственный способ от неё избавиться.