Поздний вечер, купейный вагон поезда на Адлер. Я ехала к подруге, давно планировали отдых на майские. Взяла нижнюю полку — специально, чтобы не мучиться с вещами и лестницей.
Пассажиры в купе собирались медленно. Я уже разложила плед, достала книжку, в наушниках — спокойная музыка. Вошёл мужчина лет сорока. Коренастый, короткая стрижка, спортивная куртка. Шёл, немного прихрамывая.
— Добрый вечер, — сказал он и поставил рюкзак. — А вы… на нижней, да?
— Да. А вы?
— На верхней. Но, если честно… — он как бы понизил голос, — у меня протез коленного сустава, мне тяжело лезть наверх. Не могли бы мы… поменяться?
Он не умолял, не жаловался, говорил сдержанно. И выглядел… ну, убедительно. Я сразу почувствовала, как включается внутренний «режим помощи».
— Конечно, — ответила я. — Без проблем. Мне несложно.
— Вы просто золото. Спасибо. Вот бы все такие были, — улыбнулся он.
Я взобралась наверх, пока он укладывался снизу.
И только потом поняла: в этой поездке я буду смотреть вниз не только физически, но и морально.
Хромал? Уже нет!
Прошло минут двадцать. Я устроилась на верхней полке, пыталась читать, но с каждым поворотом поезда понимала: ошиблась.
Мужчина снизу, который якобы «не может на верхнюю», уже не лежал. Он стоял в проходе. Потом вышел. Потом вернулся. Потом опять вышел — теперь с чаем в одной руке и конфетами в другой.
— Ага, несу! — весело крикнул он кому-то в соседнем купе.
Я выглянула вниз и увидела, как он бодрым шагом, абсолютно симметрично, прошёл мимо купе с широкой улыбкой. Ни следа от прихрамывания, никакой неуверенности, никаких проблем с коленом.
Сел, разложил конфеты. Достал карты и начал звать кого-то по имени.
— Лёх, заходи, накинемся в дурачка!
Накинемся? С протезом? В карты?
Он засмеялся, выбежал, побежал в другой конец вагона, вернулся уже с каким-то другом.
И снова — бодро, уверенно, хлопая себя по коленям.
Я лежала наверху и смотрела вниз, как в плохой комедии. Только это была я — на верхней, в согнутом положении, с сумкой, которую тяжело было даже просто достать.
Уступила человеку с инвалидностью.
А оказалось — я и была тем человеком, только по доверию.
Купе по расписанию: смех, карты, обман
После возвращения «инвалида» с другом жизнь в купе начала бурлить.
Он, удобно устроившись на моей полке, хлопал картами, чавкал колбасой и периодически хохотал так, что стены тряслись. Вокруг них — банки с энергетиками, шуршание пакетов, злобный хруст чипсов.
— Давай, Лёха, ещё разок, на интерес! —
— Так я ж тебя уже обыграл, инвалида несчастного! — смеялся тот в ответ.
— Я тебя щас костылём, ага! — и они хохотали в голос, как будто вагон — это их дача.
Я выглянула сверху. Он поймал мой взгляд:
— Ой, вы не против, да? Мы тут чуть-чуть. Поиграем и всё. А вы там, наверху, отдыхайте, вам же «не сложно»...
"Не сложно", ага.
Моя спина затекла, коленка, которую берегла, снова начала ныть от неудобной позы. В сумку за водой тянуться было уже невозможно. А под полкой сидели они, развалившись, как короли положения.
Дальше — хуже. Под вечер он позвал ещё кого-то. Уже трое сидели в купе. Дуло пивом, кто-то громко спорил о политике, игра в карты перешла в обсуждение женщин, в том числе — меня, «вежливой сверху».
— Слушай, а ты как её уломал?
— Да как… сказал, что нога болит. Ну и всё, полезла, как шелковая!
Они ржали.
А я сидела наверху и кипела.
Вежливость закончилась, началась я
Он снова рассмеялся. Громко, нахально, в голос.
— …Да просто сказал, что сустав, мол, не гнётся. Она аж подпрыгнула: “Конечно-конечно, отдыхайте внизу!” — передразнил он мой голос.
В купе заржал весь «мужской клуб».
Я молча спустилась с полки.
Спина затекла, нога дрожала от неудобной позы — но это не мешало мне смотреть прямо ему в глаза.
Он замер. Лёха — тот самый «гость» — захлопнул карты.
— Встань, — сказала я.
— Чего? —
— Встань с моей полки. Сейчас же.
Он выпрямился, явно не ожидая.
— Эй, девушка, вы чего так… агрессивно? Мы же культурно отдыхаем…
— Нет. Вы нагло оккупировали чужое место, соврав, что инвалид.
— Я не врал. У меня после травмы...
— После травмы вы пробежали вагон три раза, бегали за пивом, звали друзей и устроили тут ночной клуб. Я слышала, как вы говорили, что “сказал — и полезла как шелковая”. Теперь полезешь ты, и не на верхнюю полку, а в конец вагона, искать свободное место. А ещё лучше — к проводнице.
Он попытался усмехнуться, но уголок губ дёрнулся.
— Девушка, вы истерите. Успокойтесь.
— Я — нет. А ты доиграешься до жалобы, если через пять минут не освободишь полку.
Повернулась к гостям:
— Вас, кстати, тоже никто не звал. Поезд — не гастрольный тур. У каждого есть свой вагон, свои билеты и места. Вон — проход, дверь — налево, пиво — воняет.
Они замялись. Один из них встал первым.
— Ладно, Лёха, пошли. Неохота скандала. Ещё проводница влепит штраф.
Мой «инвалид» тёр затылок, глядя на собранный плед, как на проигранный джекпот.
— Удивительно, — добавила я напоследок, — как быстро проходит боль, когда тебя ставят на место.
Поздно пить боржоми, когда нижняя уже не твоя
После ухода его «дружков» он остался сидеть на краю полки — сжатый, уже без прежнего бравада.
Пытался выглядеть спокойно, но в голосе звучало другое.
— Слушайте… ну не думал, что вы так воспримете. Я просто… реально не люблю наверх лезть. После травмы. Хотел как удобнее… Ну и подыграл, да. Ну не убивать же меня за это.
Я выровняла подушку, села на полку и посмотрела на него, не моргая.
— Ты не подыграл. Ты врал, чтобы получить удобство за чужой счёт.
— Я же просто попросил...
— Нет. Ты манипулировал. Сначала голосом, потом взглядом, потом жалостью. А когда получил, что хотел — обсмеял за спиной. Не передо мной — перед друзьями. Чтобы крутым казаться. И в этом вся суть.
Он замолчал.
— Ты даже не попытался сказать «извините», когда понял, что попался. Ни разу.
— Ну... если вы так хотите... — пробормотал он и опустил глаза.
— Уже не хочу. Просто запомните: инвалид — это не тот, кто не может на полку залезть. А тот, у кого совести нет.
Он молча встал, снял с полки свои вещи и — не оглядываясь — вышел из купе. Я слышала, как он шагал по вагону. Идти он мог. Бегать — мог.
А вот оставаться человеком — не получилось.
Не буду больше “понимающей” — буду внимательной
Я снова устроилась на своей полке. На том самом месте, за которое заплатила, выбрала и которое по праву было моим.
На этот раз — не из вежливости, а потому что вернула своё.
Раньше я думала, что быть хорошим — значит уступать.
Теперь знаю: быть хорошим — значит уметь видеть, где уступка превращается в подлость.
Этот «инвалид» даже не понял, в чём был неправ. И не поймёт. Потому что для таких — чужая вежливость всегда будет ресурсом, а не доверием.
Я достала книгу, плед, положила рюкзак у ног. Спина расслабилась. Голова — тоже. Где-то там, в другом купе, он, может, и ворчал, и оправдывался перед собой.
А я — больше не оправдывалась перед собой за мягкость.
В следующий раз, если попросят:
— Я не откажу сразу.
— Но и не соглашусь бездумно. Я научилась говорить: «Покажите билет. Я вам сочувствую, но у меня свои причины ехать так, как я выбрала».
Потому что полки — нижние, верхние — не так важны.
Важно не отдавать своё, пока тебя не обманули улыбкой.