Кольцо лежало на дне кухонной раковины среди крошек и жирных капель — как последний аргумент в споре, который длился уже двадцать лет. Марина смотрела на него сквозь мутную воду и думала: "Когда же я успела его снять?"
— А я тебе не кухарка и не домработница! — голос прозвучал так резко, что даже она сама вздрогнула. — Хочешь кушать — топай на кухню и готовь!
Виктор замер в дверном проеме с пультом в руке. Футбол на экране продолжался без звука, игроки бегали по полю, как актеры в немом кино.
— Что с тобой происходит? — медленно проговорил он, и в его голосе прозвучало что-то новое. Не раздражение, не усталость. Растерянность.
Марина повернулась к нему лицом. Сорок семь лет — казалось бы, пора знать себя. Но сейчас она смотрела на мужа глазами незнакомки. Когда он стал таким... чужим? Когда она перестала его видеть?
— Двадцать лет я готовлю, стираю, убираю. Двадцать лет! — слова вылетали, как птицы из клетки. — А ты приходишь домой и сразу к телевизору. Даже "спасибо" не скажешь.
— Я работаю с утра до вечера...
— И я работаю! Думаешь, сидеть с документами в банке — это отдых? Потом домой лечу, в магазин, готовить... А выходные? Стирка, уборка, готовка впрок на всю неделю!
Виктор опустил пульт. В его темных глазах мелькнула тень — не гнева, а чего-то другого. Страха? Неужели он впервые за годы испугался?
— Марин, ты же сама...
— Сама! Конечно, сама! — она взмахнула рукой, и капли с мокрых пальцев полетели по кухне. — Потому что если я не сделаю, никто не сделает. Ты же принц, тебе все должны.
Память выдала картинку: молодая Марина в белом платье, сияющая от счастья. "Я буду самой лучшей женой", — шептала она тогда своему отражению. И была. Слишком хорошей.
— Послушай, я...
— Нет, ты послушай! — она шагнула к нему, и Виктор невольно отступил. — Помнишь, как мы познакомились? На том корпоративе в "Континентале"? Ты подошел ко мне, такой уверенный, и сказал: "С такой женщиной можно покорить мир". А теперь что? Теперь я просто кухарка, которая должна быть благодарна за то, что ты меня терпишь!
Лицо Виктора изменилось. Словно с него сняли маску, которую он носил годами.
— Я не это имел в виду...
— А что ты имел в виду? — голос Марины стал тише, но не мягче. — Когда последний раз мы говорили не о счетах и детских оценках? Когда ты спрашивал, как дела, и действительно слушал ответ?
Тишина повисла между ними, тяжелая, как августовский воздух перед грозой. Виктор смотрел на жену и впервые за долгое время действительно видел ее. Усталые глаза, которые когда-то смеялись от каждой его шутки. Руки, которые сегодня уже вымыли посуду, приготовили завтрак, погладили его рубашки...
— Мариш...
— Знаешь, что самое страшное? — она повернулась к окну, где за стеклом плыли серые облака. — Я перестала себя узнавать. Встаю утром, иду к зеркалу — и там незнакомая тетка. Злая, уставшая. Это не я. Или уже я?
Виктор сделал шаг вперед, но остановился. Между ними пролегла пропасть из недосказанного, невысказанного, непрожитого.
— Что ты хочешь от меня?
Марина засмеялась — коротко, без радости.
— Хочу? Я хочу проснуться и не думать сразу, что сегодня приготовить на ужин. Хочу, чтобы ты спросил, как прошел мой день. Хочу посидеть вечером с книгой, а не разгребать гору белья. Хочу быть женой, а не прислугой.
— Но я же не требовал...
— Не требовал? — она развернулась к нему всем телом. — А кто каждое утро молча ждет кофе? Кто морщится, если ужин не готов? Кто даже спасибо не говорит, словно это само собой разумеется?
Виктор открыл рот, но слова не нашлись. Картинки последних месяцев прокрутились в голове: он, хмурый, завтракает за газетой; Марина хлопочет у плиты; он требует, чтобы его любимая рубашка была выглажена именно к завтрашнему совещанию...
— Я не знал...
— Не хотел знать! — выпалила Марина. — Удобнее было думать, что у жен это в крови — готовить, убирать, прощать.
Она наклонилась к раковине и достала кольцо. Золото потемнело от времени, но камешек еще блестел.
— Помнишь, когда дарил? Сказал: "Теперь ты навсегда моя". А я думала — мы навсегда вместе. Вместе — понимаешь? Не я твоя собственность, а мы — команда.
Виктор смотрел на кольцо в ее ладони и чувствовал, как что-то ломается внутри. Не гнев, не обида — что-то более важное. Привычный мир, где все было понятно и расставлено по местам.
— Что теперь будет? — спросил он тихо.
Марина надела кольцо обратно на палец. Движение медленное, обдуманное.
— Теперь мы будем учиться жить заново. Или...
— Или?
— Или я найду того, кто увидит во мне женщину, а не домработницу.
Слова прозвучали не как угроза, а как констатация факта. Виктор почувствовал, как земля уходит из-под ног.
— Мариш, прости. Я правда не понимал...
— Понимание — это только начало, — она вытерла руки о полотенце. — Дальше нужны поступки.
Он кивнул, еще не зная, что будет делать, но понимая: время беззаботной жизни закончилось. Пора взрослеть.
А за окном тучи расходились, и между ними пробивался солнечный луч — как намек на то, что даже после самой сильной грозы может выглянуть солнце.
"Только бы не опоздать", — подумал Виктор, глядя на жену, которая вдруг стала казаться ему совершенно новым человеком. Человеком, которого ему предстояло узнавать заново.
Звонок в дверь прозвучал как выстрел.
— Кто это может быть? — Марина вопросительно посмотрела на мужа.
Виктор пожал плечами и пошел открывать. На пороге стояла Клавдия Семеновна — его мать, с тремя сумками в руках и боевым выражением лица.
— Что это я слышу? — она протолкнулась мимо сына в квартиру, даже не поздоровавшись. — Крики на всю лестничную клетку! Соседи жалуются!
Марина замерла на пороге кухни. Свекровь... Словно урагана не хватало к буре, которая уже бушевала в доме.
— Мама, мы не ожидали...
— А я не предупреждаю, когда иду к сыну! — Клавдия Семеновна скинула пальто прямо на диван. — Что тут происходит? Почему моя невестка орет, как торговка на рынке?
Виктор и Марина переглянулись. Хрупкое перемирие, которое только-только начало складываться между ними, треснуло как лед под ногами.
— Клавдия Семеновна, мы просто разговаривали...
— Разговаривали? — свекровь прошла в кухню и критически оглядела беспорядок. — Посуда грязная, на столе крошки... Это ты называешь домом? И еще смеешь на моего сына кричать!
Марина почувствовала, как внутри поднимается новая волна гнева. Только не та, прежняя — направленная на мужа. Эта была другой, более холодной и сосредоточенной.
— Я не кричала. Я высказала свое мнение.
— Мнение? — Клавдия Семеновна фыркнула. — У хорошей жены одно мнение должно быть — делать мужа счастливым. А ты что делаешь? Дом в беспорядке, сын голодный...
— Мама, не надо, — попытался вмешаться Виктор, но женщины его уже не слышали.
— Двадцать лет я пытаюсь делать вашего сына счастливым, — голос Марины звучал ровно, но в нем была злость. — Готовлю, убираю, стираю. А взамен получаю что? Критику за немытую вовремя посуду?
— И правильно получаешь! — свекровь подняла голос. — Думаешь, в мое время жены так себя вели? Я сорок лет за своим мужем ухаживала, и ни одного упрека!
— А что вы получили взамен? — неожиданно спросила Марина. — Счастье? Благодарность?
Клавдия Семеновна опешила. Такого вопроса она не ожидала.
— Я получила... я выполняла свой долг!
— Долг, — повторила Марина. — Понятно. А любовь где? Уважение? Партнерство?
— Что за новомодные словечки! — махнула рукой свекровь. — Партнерство... Семья — это не партнерство, это служение!
— Чье служение? — Марина сделала шаг вперед. — Только женское? Мужчины, значит, свободны от всяких обязательств?
Виктор стоял между двумя самыми важными женщинами в своей жизни и чувствовал себя на минном поле. Каждое слово могло взорвать все окончательно.
— Мама, времена изменились...
— Ты на чьей стороне? — накинулась на него Клавдия Семеновна. — Я тебя родила, выкормила, выучила! А эта... эта...
— Эта что? — Марина подошла ближе, и свекровь невольно отступила. — Скажите до конца.
— Эта неблагодарная! Дом хороший, муж не пьет, не бьет — чего еще тебе надо?
— Чтобы меня видели, — тихо сказала Марина. — Чтобы со мной советовались. Чтобы мое мнение что-то значило. Чтобы я была не прислугой, а женой.
Клавдия Семеновна расхохоталась — зло, издевательски.
— Видели! Советовались! Да кто ты такая? Замуж вышла — будь благодарна! Моего сына на руках носить должна!
— Мама! — резко окрикнул Виктор.
Но было поздно. Марина выпрямилась во весь рост, и в ее глазах появился огонь, которого Виктор не видел многие годы.
— Знаете что, Клавдия Семеновна? Я двадцать лет терпела ваши намеки, упреки и поучения. Двадцать лет пыталась стать той женой, которая вам нужна. Но хватит.
— Как ты смеешь...
— Смею! — Марина подняла руку. — Это мой дом, моя семья, моя жизнь! И если вашему сыну нужна прислуга, которая будет молча исполнять все прихоти, то пусть он ее ищет. Я больше не играю в эту игру.
Тишина повисла в воздухе, тяжелая и звенящая. Клавдия Семеновна смотрела на невестку с открытым ртом — впервые за все годы кто-то осмелился ей возразить.
— Виктор! — обратилась она к сыну. — Ты слышишь, как она со мной разговаривает?
— Мама, — сказал он медленно, — Марина права.
Клавдия Семеновна побледнела.
— Что?
— Она права. Мы оба неправы — и я, и ты. Мы превратили ее в прислугу. А она... она заслуживает большего.
— Я не верю! — свекровь схватилась за сердце. — Мой собственный сын!
— Мама, я люблю тебя. Но я женат на Марине, а не на тебе. И если я хочу сохранить семью, мне нужно научиться быть мужем, а не маменькиным сынком.
Клавдия Семеновна молча собрала сумки. У двери она обернулась:
— Пожалеете оба. Без матери, без семьи останетесь.
— Семья у нас есть, — спокойно ответил Виктор. — И мы ее сохраним. Но по-новому.
Дверь хлопнула. Марина и Виктор остались одни в вдруг показавшейся огромной квартире.
— Ты правда это сказал? — тихо спросила Марина.
— Правда. И знаешь что? Мне стало легче. Впервые за много лет.
Марина подошла к окну. На улице началась настоящая гроза — та, что копилась весь день. Молнии разрезали небо, дождь барабанил по стеклу.
— А что теперь? — спросила она.
— Теперь мы начинаем сначала. Учимся быть семьей. Настоящей семьей, где двое равных людей строят общую жизнь.
Марина повернулась к мужу. На ее лице была усталость, но и что-то еще — надежда.
— Это будет нелегко.
— Знаю. Но я готов. А ты?
Она кивнула. За окном гроза бушевала во всю силу, но в квартире стало тихо и спокойно. Как после очень долгой болезни, когда температура наконец спадает, и ты понимаешь — будешь жить.
— Знаешь, что я сейчас хочу? — сказала Марина.
— Что?
— Заказать пиццу и посмотреть какой-нибудь глупый фильм. Вместе. Просто вместе.
Виктор улыбнулся — первый раз за долгое время искренне.
— Отличная идея. А завтра я научусь готовить завтрак.
— Договорились, — засмеялась Марина. — Только не сожги кухню.
Гроза за окном стихала. А в доме, наконец, воцарился мир.