Глава 50
Буквально на следующий день доктор Шаповалова взялась за меня с ледяной методичностью. Не просто объясняла, не просто проверяла – она дрессировала, будто я не ординатор, а неудачливый студент, которому место разве что в регистратуре. И всё это – с холодной улыбкой, с лёгким прищуром карих глаз, будто оценивая, насколько быстро я споткнусь. Очевидно, она решила избавиться от меня без громких скандалов, без жалоб Шварцу. Просто методично и неуклонно выставить некомпетентной, заставить уйти самой.
– Опишите синдром сращения близнецов. Сиамские близнецы чем соединены? – её голос звучал ровно, почти безэмоционально, но в нём чувствовалась ловушка.
Мы стояли в палате, где на кровати сидела молодая беременная женщина, пальцы её судорожно сжимали край простыни. Её взгляд метался между нами, словно она чувствовала напряжение, но не понимала его причины.
– Кровеносными сосудами в плаценте? – ответила я, стараясь не выдавать нарастающее раздражение. Голос дрогнул – чёрт, она это заметила. В уголке её рта дрогнула едва уловимая усмешка. Ох, как же мне не нравилась эта игра. Но отказаться? Невозможно. Шварц, заведующий отделением, ввёл её сюда, а он… он смотрел на меня так, будто я единственный свет в этом безумном корпусе. Подвести его – значит потерять не просто работу, а единственное место, где я чувствовала себя нужной.
– Что это значит? – тут же спросила Эмма, даже не дав мне передохнуть. И сама же ответила, резко, словно выстрелила: – Один близнец получает больше крови, это ставит жизнь обоих под угрозу. Вы должны это знать, доктор Светличная.
Последние слова она произнесла с таким сладким ядом, что у меня похолодели пальцы. Ну вот, началось.
– Вы сказали, что с этим ничего нельзя сделать… – прошептала пациентка, её голос дрожал. Она смотрела на Шаповалову с надеждой, словно та была не врачом, а божеством, способным остановить беду.
– Обычно это сложно исправить, – Эмма сделала шаг вперёд, её движения были плавными, уверенными, как у хищницы, знающей, что добыча уже в лапах. – Если только вы не один из лучших хирургов мира, который знает, как разделить важные кровеносные сосуды, – пауза. Её губы растянулись в тонкой улыбке. – К счастью для вас, я им и являюсь. Завтра вам назначена операция.
Пациентка ахнула, глаза её наполнились слезами.
– Если возникнут вопросы, – продолжала Шаповалова, уже поворачиваясь к выходу, – обращайтесь к доктору Светличной. Насколько я поняла, она самый популярный ординатор в этой больнице.
Это прозвучало так театрально, так фальшиво, что даже для неё было перебором. С этими словами она вышла, оставив за собой лёгкий шлейф дорогих духов – что-то холодное, с нотками мяты. Я догнала её в дверном проёме, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони.
– Я бы ответила, если бы вы мне дали возможность, – прозвучало резче, чем планировала.
Эмма остановилась, медленно повернулась. Её взгляд скользнул по мне, будто оценивая, насколько младшая коллега осмелела.
– Не обращайте внимания, – её голос был лёгким, почти дружелюбным, если бы не лёд в каждом слове. – Я такая со всеми, а не только с любовницами моего мужа.
У меня перехватило дыхание.
– Сделайте ультразвук, а также предоперационные анализы, – бросила она через плечо и ушла, её каблуки отстукивали чёткий ритм по больничному полу.
А я осталась стоять, сжимая историю болезни так, что папка чуть хрустнула.
Война объявлена.
***
Ранним утром, когда больница ещё не очнулась от ночной тишины, Виктор Марципанов подошёл к регистратуре. Его пальцы нервно постукивали по стойке, пока медсестра искала нужную карту. Получив её, он отошёл в сторону, машинально листая страницы, но вдруг поднял взгляд – и застыл.
За приоткрытой дверью палаты, прямо на больничной койке, полулёжа сидел заведующий отделением Шварц. В руках у него были какие-то бумаги, а лицо выражало напряжённую сосредоточенность – брови сведены, губы плотно сжаты. Он выглядел так, будто разгадывал не медицинскую загадку, а чью-то судьбу.
Виктор заколебался, но раз уж ему поручили провести осмотр завотделением, то следует продолжать. Услышав шаги, Адриан Николаевич снял очки и устало провёл рукой по глазам.
– Хорошо, что вы пришли. Начнём, – сказал он, чуть приподнимаясь.
Виктор, недолго думая, достал из кармана фонарик, резко приблизился к Шварцу и направил луч прямо ему в зрачки – так яростно, что Адриан Николаевич инстинктивно отпрянул.
– Марципанов…
– Да?
– Ты ко мне прикасаешься.
– Да.
– Нет!
Голос Шварца прозвучал, как хлопок двери. Виктор замер, затем медленно опустил руки и уставился на заведующего с немым вопросом во взгляде. Он искренне не понимал, в чём провинился. Разве не так надо проверять реакцию зрачков?
– Слушай меня очень внимательно, – Шварц говорил тихо, но каждое слово било, как молоток. – Пока я нахожусь здесь, то не знаю, что происходит снаружи. С моими докторами, моими пациентами, в моей больнице. Сегодня ты будешь моими глазами и ушами. Будешь… губкой.
– Губкой? – Виктор моргнул, будто надеясь, что ослышался.
– Будешь докладывать мне обо всех происшествиях.
– Я… детективная губка?
– Я не шучу, Марципанов. Слишком многое происходило без моего ведома. Сегодня я это исправляю. Можешь идти.
Виктор покинул палату, но в голове у него бушевал ураган. Губка. Какое идиотское слово. Оно означало всего одно – стукач. Теперь ему предстояло шнырять по отделению, подслушивать, запоминать, а потом докладывать Шварцу. И самое мерзкое – возможно, предавать своих же. А если отказаться? Невозможно. Он всего лишь ординатор первого года, а Шварц – человек, чьё слово в питерской медицине многое значит. К нему прислушиваются даже в комитете по здравоохранению. У него в друзьях – сама заместитель главы комитета Мария Викторовна Краскова, она же Клизма, – дама ну очень влиятельная. Одно его недовольство, и Виктора может закончиться, даже не начавшись.
Сжав зубы, Марципанов принялся бродить по коридорам, буквально впитывая каждое слово, каждый взгляд. Вскоре он стал свидетелем разговора на лестнице между Михайловским и Шаповаловым.
– Ты отдал Дашу Эмме? – спросил Денис Дмитриевич, его голос звучал резко, почти обвиняюще. – Стоило так делать?
– Не тебе решать, Шаповалов, – холодно ответил Пётр Иванович. – Кстати, я всегда во всём уверен.
Он развернулся и пошёл прочь, но Денис Дмитриевич не отставал. Виктор, стараясь не привлекать внимания, последовал за ними.
– Ты что-то хотел? – Михайловский резко остановился, обернулся. – Как новый шеф…
– Исполняющий обязанности, – поправил его Шаповалов.
– Всё равно шеф, – отрезал Пётр Иванович. Он пристально посмотрел на коллегу, затем спросил: – Ты когда-нибудь проводил реконструктивную операцию?
– Да.
– Хорошо. Тогда пошли за мной.
Они вошли в палату, где лежал бармен Иван. Его лицо было бледным, глаза – настороженными. Михайловский начал объяснять суть операции, но чем больше он говорил, тем сильнее брови пациента ползли вверх.
– Местоположение аневризмы делает её рискованной, – заметил Шаповалов.
– Температура вашего тела искусственно понизится, это защитит сердце от повреждения, – продолжил Михайловский.
– Это остановит поток крови к мозгу и уменьшит риск разрыва. У меня будет 45 минут, чтобы вырезать аневризму, – добавил Денис Дмитриевич.
– Потом вступлю я и снова запущу сердце, – закончил Пётр Иванович.
Иван переводил взгляд с одного врача на другого, словно наблюдал за пинг-понгом. Наконец, он поднял руку, словно на уроке.
– Стоп. Вы хотите заморозить моё тело, выкачать кровь и остановить сердце?
– И вернуть вас к жизни, – невозмутимо добавил Шаповалов.
– За 45 минут?
– Точно.
Бармен задумался, затем спросил то, что, видимо, волновало его больше всего:
– Во сколько мне это обойдётся?
– Вам не стоит об этом волноваться, – отмахнулся Михайловский.
– Погодите-ка, – Иван сел на кровати. – Вы говорите, что убьёте меня, а потом вернёте к жизни. Ладно, вы врачи, я вам верю. Но у меня маленький бар, я не миллионер. Меня больше волнует не операция, а что я буду делать, когда выживу. Мне нужна цифра. Сколько?
– Всё покроет медицинская страховка, – сказал Шаповалов.
– Уверены?
– Разумеется, мы же не в Америке, – фыркнул Михайловский. – Речь идёт не о пластике, а о спасении жизни.
– Ну а всё-таки? – Иван упрямо сжал губы. – Несколько сотен тысяч?
– Около десяти миллионов рублей, – пожал плечами Пётр Иванович. – Хотя точно не скажу, я не экономист.
Лицо бармена стало каменным. Он медленно откинулся на подушку, уставившись в потолок, будто пытаясь представить, как будет выплачивать такую сумму.
А Виктор тем временем тихо ретировался, чувствуя, как в его голове уже формируется первый доклад для Шварца. «"Губка", блин. Проклятая губка», – думал он.
***
Пока Даша покорно выполняла бесконечные поручения Эммы, а Марина, как привязанная, следовала за доктором Михайловским (он сегодня определил её в категорию «подай-принеси», и она безропотно таскала истории болезней и стаканы с кофе), а Виктор исправно играл роль «губки» Шварца, в дальнем полупустом коридоре сидели двое ординаторов – Наташа Юмкина и Алексей Двигубский.
Они устало склонились над кипой карточек, которые неаккуратно заполнили во время ночного дежурства. Наташа едва держала голову – веки слипались, а пальцы медленно выводили буквы, будто через силу. Алексей, напротив, казался бодрым, но его глаза были пустыми, будто он уже давно мысленно покинул больничные стены.
– Кто такой Гаврилов? – вдруг спросил он, щурясь на бумагу.
Наташа вздохнула, откинулась на спинку койки и на секунду закрыла глаза, пытаясь вспомнить.
– Пациент из 105-й, – наконец выдавила она. – Рыжие волосы. Жена постоянно вяжет. Ему делали колэктомию.
– Точно, – кивнул Алексей, но в его голосе не было ни капли уверенности.
– А Маркова кто?
– Палата 203, – Наташа снова заставила себя сосредоточиться. – Мама с милыми малышами. Вчера у неё поднялась температура после операции.
– Грыжа, точно, – пробормотал Двигубский, будто это было незначительной деталью.
Наташа резко подняла на него взгляд.
– Ты лечил этих людей всю неделю! Как ты можешь не помнить их имена?
Алексей лишь пожал плечами, его лицо оставалось безучастным.
– Не обязательно тратить время на общение с пациентами, – равнодушно сказал ординатор. – Они куски мяса, а мы мясники.
Наташа замерла на секунду, её пальцы сжали ручку так, что костяшки побелели.
– Они люди. Ты не знаешь, что такое человек, не так ли, доктор Зло?
Алексей хмыкнул, его губы растянулись в самодовольной ухмылке.
– Я не злой. Если только тебя не возбуждают злодеи.
Наташа скривилась. Его тон был таким… мерзким. Самонадеянным. Будто он считал себя героем какого-то дешёвого романа, а не врачом, от которого зависят жизни.
– Ты когда-нибудь просыпался с ощущением, что ты никому не нравишься? – спросила она, прищурившись. – Тебя это вообще волновало?
Алексей закинул руки за голову, развалившись на койке, и сделал вид, что задумался.
– Думаю, кое-кому я нравлюсь, – произнёс он загадочным тоном, будто был не ординатором, а опытным ловеласом, перед которым падают все женщины.
Наташа поморщилась. Настолько напыщенно, настолько самоуверенно это прозвучало, что у неё даже язык не повернулся ответить. Она просто резко встала, схватила свои бумаги и ушла, оставив его одного в коридоре. А Двигубский лишь усмехнулся ей вслед.