Дядя Витя сидел на крыльце, медленно перебирал четки из вишневых косточек и смотрел, как Илья собирает инструменты в старый рюкзак военного образца.
— Что-то ты нервный сегодня, племянник, — заметил старик, прищурившись. — Руки трясутся.
— Да ладно тебе, дядь. Просто спешу на смену. — Илья застегнул молнию резким движением, но взгляд его метался по двору, словно искал что-то невидимое.
— А Танька где? Обычно провожает тебя.
— На сборах. Яблоки убирают в совхозе. — Голос прозвучал глухо, будто из-под земли.
Витя кивнул, но что-то неуловимое промелькнуло в его старческих глазах. За сорок лет работы участковым он научился читать людей, как открытые книги. И сейчас в племяннике чувствовалось напряжение дикого зверя, который учуял опасность, но еще не понимает, откуда она придет.
— Ну иди, иди. Только... — Витя помедлил, покрутил четки. — Береги себя там, на заводе. И дома тоже береги.
Илья резко обернулся:
— Что ты имеешь в виду?
— Ничего особенного. Просто... чует мое сердце неладное. Старое, да верное.
Таня стояла перед зеркалом в подсобке садового товарищества и поправляла растрепавшиеся волосы. Руки дрожали — то ли от волнения, то ли от стыда. А может, от предвкушения.
— Танюш, ты готова? — В дверь просунулась голова Юры, бригадира. Широкоплечий, с густыми усами и глазами цвета летнего неба.
— Минутку, — прошептала она, не узнавая собственного голоса.
Три недели назад все началось с обычного разговора о яблонях. Юра объяснял, как правильно снимать плоды, чтобы не повредить ветки. Его руки были сильными, загорелыми, а когда он случайно коснулся ее ладони, показывая, как держать секатор... Что-то екнуло в груди. Что-то давно забытое и почти потерянное.
— Илья на смене до утра? — Юра вошел в подсобку, прикрыл дверь.
— До утра, — кивнула Таня, отворачиваясь от зеркала.
Десять лет замужества за Ильей. Десять лет одинаковых дней, одинаковых разговоров о работе, о деньгах, о том, что крыша течет, а машина барахлит. Когда они в последний раз говорили о чем-то другом? Когда он в последний раз смотрел на нее так, будто она — единственная женщина на свете?
— Ты не передумала? — спросил Юра, подходя ближе.
Таня посмотрела в его глаза и увидела там то, чего так не хватало дома. Желание. Интерес. Жажду.
— Нет, — выдохнула она. — Не передумала.
Илья курил в заводской курилке, обдумывая странности последних недель. Таня возвращалась с работы какой-то... другой. Не уставшей, как обычно после физического труда, а наоборот — словно заряженной энергией. Глаза блестели, щеки румянились, и она даже начала петь в душе. Давно не пела.
— Что задумался, Илюха? — подсел рядом Сергей, напарник по смене.
— Да так, жизнь анализирую.
— Семейная жизнь — штука сложная, — философски заметил Сергей. — У меня вот тоже жена в последнее время странно себя ведет. То ли возраст, то ли еще что.
Илья затянулся поглубже. Возраст... Тане тридцать два. Самый расцвет. А может, действительно в этом дело? Кризис среднего возраста у женщин?
— А твоя тоже на работе до поздна задерживается?
— Бывает. А что?
— Да ничего. Просто думаю.
Но думать было тяжело. Потому что каждая мысль приводила к одному и тому же подозрению, которое он гнал от себя, как навязчивую муху.
Дядя Витя не спал. Сидел у окна, смотрел на пустую улицу и вспоминал свою молодость. Тогда, в семидесятых, когда он еще носил погоны участкового, к нему часто приходили мужья с подозрениями на измену жен. И почти всегда он видел правду раньше, чем они сами.
В час ночи во дворе послышались шаги. Витя выглянул в окно и увидел Таню. Она шла медленно, оглядываясь, словно боялась, что кто-то заметит. Платье было измятым, волосы растрепанными.
— Так, — прошептал старик. — Все ясно.
Утром, когда Илья вернулся со смены, дядя встретил его на крыльце.
— Как дела, племянник?
— Нормально. А что?
— Да так, интересуюсь. Таня уже встала?
— Еще спит. Говорит, вчера допоздна яблоки собирали.
Витя кивнул, но в глазах его была печаль. Он знал, что рано или поздно правда всплывет. Всегда всплывает.
Прошла еще неделя
Илья все чаще ловил себя на том, что изучает лицо жены, ищет в нем подсказки. Таня стала рассеянной, часто уходила в себя, а когда он заговаривал с ней, вздрагивала, словно просыпалась.
— Тань, а как там дела на сборах? — спросил он за ужином.
— Что? А, хорошо. Яблок много в этом году.
— А бригадир как? Нормальный мужик?
Таня поперхнулась чаем.
— Нормальный. А что?
— Да так, интересуюсь.
Она встала, начала убирать со стола. Движения резкие, нервные.
— Илья, ты что-то подозреваешь?
Вопрос повис в воздухе, как удар грома. Илья медленно поднял глаза.
— А мне есть что подозревать?
— Нет! — слишком быстро ответила Таня. — Просто у тебя такой вид... подозрительный.
— Какой подозрительный?
— Ну... ты на меня странно смотришь в последнее время.
Илья встал, подошел к окну. За стеклом серел октябрьский вечер, желтели последние листья на старом тополе.
— А как я должен смотреть на жену, которая приходит домой в час ночи?
— Я же объяснила! Автобус сломался, пришлось пешком...
— В измятом платье и с запахом мужского парфюма?
Таня замерла. В ее глазах мелькнул страх.
— Какого парфюма?
— Не твоего, Тань. Не твоего.
Дядя Витя слушал, как за стеной нарастает ссора, и качал головой. Сорок лет в полиции научили его одному: правда всегда болезненна, но ложь — хуже.
— Илюша! — крикнул он через стену. — Иди сюда!
Племянник появился на пороге красный, взъерошенный.
— Что, дядь?
— Садись. Поговорим.
— Не время для разговоров.
— Как раз время. — Витя налил две рюмки самогона. — Пей.
Илья выпил, поморщился.
— Я же не пьющий.
— А сегодня выпьешь. Потому что то, что я тебе сейчас скажу, трезвым слушать тяжело.
Племянник застыл.
— Ты знаешь?
— Вижу уже неделю. Каждую ночь она приходит в час. Иногда позже. А сегодня утром видел, как ее провожал мужчина на "Жигулях". Высокий, усатый.
Илья медленно опустился на стул.
— Юра...
— Кто?
— Бригадир. Юра. — Голос звучал как из пустой бочки. — Я же сам ее туда устроил. Думал, деньги лишние не помешают.
Витя положил руку на плечо племянника.
— Не вини себя. Если человек решил изменить, он найдет способ.
— Что делать, дядь?
— А что сердце говорит?
Илья поднял глаза. В них была боль, но и что-то еще. Решимость.
— Сердце говорит — хватит.
На следующий день Илья не пошел на работу. Сказался больным и поехал в садовое товарищество. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно на весь автобус.
Он нашел бригаду на дальнем участке. Таня стояла под яблоней, протягивала корзину Юре. Тот принимал ее с улыбкой, и их пальцы соприкасались дольше, чем нужно.
Илья спрятался за сараем и ждал. В обеденный перерыв он увидел, как они скрылись в подсобке.
Двадцать минут. Двадцать минут, которые перевернули всю его жизнь.
Когда они вышли, Таня поправляла волосы, а Юра закуривал, довольно улыбаясь.
— Интересно, — сказал Илья, выходя из-за сарая.
Таня побледнела, словно увидела привидение. Юра замер с сигаретой у губ.
— Илья... — прошептала жена.
— Привет, дорогая. Как дела на работе?
— Я могу все объяснить...
— Не надо. — Илья подошел к Юре. — А вы кто такой будете?
— Юра Федоров, бригадир, — мужчина выпрямился, но в глазах читалась неуверенность.
— Понятно. А я — Илья. Муж этой женщины. — Он кивнул в сторону Тани. — Вы в курсе, что она замужем?
— Слушай, мужик, — начал Юра, но Илья перебил:
— Не "мужик", а по имени-отчеству. Илья Викторович. А теперь отвечайте на вопрос.
— В курсе.
— И что, это вас не смущает?
Юра пожал плечами:
— А что тут смущаться? Люди взрослые, сами знают, что делают.
— Ага. — Илья кивнул и резко развернулся к жене. — Тань, собирай вещи. Едем домой.
— Илья, подожди...
— Нет, Тань. Не подожду. Десять лет я ждал. Ждал, когда ты заметишь, что я рядом. Ждал, когда ты скажешь доброе слово. Ждал, когда ты посмотришь на меня так, как сейчас смотришь на него. — Он указал на Юру. — Хватит ждать.
— Не устраивай сцен! — воскликнула Таня. — Люди смотрят!
— А когда ты с ним тут кувыркалась, люди не смотрели?
Юра шагнул вперед:
— Эй, полегче выражайся при даме.
— При какой даме? — Илья развернулся к нему. — При изменщице? Или вы думаете, что если она с вами переспала, то автоматически стала порядочной?
— Ты сам виноват! — вдруг закричала Таня. — Сам! Думаешь, легко жить с человеком, который видит в тебе только прислугу? Который не говорит ни одного доброго слова месяцами?
— А ты пробовала говорить со мной? Или сразу решила искать утешение на стороне?
— С тобой невозможно говорить! Ты как стена!
— А он не стена? — Илья кивнул на Юру. — Он понимающий? Душевный?
— Он меня видит! Понимаешь? Видит женщину во мне!
— Да он видит в тебе только одно, — устало сказал Илья. — И ты это прекрасно знаешь.
Таня заплакала. Горько, навзрыд.
— Ты не понимаешь... Я умирала рядом с тобой! Умирала от одиночества!
— А теперь умираю я, — тихо ответил Илья. — Только от предательства.
Дядя Витя встретил их молча. Таня пронеслась мимо в комнату, хлопнула дверью. Илья остался в коридоре, привалился к стене.
— Ну что, все узнал? — спросил старик.
— Все.
— И что теперь?
— Завтра иду к адвокату. Подавать на развод.
— А она?
— А она пусть идет к своему Юре. Может, он ее действительно любит.
Витя качнул головой:
— Таких, как он, я за сорок лет работы повидал десятки. Любят они только себя. А когда новизна пройдет...
— Это уже не мое дело, дядь.
— Правильно. Не твое.
Из комнаты доносился плач. Горький, безутешный.
— Жалко ее, — сказал Илья.
— А себя не жалко?
— Себя... — Илья помолчал. — Знаешь, дядь, сначала было больно. А сейчас как-то... легко. Будто груз с плеч свалился.
— Это хорошо. Значит, решение правильное.
— А если я ошибаюсь? Если надо было попробовать сохранить семью?
Витя посмотрел на племянника долгим взглядом.
— Семью сохраняют двое, Илюша. А разрушить иногда достаточно одного.
Через неделю Таня собрала вещи и ушла. Не к Юре — как выяснилось, у того была жена, которая не собиралась разводиться. Ушла к подруге.
Илья подал документы на развод. Дядя Витя варил борщ и приговаривал:
— Правильно делаешь, племянник. Правильно.
— А почему так больно?
— Потому что любил. По-настоящему любил.
— И что теперь?
— А теперь живи. Ты еще молодой, вся жизнь впереди. Найдешь себе хорошую женщину. Такую, которая будет ценить.
Илья кивнул, глядя в окно. За стеклом кружились осенние листья, а где-то далеко начиналась новая жизнь. Его жизнь.
Без лжи. Без предательства. Без боли.
Может быть, и без любви пока. Но это уже не страшно.
Главное — без лжи.
***
Три месяца спустя дядя Витя сидел в поликлинике, ждал очереди к врачу. Рядом плакала молодая женщина, а пожилая медсестра утешала ее:
— Не переживай так, деточка. Первые месяцы всегда тяжелые. Токсикоз пройдет.
— Дело не в токсикозе, — всхлипывала женщина. — Дело в том, что отец ребенка от нас отказался. Сказал, что у него семья...
Витя поднял глаза и узнал Таню. Исхудавшую, с потемневшими глазами, но это была она.
— Танечка? — тихо позвал он.
Она обернулась, и лицо ее исказилось от стыда.
— Виктор Семенович... — прошептала она.
— Что с тобой, дочка?
Таня отвернулась, но медсестра участливо объяснила:
— Девочка в положении. А мужчина, который обещал жениться, исчез. Таких сейчас много...
Витя почувствовал, как что-то сжалось в груди. Значит, с этим Юрой... И теперь она одна.
— Танечка, а где ты живешь?
— У подруги пока. Но она замуж выходит, скоро съезжать придется.
— А работа?
— Уволили. Когда узнали про... — она положила руку на еще не заметный живот.
Витя долго молчал, обдумывая. Потом тяжело поднялся.
— Пойдем, доченька. Поговорим.
— Ты что творишь, дядь? — Илья стоял посреди комнаты, не веря своим ушам. — Привести ее сюда? После всего?
— Она беременна и одна, — спокойно ответил Витя. — На улице январь. Куда ей идти?
— Пусть идет к своему Юре!
— Юра от нее отказался. Сказал жене, что это не его ребенок.
Илья сжал кулаки.
— И что, это теперь мои проблемы?
— Нет, племянник. Твои проблемы — это твое дело. А мои — мое. Дом наполовину мой, и я имею право решать, кто в нем живет.
— Дядь, она меня предала!
— Предала. И поплатилась. Посмотри на нее — это же живая тень. Думаешь, легко ей сейчас?
Илья прошелся по комнате, останавливаясь то у окна, то у двери.
— А если она опять начнет... Если попытается вернуть все назад?
— Не вернет. — Витя покачал головой. — Не тот случай. Она поняла, что потеряла. Но понимание пришло слишком поздно.
— Я не смогу на нее смотреть каждый день.
— Не смотри. Она будет жить в маленькой комнатке, на чердаке. Ты даже видеть ее не будешь.
Илья остановился, уставился на дядю.
— Ты уже все решил, да?
— Решил. Потому что правильно это.
— Правильно?! После того, что она сделала?
— Илюша, — Витя подошел к племяннику, положил руки на его плечи. — Я сорок лет видел разных людей. Хороших и плохих, честных и подлых. И знаешь, что понял? Месть никого не делает счастливее. А вот милосердие... Милосердие лечит душу. Твою душу.
— Я не готов к милосердию, дядь.
— Никто не готов. Но иногда нужно делать то, что правильно, а не то, что хочется.
Таня поселилась на чердаке в крохотной комнатке под самой крышей. Первые дни они с Ильей вообще не встречались — он уходил на работу рано, она не спускалась вниз.
Дядя Витя носил ей еду, лекарства от токсикоза, теплые вещи. Говорил мало, но заботился, как о родной дочери.
— Виктор Семенович, — как-то вечером сказала она, — я знаю, что не имею права просить... Но скажите Илье... Скажите, что я не ждала этого. Не планировала. Просто так получилось.
— Скажу, доченька.
— И еще... Я понимаю, что он меня ненавидит. Имеет право. Но если можно... Пусть знает, что я жалею. Очень жалею.
Витя кивнул. А вечером, когда Илья вернулся с работы, передал слова Тани.
— И что я должен чувствовать? — спросил племянник.
— Ничего не должен. Чувствуй то, что чувствуешь.
— А чувствую я... пустоту. Ни злости, ни жалости. Пустоту.
— Это пройдет.
— Что пройдет?
— Пустота. Рано или поздно что-то ее заполнит.
В феврале Таня попала в больницу. Угроза выкидыша. Витя каждый день ездил к ней, приносил передачи.
— Как она? — как-то спросил Илья.
— Плохо. Врачи говорят, стресс сказывается. Может потерять ребенка.
Илья промолчал, но что-то дрогнуло в его глазах.
— А она... она хочет его оставить?
— Конечно, хочет. Это же ее ребенок.
— Но отец...
— Отец — сволочь. Но при чем тут ребенок?
Вечером Илья долго сидел у окна, смотрел на заснеженный двор. Думал о том, как он сам рос без отца. Как тяжело было маме одной. Как дядя Витя заменил ему родного отца...
На следующий день он пришел в больницу.
Таня лежала бледная, исхудавшая. Увидев его, заплакала.
— Илья... Прости меня. Прости, если можешь.
— Как ты? — спросил он, не отвечая.
— Не знаю. Врачи говорят разное. Может, все обойдется.
— А если нет?
— Тогда... — она всхлипнула. — Тогда это будет справедливо. За то, что я сделала с нами.
Илья сел на край кровати.
— Тань, ребенок не виноват в том, что между нами произошло.
— Знаю. Но иногда кажется, что это наказание...
— Глупости. — Он неожиданно для себя взял ее руку. — Ребенок — это всегда благословение. Неважно, при каких обстоятельствах он появился.
Таня смотрела на него с удивлением.
— Ты... ты не злишься?
— Злюсь. Но не на ребенка. На тебя злюсь. На себя. На то, что мы не смогли сберечь то, что у нас было.
— Мы могли бы...
— Нет, Тань. Не могли бы. Слишком много разбито. Но это не значит, что нужно ломать дальше.
Таня вернулась домой через неделю. Ребенка удалось сохранить. Илья помог ей подняться на чердак, принес чай.
— Спасибо, — тихо сказала она.
— За что?
— За то, что приехал в больницу. За то, что поддержал. За то, что не дал мне сойти с ума от вины.
Илья сел на единственный стул в комнатке.
— Знаешь, Тань, я много думал эти месяцы. О нас, о том, что было. И понял одну вещь.
— Какую?
— Мы оба виноваты. Я — в том, что перестал видеть в тебе женщину. А ты — в том, что не попыталась со мной поговорить.
— Я пыталась...
— Не так. Не всерьез. Ты пыталась намеками, полуслова. А нужно было прямо сказать: "Илья, мне плохо. Мне одиноко. Помоги".
Таня заплакала.
— Я боялась.
— Чего боялась?
— Что ты не поймешь. Что скажешь, что у меня все есть — дом, муж, еда на столе. Что еще надо?
Илья вздохнул.
— Может, и сказал бы тогда. Дурак был. Но сейчас понимаю — любви надо. Внимания. Понимания.
— Поздно понимать.
— Для нас — поздно. А для будущего — не поздно.
Месяцы шли. Таня работала надомной работой — шила для ателье, зарабатывала копейки, но хватало на самое необходимое. Дядя Витя помогал, Илья иногда приносил продукты, но они почти не разговаривали.
В мае у Тани родился сын. Маленький, но здоровый. Назвала Денисом.
Илья услышал детский плач ночью, поднялся посмотреть. Таня качала ребенка, тихо пела колыбельную. Увидев его, смутилась.
— Разбудили?
— Не страшно. — Он подошел ближе, посмотрел на малыша. — Красивый.
— Похож на...
— Похож на тебя, — быстро сказал Илья. — На тебя в детстве. Помню, дядя показывал твои фотографии.
Таня удивилась:
— Показывала?
— Когда мы только познакомились. Говорила, что ты в детстве была очень смешная. Вечно во что-то влипала.
Они помолчали. Ребенок успокоился, заснул у мамы на руках.
— Илья, — тихо сказала Таня. — Я хочу, чтобы ты знал... Я никогда не любила Юру. Это была глупость, минутная слабость. Единственного мужчину, которого я любила по-настоящему, я потеряла по собственной вине.
Илья не ответил. Просто постоял еще немного и ушел к себе.
Осенью случилось неожиданное. Дядя Витя упал с лестницы, сломал шейку бедра. В больнице врачи сказали: в его возрасте это серьезно, будет долго лежать.
— Кто же за ним ухаживать будет? — переживал Илья.
— Я буду, — неожиданно сказала Таня. — Денис еще маленький, я все равно дома сижу.
— Ты серьезно?
— Виктор Семенович для меня как отец стал. Он меня приютил, когда некуда было идти. Выходил, когда я болела. Как я могу его бросить?
И она ухаживала. Кормила, мыла, делала массаж, читала вслух. Денис рос спокойным ребенком, редко плакал.
Илья видел это каждый день. Видел, как терпеливо Таня ставит банки старику, как варит ему особую кашу, как не спит ночами, когда у него поднимается температура.
— Хорошая у тебя бывшая жена, — как-то сказал дядя Витя.
— Бывшая, — подчеркнул Илья.
— А жаль. Такие женщины редко встречаются.
— Дядь, не начинай...
— Не начинаю. Просто говорю, что вижу. Она изменилась. Совсем другая стала.
— Материнство изменило.
— Не только материнство. Боль изменила. Понимание того, что потеряла.
Зимой Витя встал на ноги. Медленно, с трудом, но встал. В январе — ровно год после того, как Таня поселилась на чердаке — он позвал внука и Таню на разговор.
— Садитесь оба, — сказал он торжественно. — Хочу кое-что сказать.
Они сели за стол, как когда-то, в прежней жизни.
— Илюша, год назад я сделал то, что считал правильным. Приютил Таню. Ты злился, но не прогнал меня. Спасибо.
— Дядь, к чему это?
— К тому, что теперь я вижу: вы оба изменились. Стали лучше, мудрее. И мне кажется, что пора...
— Пора что?
— Пора решать, что дальше. Ты, Таня, не можешь вечно жить на чердаке с ребенком. А ты, Илюша, не можешь вечно бояться довериться женщине.
— Дядь, мы разведены...
— Бумажки! — махнул рукой старик. — А чувства что говорят?
Илья и Таня переглянулись. Впервые за год — по-настоящему посмотрели друг другу в глаза.
— Я не знаю, — честно сказал Илья. — Не знаю, что чувствую.
— А я знаю, — тихо произнесла Таня. — Я чувствую, что хочу провести всю оставшуюся жизнь, доказывая тебе, что могу быть той женщиной, которую ты полюбил когда-то.
— Тань...
— Я не прошу прощения. Не прошу вернуть прежнее. Просто прошу шанс. Шанс начать сначала. Не как муж и жена, а как... как люди, которые узнают друг друга заново.
Илья молчал долго. Потом встал, подошел к окну.
— А если не получится? Если я не смогу забыть?
— Тогда расстанемся навсегда. Но хотя бы попробуем.
Дядя Витя смотрел на них и улыбался. Да, он прожил долгую жизнь и многое видел. Но такого финала даже он не ожидал.
— Ладно, — сказал наконец Илья. — Попробуем. Но с условием.
— Каким?
— Никаких обещаний. Никаких клятв. Просто живем и смотрим, что получится.
— Договорились.
Через два года Илья усыновил Дениса. Официально, по всем документам. Мальчик звал его папой и не знал другого отца.
Еще через год они с Таней снова поженились. Тихо, без гостей, только дядя Витя был свидетелем.
— Знаешь, — сказал Илья жене в день свадьбы, — я думал, что никогда не смогу тебе доверять.
— И смог?
— Смог. Потому что поверил не в твои слова, а в твои дела. Три года ты каждый день доказывала, что изменилась.
— А я думала, что никогда не прощу себе той глупости.
— И простила?
— Нет, — честно ответила Таня. — Не простила. И не прощу никогда. Но научилась жить с этим. И быть благодарной за второй шанс.
Дядя Витя слушал их разговор и кивал. Правильно говорят: время лечит. Не все, но многое. А главное — учит ценить то, что имеешь.
И когда пятилетний Денис прибежал к ним с криком: "Мама, папа, дедушка Витя сказал, что у меня скоро будет братик или сестричка!" — старик засмеялся.
Жизнь продолжалась. Новая жизнь, построенная на руинах старой. Не идеальная, с рубцами и шрамами, но настоящая.
И это было самое главное.