Николай лежал на санитарной повозке и все время искал глазами выведшую его с поля боя медсестру по имени Маша. В повозке стонали раненые, настоящие раненые.
Впрочем, так думать нельзя! Он тоже настоящий. Его зацепило осколком снаряда, разорвало лодыжку. И о том, что это не совсем правда знает только Маша. Только она может подвести солдата под трибунал, если раскроет рот.
Коле было больно, а рядом раненые, тяжелые. И возница уже вскочил на подводу, собираясь везти раненых в ближайший госпиталь. А Коля не мог ни о чем думать, как об этой проклятой Маше.
Она видела, она всё знает, её нельзя упускать из виду!
Николай Звягинцев был непростым солдатом. Коренной москвич, сын директора завода и активного партийного работника, он, когда началась война, и подумать не мог, что окажется в окопах. Не такое будущее ему виделось, ни к такому готовил высоко стоящий папа.
Николай закончил институт, и ему уже готовилось тёпленькое местечко с хорошими перспективами быстрого роста.
А война уже вовсю гремела, где-то там, далеко от Москвы. Коле казалось, что она никаким боком его не коснётся. Но вдруг папу вызвали на экстренное совещание партийной элиты, а вернулся он оттуда темнее тучи.
— Ты должен пойти добровольцем, — сказал он Коле.
И будто земля разверзлась под ногами молодого парня.
— Каким еще добровольцем? Куда? Ты о чем, пап? У меня нет военного образования, я могу пойти только рядовым. Меня же убьют!
— А ты сделай так, чтобы не убили, — рявкнул на сына директора завода. — Ты что, думаешь, это моя прихоть? Приказ оттуда, приказ, которого нельзя слушаться. Дети высших чинов не должны отсиживаться в тылу. Сын «самого» воюет.
И тут завыла мать Николая, чуть не кинулась на мужа.
— Да ты что делаешь? Он же у нас один. Можно же как-то избежать. Главврач больницы твой друг. Пусть состряпает Коле какое-нибудь заболевание.
— Поздно, — тяжело глянул на жену мужчина, — про это тоже предупредили. Если внезапно обнаружатся хронические болячки или что-то типа того, по головке не погладят. Раньше надо было думать, а теперь поздно. Я же тебе говорю, это распоряжение «самого». Ослушаться нельзя, иначе конец.
Мать выла, отец хмурил брови, а Коля до последнего не мог поверить, что его действительно заставят пойти добровольцем. Его, человека питавшегося только деликатесами, носившего костюмы, которые в Москве не достать, заставят одеть солдатскую гимнастерку, залезть в окопы и питаться похлёбкой из общего котла! Это было что-то нереальное, из области фантастики.
Не прошло и недели, как Коля ехал в ЗИСе к линии фронта. И оказалось, что гимнастерка и окопы не самые страшное.
Родители приходили к военкомату проводить сына. Отец раздулся, как павлин. Старался, чтобы все увидели, что сын самого Звягинцева едет воевать. Кровиночку родную не пожалел ради победы.
А шепотом он сына наставлял:
— Не лезь на рожон, сбереги себя как-то. Ты же у меня умный. И вернись с наградами. Тогда всё у тебя будет. Постарайся.
Всю жизнь «протиравший штаны» в кабинетах отец не мог понять, что в окопе нет безопасных уголков. Негде спрятаться, нельзя избежать боя, а чтобы наградили, нужно сделать что-то! Что-то такое, на что Николай был точно не готов.
И вот лежит он в санитарной повозке и понимает, что может не только не заслужить награду, а еще и под трибунал попасть. Отец тогда, скорее всего, лишится должности. Все будет плохо, очень плохо, если только сестричка по имени Маша откроет рот.
А вон и она, бежит снова через окопы. Торопится на поле боя, чтобы вновь вытаскивать раненых.
Николай следил глазами за медсестрой, но вдруг она застыла, уставившись на поле. Впереди, где еще совсем недавно сошлись в рукопашной остатки нашей роты и фашисты, показалась «темная стена». Первым выплыло дуло фашистского «Тигра», за ним несколько мотоциклов и пехота. Немецкая пехота наступала.
Из окопного блиндажа выскочил связист, замахал руками.
— Прорвались немцы, прорвались! Разбили наших. Отступаем!
А кому отступать, ежели никого, кроме раненых не осталось? Офицерский состав роты полностью полег. Ротный лично в атаку солдат повел.
Жгучее и немного постыдное чувство облегчения окатило Николая. Правильно он все сделал, правильно! В рукопашной все погибли, и он бы сейчас лежал там, убитый, возможно, уже холодный. От подобных мыслей мурашки по телу.
Николай все еще не сводил взгляда с фигурки медсестры на поле боя. Она не побежала, даже когда увидела наступающих фашистов. Высмотрела-таки на поле раненого, тащила его на спине. И захотелось вдруг Николаю, чтобы не добежала сестра до обоза, не успела, не спаслась. Она всего лишь небольшая единичка в сотнях, тысячах погибших, а он, Коля, другой. Он должен жить.
Но Маша упорно тащила раненого, как заговоренная, и ни одна пуля в нее не попала.
Возница на подводе Николая щелкнул поводьями, и телега затряслась по ухабам и кочкам. А Коля до последнего смотрел назад. Видел, как медсестра доволокла раненого до следующей подводы, помогла ему забраться и села сама.
До ближайшего населенного пункта добирались пару часов. Тяжело раненый в голову солдат лежавший рядом с Николаем сначала стонал, потом затих. Когда добрались до города, Коля понял, что не доехал солдатик, скончался от ранения.
Ехали через деревню Михайловка. Местные жители повыскакивали из домов, Причитали, поняв, что за обозом в деревню войдут немцы. Некоторые, похватав нехитрые пожитки, прибились к медицинскими подводами. Но большинство осталось, не решившись оставить свои избы, не зная, куда идти.
Уже потом, в госпитале, Николай узнал, что фашисты дошли до Михайловки и укрепились там.
Госпиталь переполнен. Раненые везде — на полу, на кушетках, сидят в коридорах, прислонившись к стене. А медперсонала не хватает. Местный доктор оперирует без сна и отдыха, но все равно по коридору постоянно выносят носилки с солдатами полностью укрытыми белой простыней. Тяжелораненые не успевают дождаться помощи, а некоторым уже и не помочь.
Коля сидел в коридоре, прислонившись к стене и прикрывая ладонями раненую лодыжку, чтобы никто не наступил. Он уже понял, что медсестра по имени Мария тоже в госпитале, уже видел её. Она осталась помогать, значит, в ближайшее время госпиталь не покинет. Это радовало.
Не радовало то, что Колю отнесли к категории лёгко раненых. Очередь до него дойдёт нескоро, а нога болит ужасно. Хоть бы обезболивающее дали!
Сидеть на полу пришлось почти до утра. Николай забылся тяжёлым сном и начал сползать по стене, когда до его плеча дотронулась наклонившаяся санитарка.
— Милок, идём, доктор твою ногу осмотрит. Можешь сам идти?
«Наконец-то!» — подумал Коля, поднимаясь по стеночке и опираясь на плечи немолодой санитарки.
Пожилая женщина повела его в операционную. Усталый врач в несвежем, покрытым пятнами крови халате дремал, сидя возле операционного стола и уронив на сложенные руки голову. Санитарке пришлось его будить, а доктор никак не мог разлепить глаза, чтобы осмотреть рану Коли. Потряс головой, похлопал себя по щекам.
— Ну давай, солдат, показывай, что там у тебя. Ага, это как тебя угораздило? Осколком, говоришь?
Доктор разрезал штанину на ноге Коли и хмурился, глядя на рану, а сердце Николая замирало. Неужели заподозрил что-то?
Врач смочил тампон спиртом, очистил рану и кивнул.
— Ничего страшного я не вижу. Сейчас обработаю, зашью, поколем тебя несколько дней, и можешь возвращаться в свою часть.
— Нету больше части, — горестно вздохнул Николай.
— Ааа, ты же из тех, что возле Михайловки... Соболезную, солдат. Многих товарищей потерял?
Коля скорбно отвёл глаза. Ему вроде только полегчало, когда доктор поверил в ранение, и тут же вновь поплохело, когда сказал, что совсем скоро сможет снова вернуться на линию фронта. Всё, что угодно, только не это!
— Так, солдат, а теперь зажми что-нибудь в зубах.
Доктор быстро всунул в рот Николая резиновый валик.
— Не обессудь, но шить буду наживую. Нету больше анестезии, даже местно обезболить не смогу.
Николай не успел ни ответить, ни возразить, как лодыжку пронзила острая, нестерпимая боль. Доктор начал шить, а Коля закричал. Закричал, выплюнув валик изо рта.
В операционную вернулась уходившая санитарка. Неодобрительно посмотрела на кричащего солдата, поднялась с пола резиновый валик. Вновь всунула Коле между зубов.
— Чего разорался? Какой же ты солдат, если потерпеть не можешь? Молчи, у нас тут тяжелые, негоже их беспокоить своим воплем. Рана то пустяшная. Александр Иванович, — обратилась санитарка уже к врачу, — тот, молоденький, с ранением в живот, скончался.
Человек в испачканном кровью халате на секунду прикрыл глаза. К этому нельзя привыкнуть. Он никогда не привыкнет, не сможет! Понимал ведь, что ранение смертельное, но все равно оперировал молодого солдатика. Оперировал несколько часов, надеялся на чудо. Чуда не случилось.
Врач закончил шить ногу Николая. Санитарка хмуро посмотрела на пациента.
— Ну что, пошли, помогу доковылять.
Как только вышли из операционной, прыгающий на одной ноге Коля спросил:
— А что там с тем, который скончался? Он же на кровати лежал? Значит, кровать освободилась. Можно мне на неё?
Санитарка глянула уже с откровенной злостью.
— Ох, не нравишься ты мне, солдат. Тут и потяжелее тебя на полу лежат. Ладно уж, иди ложись до утра. Если только девочки успели вынести.
Под девочками она имела в виду медсестер. Они этим занимались. Переложили на носилки скончавшегося и выносили из палаты, как раз в тот момент, когда до нее допрыгал Николай. Одна из медсестер была Маша. Глянула она на Колю и быстро отвела взгляд.
Не понравилось это солдату. Очень не понравилось!
В палате было темно. Присмотревшись в темноте к кровати, Коля понял, что простынь вся в кровавых разводах. Раньше он бы к такой и близко не подошёл, а сейчас прикрыл пятна и лёг, зная, что ночью ему постель никто не выдаст. И плевать было на антисанитарию, на то, что не прошло и часа, как на этом матрасе скончался человек. На всё плевать!
У Коли были проблемы посерьёзнее. Во-первых, его не собираются долго держать в госпитале, а во-вторых, медсестра по имени Маша. Девушка была основной и самой серьёзной проблемой.
Засыпая под стоны раненых, Николай решил, что с утра разыщет Марию. Самым первым делом разыщет, пока она не успела уехать из госпиталя. Нужно пообщаться, попытаться ее очаровать. Раньше у Коли это легко получалось, он парень видный.