Поспать у Маши получилось только пару часов. В пять утра необходимо многим раненым ставить уколы . Вроде это не было обязанностью Марии, она не была прикреплена конкретно к этому госпиталю, но девочки медсестры здесь сильно устали. И пока она тут, можно же помочь.
Маша сложила стеклянные шприцы с лекарством в белый железный лоточек, и, прикрыв его салфеткой, пошла по палатам. А в самой крайней он — Николай. Парень, нанесший себе увечье, и, если выражаться правильным языком, дезертировавший с поля боя. Да, именно так это называется в тяжелое военное время. Мария просто обязана доложить. И пойдет тогда Николай Звягинцев под трибунал. Медсестра уже знала его фамилию.
Ночью врач набросал назначения для каждого раненого. Мария поражалась стойкости этого человека. Доктор оперировал двое суток подряд без отдыха и сна. Вот он герой! Серёжа, прикрывавший отход своих, ценой собственной жизни герой! Все эти парни в палатах, молодые и не очень, с тяжёлыми ранениями, и с легкими, они герои! Они шли в атаку, понимая, что бой проигран и вряд удастся выжить. Все вокруг такие, большинство людей. Доктора, медсестры, вытаскивающие раненых с поля боя, вытаскивающих под пулями, под разрывами снарядов.
Весь народ, как одно целое, поднялся против фашистов и жертвует собой, а Николай Звягинцев — трус, и, можно сказать, предатель.
Сознание Марии вопило, что она обязана доложить о таком человеке, а доброе сердце жалело испугавшегося, совершившего непростительную ошибку и такого красивого молодого человека.
В палате Мария подошла к его кровати первым делом. Посмотрела на лицо спящего. Во сне оно разгладилось, стало умиротворенным. Маша стояла с белым лоточком в руках и никак не решалась разбудить. Правда, красив! Прямые, цвета вороного крыла, брови, густые ресницы, прямой нос и пухлые губы. Как у девушки — пухлые, чувственные.
Маша засмотрелась на эти губы и не заметила, как Николай открыл глаза. Встретилась с ним взглядом вздрогнула, засуетилась.
— Так, больной, переворачиваемся на живот и подставляемая ягодицу.
Коля не спешил выполнить требования медсестры, пронзительно смотрел карими глазами и тревожил сердце молодой девушки.
— Маша, я хотел бы с тобой поговорить. Давай встретимся на крыльце госпиталя.
— Я не могу, я работаю, мне еще уколы делать.
— Я буду ждать, слышишь?
Коля приподнялся на локте, схватил Машу за руку, державшую лоток со стеклянными шприцами.
— Сколько понадобится, столько и буду ждать! Ты только выйди ко мне!
А как он смотрел! Маша разволновалась, ее руки затряслись. Укол сделала неудачно, попала в капилляр. На светлой коже Коли показалась капелька крови. Девушка быстро отошла от кровати. Негоже так волноваться из-за подобного человека. Знает ведь она, знает, что он совершил, а сердечко все равно билось и из головы не выходил его взгляд.
Мария никогда не была особо привлекательной. Не страшненькая, но и не красивая, обычная. Вот Серёжа, старший брат, тот да, был очень красив. А Маша — серая мышка. Мышиного цвета редкий волос, блеклые, серо-зелёные глаза, под светлыми, почти незаметными ресницами, тонкие губы. Взгляду не за что ухватиться.
Но девушку никогда собственная внешность особо не волновала. Ну, не бегают за ней мальчики в школе, не приглашают на свидания в училище. И что с того? Всему своё время, считала Мария. Она ещё встретит того самого, единственного, кто полюбит её не за внешность.
Так и получилось, что к двадцати годам у Марии абсолютно не было опыта отношений. А тут ещё проклятая война, осиротившая девушку, сделавшая совершенно одинокой. Тут уж не до любви и не до отношений. Да Маша об этом даже не думала.
Так почему же так тревожит взгляд Николая Звягинцева? Понятное дело, чего он так смотрит. Боится! И разговор, скорее всего, будет об этом. Звягинцев попросит не докладывать о его поступке.
А Маша ещё не знала, как ей поступить. И не знала, выйдёт ли она на крыльцо госпиталя. Хотя нет, знала! Ставила уколы раненным и понимала, что торопится. Выходя из одной из палат, видела, как Николай попрыгал к выходу, держась за стеночку. Вот и торопилась. Всё время ловила себя на этом, ругала мысленно и всё равно суетилась. Просто не привыкла девушка заставлять себя ждать.
Выйти на улицу у Маши получилось только через час. Всё это время Коля стоял, глядя на сменяющих друг друга, выходивших покурить раненых бойцов. Он не курил. Попросил одного солдата с перебинтованной головой помочь ему спуститься с высокого крыльца госпиталя и отвести чуть в сторону, к нескольким тополям, что росли под окнами двухэтажного больничного здания. Парень облокотился на ствол дерева и стоял на одной ноге, держа другую, перевязанную, в воздухе. Стоять так было очень сложно, и, в конце концов, можно было сесть на землю или дождаться, пока освободится единственная лавочка в больничном дворе. Но Николай этого не делал, он специально стоял, желая вызвать к себе жалость. Бедный несчастный раненый терпеливо стоит длительное время и ждет.
У Коли получилось. Когда Мария вышла и увидела его, она смутилась.
— Ну, чего же вы стоите, Николай? Не могла я сразу выйти. Вон, лавочка свободна, давайте сядем.
— Хорошо, давай, — покосился Коля на освободившейся лавку.
Хорошее место, далеко от крыльца, под тополем. Идеально для того, что собирался сделать парень.
— Маша, не надо ко мне обращаться на «вы». Я ведь не намного старше тебя.
Коля придвинулся поближе, попытался завладеть ладонью медсестры. Она быстро отдернула руку, убрала её в карман халата.
— Хорошо, Коля, давай на «ты». И давай не будем ходить «вокруг да около». Я ведь знаю, зачем ты меня позвал и чего ты боишься. Боишься, что я напишу докладную о твоём поступке на поле боя?
— Нет, не боюсь, — с горячностью выкрикнул Николай.
Выкрикнул так, что курившие на крыльце раненые начали оборачиваться. Понизил голос:
— Я не боюсь, я даже хочу этого. Ты должна доложить. Я трус, мерзкий трус. Лучше бы я погиб там, со своими. Я ненавижу себя за этот поступок. Ты должна доложить и пусть меня расстреляют за то, что я сделал. Я это заслужил, безо всякого сомнения. Конечно, лучше было бы, если бы я погиб на поле боя. Если ты мне дашь такой шанс, я это сделаю. Я не буду отсиживаться в окопах, буду первым идти в атаку. Но, это все неправильно....
Коля замолчал на секунду, скорбно опустил голову, делая вид, что задумался.
— Нет, неправильно. Ты должна доложить. И вообще, я не об этом хотел с тобой поговорить. Я хотел тебе признаться кое в чем. Там, на поле боя, когда я увидел твои глаза на краю воронки, что-то перевернулось вот тут, — парень потер грудь. — Ты мой ангел-хранитель, ты человек, вернувший меня на путь истинный. Даешь понять, что я делаю неправильно. Не могу забыть твои глаза, все время думаю о них, думаю о тебе. Это, как наваждение. Вчера я весь вечер искал тебя взглядом, радовался, что ты рядом, тоже в госпитале. Знаешь, дома меня ждут родители, но по сути я очень одинокий человек. Увидел тебя, что-то поменялось. Мне кажется, только ты, единственная, в состоянии меня понять, не осудить. Ведь ты не бросила меня, ты помогла. Сам не понимаю, что со мной творится, никогда такого не чувствовал.
Коля не смотрел на Марию, задрал голову и задумчиво разглядывал ветки тополя, переводил глаза с листка на листок. Так же, не глядя, протянул руку и нащупал ладонь Маши в кармане халата, аккуратно достал ее и крепко сжал. Она больше не выдергивала свою руку, наоборот, парень почувствовал, как вздрагивают ее нервные пальчики.
Николай Звягинцев с трудом сдерживался от торжествующей улыбки. Его речь достигла своей цели. Говорить красиво он умел всегда, мог убедить и ректора в институте, и уломать любую девушку. Этого не отнять! Ведь в непростой семье Коля рос, и папа у него человек не последний. Николай быстро впитывал.
Сделав проникновенное лицо, сжимая ладонь Марии, он продолжил:
— Хочу быть всегда рядом с тобой, и неважно, сколько мне осталось. Прошу об одном — когда ты доложишь о моем поступке, дай мне увидеть тебя еще. Я не упрекну, клянусь, не упрекну. Только не лишай меня возможности попрощаться. Вечером я буду ждать тебя тут. Ждать, пока не придёшь.
Коля быстро поднёс ладошку Маши к своей щеке, потёрся об неё и порывисто поднялся. Покачнулся, едва не упав. Маша тут же подставила ему своё плечо, довела до двери госпиталя. Молча довела. Только чувствовал Коля, как трясётся под его рукой хрупкое плечико медсестры.
Вечером он вновь вышел во двор госпиталя. К тому времени санитарка нашла для него рассохшийся костыль с деревянной рукояткой. Опираться на неё было больно, но Коля приноровился.
Не возвращался в палату до темноты, а медсестра всё не выходила. Он уже и попереживать успел, когда она всё-таки появилась.
— Я так рад, Маша! Я уже думал...
— Что я доложила? Я решила этого не делать. Ты искупишь свою вину кровью, на поле боя.
— Да, обязательно, обязательно, — кивнул Николай. — Только я не знаю, как теперь буду жить без тебя. Хочу, чтобы все время была рядом. Еще не знаю, куда меня направят после госпиталя. А ты? Где будешь ты?
— Тоже не знаю. Наш медицинский обоз был прикреплён к вашей роте. Пока в неведении, куда дальше.
— То есть, в принципе, мы можем оказаться рядом? Это ведь возможно, Маша?
Мария вышла к Николаю Звягинцеву с «холодной головой». За день многое передумала и поняла, что совсем его не знает. И вообще, он другой. Москвич, скорее всего, избалованный женским вниманием. Ну, не может быть, чтобы он был одинок. Лукавит, однозначно!
Несмотря на сомнения, Маша поняла, что доложить о поступке Звягинцева на поле боя она уже не сможет. Надо хотя бы охладить его пыл и не развивать дальше эти, ни к чему не ведущие, отношения.
Так Мария думала днем, а вечером вышла к солдату и «поплыла», вновь попав под его чары.
«А почему нет? Почему он не может быть одинок», — подумалось ей. «Бывает же такое, что человек красив, общителен, находится в толпе, а в душе один. Возможно, это как раз тот случай. Ждала же своего человека, который полюбит не за внешность. А вдруг это он?»
Ночью Маша проснулась на жёсткой кушетке сестринской с непреодолимой тягой выйти на улицу. Такое часто случалось, и Маша уже знала, кого там увидит. В темноте ночи она видела очертания своих родителей, Серёжи. Они приходили по ночам, и Маша разговаривала с ними. Поэтому в санитарном обозе на неё часто косились.
Она вышла из госпиталя, прошла под тополя. В ночной дымке издалека увидела фигуру брата. Он неодобрительно качал головой.
— Осуждаешь? — вслух спросила Маша. — Считаешь, что он плохой человек? Ну, не всем же быть героями, как ты. Не все такие смелые. Человек оступился. Но он хороший, я вижу.
Расплывчатая фигура отрицательно помотала головой и тут же рассеялась. Поняла почему-то Маша, что больше брат к ней не придет, не получится вновь настроить свое воображение, чтобы его увидеть. Теперь у нее только Николай.