Глава 48
Кто-то из посетителей бара оказывается расторопнее остальных и набирает «Скорую помощь» ещё до того, как мы подбегаем к Ивану. Пока его осматриваем, он медленно приходит в себя, обморок оказался кратковременным, что уже внушает некоторый оптимизм, хотя и очень осторожный: приподнимается, садится прямо на полу, морщится, потирает затылок и озадаченно смотрит по сторонам.
– Тебя надо отвезти в больницу. Обязательно. И сдать анализы, – говорю я, стараясь говорить спокойно, но сдержанно.
– Анализы? Нет уж, мне не нужны никакие анализы! – тут же возмущается бармен, дёргаясь, как будто мы собираемся его связать и сдать в психиатрическое отделение. Он начинает вырываться, но мы крепко держим его – не потому что он буйный, а потому что не хотим, чтобы снова рухнул на пол. Ваня, конечно, парень крупный, но сейчас выглядит бледным, осунувшимся и не слишком устойчивым. К тому же пахнет от него специфически – не перегар, но ясно, что что-то пил. Не то чтобы совсем пьян, но явно не в форме. И всё это, при условии потери сознания, – отягчающее обстоятельство.
– Ваня, послушай, – говорит Марина, осторожно раздвигая завитки курчавых волос, чтобы оценить его затылок. – Ты упал на пол. Ведь сам знаешь, какой у тебя тут пол… Мягко говоря, не стерильный.
– Пульс в норме, – сообщаю по сформировавшейся привычке.
– Подозрение на черепно-мозговую, – спокойно констатирует Спивакова, хмурясь.
– Ты с кем-то спишь? – спрашиваю у Ивана, подсвечивая ему глаза и проверяя реакцию зрачков.
– Что?.. С кем? – озадаченно переспрашивает он, моргая, как сова на солнце.
Я задаю этот вопрос не от безделья и не из праздного интереса к жизни бармена. Просто это часть оценки ментального статуса: реакция на неожиданный и социально окрашенный вопрос помогает понять, насколько человек адекватен и ориентируется в обстановке. Судя по реакции – ориентируется не очень.
– Почему тебя это так шокирует? – хмыкает Марина, не отрываясь от осмотра. – Даже Виктор нашёл себе подружку.
– Поправка: Виктор подцепил сифилис, – мрачно бормочет ординатор Марципанов, наблюдающий за нами со стороны и так и не успевший сделать для себя заказ.
– Я не знала, что ты с кем-то спишь, – бросаю Спиваковой, не в силах скрыть интерес. Новости бывают разными, но эта… эта меня, мягко говоря, выбила из колеи. Она беременна. Мы только начали работать. Первый год, ещё даже толком не разобрались, какая у каждого будет хирургическая специализация, а подруга уже залетела!
– Забудьте, – обрывает нас Иван, поднимаясь с пола. Он, кажется, немного оклемался, но говорит с трудом. – Больница напротив. Дойду сам. И в руки вам больше не попадусь, – с этими словами он направляется к выходу. То ли ему вдруг стало жарко, то ли он просто решил, что так соображает лучше. Или вообще перестал соображать, причём второе мне кажется более логичным. Слишком плохо он выглядит, бедняга.
Марципанов резко встаёт, хватает со стула свою куртку и, бросив короткое «Я с ним поеду!», устремляется следом. Не успеваем даже отреагировать, как он уже исчезает за дверью. Мы с Мариной молча собираемся. Грустный вечер в баре, кажется, завершён, притом довольно быстро и жалко. Марина, как оказалось, вообще пить не может. Виктор увёл Ивана. Мне же в одиночку напиваться как-то резко расхотелось. Что ж, видимо, новость о женатом статусе доктора Шаповалова придётся переваривать почти на трезвую голову. Прости, Владимир Семёнович, но «напиться и забыться» не получится. Не сегодня.
Мы быстро возвращаемся в больницу. Пока Марципанов что-то живо объясняет дежурной медсестре на посту нашего отделения, я подхожу к Марине и, глядя ей в глаза, тихо, но настойчиво спрашиваю:
– Ладно, подруга. Факты на стол. Ты беременна. Что будешь делать?
– Ты же знаешь, что бывает с беременными ординаторами, – грустно отвечает она, вскидывая подбородок. – Меня тут же спихнут в гинекологию или заставят работать на дерматовенерологии. А я не для этого шла в хирургию. Я слишком талантлива, чтобы перекладывать чужие пелёнки или мазать чьи-то язвы. Хирургия – моя жизнь.
– Напрашивается следующий логичный вопрос: с кем ты спишь? – прищуриваюсь я.
– С парнем, – отвечает она после паузы, тоном, как будто это должно было поставить точку.
Ну, разумеется. Спасибо, Кэп. С матрёшкой было бы сюрпризом.
– Это всё, что ты можешь о нём сказать? – спрашиваю с прищуром, медленно, выжидающе. Ну чего она ломается? Мы же не первый день знакомы. Взглядом сверлю Марину, а она упрямо отводит глаза, будто плитку на полу изучает. – Ты не можешь рассказать лучшей подруге?! – добавляю уже с искренним удивлением.
– Пока нет, – сухо бросает она, пожимает плечами и разворачивается. Уходит, будто вопроса не было. Но если думает, что я так просто отстану – глубоко ошибается. Догоняю. Мы молча идём коридором и, словно по команде, одновременно оказываемся у регистратуры. Там нас встречает Наташа Юмкина – у неё как раз ночная смена. Она подходит, держит в руке чашку с кофе и мгновенно оценочно сканирует наши лица.
– Разве ты не на свидании с красавчиком? – спрашивает, обращаясь ко мне, и уголки её губ хитро поднимаются.
– С женатиком? – мрачно вставляет Марципанов, стоящий рядом с понурым видом.
– Что?! – вскидывает брови Наташа, удивлённо переводя взгляд на меня.
– Я пришла проведать Ивана, – говорю спокойно, стараясь не смотреть ни на кого, уставившись в серую столешницу.
– Думаешь, он поправится? – спрашивает Виктор, и в его голосе впервые слышится не язвительность, а усталое сочувствие.
– Ему понадобится операция? – Марина звучит ровно, почти отстранённо, как будто уже мысленно в операционной.
– Да, понадобится, – звучит за нашей спиной голос доктора Шаповалова. Он выходит из-за угла, просматривая только что оформленную карту Ивана. – Поправится ли? Пока сложно сказать. У него расширение базиллярной артерии. Субарахноидальное кровоизлияние. Аневризма.
Момент повисает в воздухе, мы некоторое время озадаченно молчим.
– Такое непросто исправить… – тихо замечает Марципанов, и по интонации ясно: он не просто делает ремарку, а искренне обеспокоен.
Стараюсь на Шаповалова не смотреть. Мысленно зажимаю в себе всё: и обиду, и тоску, и то предательское ощущение, возникшее после встречи с его женой.
– Без волшебных пальчиков… – добавляет Марина почти шёпотом, и все понимают, о чьих пальчиках речь.
– Или реконструктивной операции, – спокойно продолжает Шаповалов, будто не заметил подковырки.
– Вы будете делать реконструктивную операцию?! – Марина мгновенно включается, в голосе – профессиональный азарт пополам с надеждой.
– Я бы хотел попробовать, – говорит он сдержанно. – Но сначала мне нужны история болезни, ночные анализы и ангиограмма. – Он протягивает мне карточку Ивана.
Не беру. Вместо этого просто смотрю ему в глаза и говорю:
– Я пьяна.
Карточку мгновенно перехватывает Виктор. Он-то, в отличие от меня, ни капли не выпил. На секунду между нами с Шаповаловым повисает тишина. Он будто хочет что-то сказать, даже открывает рот:
– Дарья…
Но я не даю ему договорить. Разворачиваюсь и иду прочь. Всё. Надоело. Хочу домой. Хочу в постель, перестать думать, перестать чувствовать. Слышу, как он идёт следом – шаги ровные, знакомые. Но не успевает догнать. Буквально каждый из троих – Виктор, Марина, Наташа – по очереди «случайно» оказываются у него на пути, и Денису Дмитриевичу приходится обойти каждого. Тем самым друзья выказывают ему своё презрение.
– Негодяй… – слышу сдавленное бормотание. Похоже, Юмкина. Она говорит это в чашку с кофе, не поднимая головы, тихо – так, чтобы доктор Шаповалов не воспринял как прямое оскорбление. Но я слышу. И, честно говоря, соглашаюсь. Но задержать его слишком надолго ребята не могут.
Когда оказываюсь в вестибюле около входной двери с ощущением, будто дышу через плотную тряпку, за спиной слышу быстрые шаги. Догнал-таки!
– Даша! – кричит мне в спину Шаповалов.
Не оборачиваясь, бросаю резко:
– Уйди.
Он продолжает следовать за мной.
– Постой. Нам нужно поговорить… – выдыхает.
Я резко разворачиваюсь:
– Нет! – выплёвываю ему прямо в лицо. – Хватит меня преследовать!
Он останавливается, подняв руки, как будто сдается. Но говорит:
– Позволь мне объяснить…
– Объяснить?! – я будто взрываюсь. – Ты хочешь объяснить это сейчас?!
Ты знаешь, когда надо было объяснять? Когда мы только встретились в баре. До… всего. До того, как ты позволил мне почувствовать, будто я тебе нужна. До того, как поверила в то, что ты честный!
Снова разворачиваюсь, делаю пару шагов. Потом снова оборачиваюсь. Потому что остановиться и замолчать сейчас – это невыносимо.
– Ты женат. Это не «мелочь», которую забыл упомянуть. Это не пустяк! Это не «неудобный момент»! Это – всё. Ты разрушил всё. Ты сам. И теперь ты хочешь поговорить?
– Я понимаю, что ты чувствуешь, – произносит он осторожно, будто боится лишнее слово сказать.
– Правда?! – вскидываю брови, ярость пульсирует в висках. – Ты понимаешь?! Если бы ты понимал, ты бы сейчас заткнулся, развернулся и ушёл обратно в больницу! Если бы ты понимал, то знал бы, как мне хочется сейчас сесть в машину и переехать тебя на стоянке. Просто – на полном ходу, без тормозов. А потом уехать и не оглянуться.
Разворачиваюсь снова и иду. Ливень разражается как в кино – резкий, ледяной, без предупреждения. Буквально за секунду всё вокруг превращается в водопад. Волосы прилипают к щекам, спина мгновенно промокает. На душе пусто и мокро – снаружи и внутри всё одно и то же. Позади слышу топот. Кто-то бежит. Вскоре надо мной раскрывается зонт – в тот самый момент, когда смысла в нём уже никакого.
– Вот блин… – слышу знакомый голос. Это Марципанов. Взлохмаченный, хмурый, в плаще нараспашку. – Где ключи от машины? – спрашивает он заискивающим тоном.
– Отвали, – бросаю зло, не глядя.
– Даша, – ординатор делает паузу. В его голосе ни шуток, ни ехидства. – Дай мне ключи. Мы поедем домой. Ты вся мокрая уже.
Выдыхаю, по-прежнему не смотрю на него. Он всё ещё стоит рядом, держит над нами зонт, а лужи под ногами всё растут и растут. Достаю ключи из мокрого кармана, медленно, как будто каждое движение даётся с боем, и протягиваю.
– Тебе повезло, что ты не он, – тихо говорю, не глядя.
– Я знаю, – отвечает он и на секунду кладёт руку мне на плечо – легко, по-дружески. Просто чтобы знала: он рядом. Мы идём к машине. Я – рядом с Виктором, под одним зонтом, в промокших туфлях, но всё равно будто бы чуть менее одинокая.