Когда я вышла из библиотеки, с темного неба падал крупный мокрый снег. В свете фонаря он походил на кружащиеся в воздухе опилки. Лужи подморозило. Асфальт покрылся скользкой, узорчатой, как кружево, коркой. Я огляделась. Ни тебя, ни такси, в котором ты мог бы ждать. Стягивая на груди пуховик, я ощутила тоскливую скуку. Переход в унылую обыденность походил на падение с качелей. «Вот и все», — подумала я.
Большой черный мерседес неторопливо выползал на заснеженную улицу из-за дома. Наконец, он полностью выехал и мигнул фарами. Темное стекло опустилось, вынырнуло хитрое, улыбающееся лицо.
— Садись!
Распахнулась дверь, и передо мной открылась кожаная берлога, нежно подсвеченная скрытыми лампочками. Персональные столики, бутылочки «Перье», телевизор. Но самым замечательным во всем этом великолепии был ты, сияющий так, будто машина повезет нас в Эдем.
— Сорок минут жду, — сказал ты и похлопал по подлокотнику, показывая мое место. — Два штукаря.
Я села.
— Можно же было обычное такси.
— В обычном пахнет блевотиной. Поехали, — ты ткнул коленом в сиденье водителя. — И музыку нормальную включи.
— Релакс фм? Шоколад? Лав радио?
Я видела сбоку надутое плечо и большую руку на руле, водитель был в два раза шире тебя, но разговаривал тихим и нежным голосом.
— Можно радио джаз? — попросила я.
— Радио-джаз, — приказал ты. — Негромко.
Заиграла музыка.
Салон машины пах кожей, апельсином и деревом — не синтетической «елочкой», а дорогим сложным ароматом. Ты сидел, расставив колени, откинувшись, развернувшись ко мне и смотрел с таким торжеством, будто думал: видишь, каким я стал, и как низко ты пала. Хотя, с чего бы тебе такое думать? Да, я села в машину. И что? Это еще ничего не значит. Я экстраполирую на тебя свои страхи. А ты просто рад мне, и все. В твоем лице, как в зеркале, отражались мои мысли.
Снаружи густо падал снег, и казалось, мы плывем по ночному городу на подводной лодке. Мерседес неторопливо выруливал с Новослободской на Палиху. В салоне было уютно, и от этого становилось спокойно и хорошо.
— Так что? — спросила я. — Получается, ты теперь богатый?
Ты снова соединил пальцы левой и правой руки. Подобным жестам, должно быть, учат на марафонах про денежное мышление. Но ты смеялся, и это выглядело, как ирония над самим собой.
— Бывают и побогаче.
— И что же у тебя есть?
— Ну, — ты втянул воздух сквозь зубы, — как говорится, с какой целью интересуетесь?
— Буду тебе завидовать скучными семейными вечерами.
— Если так, то да, я очень богат. Завидуй мне, Настенька! Можешь даже обо мне мечтать.
Тебе хотелось меня уязвить, но стрела пролетела мимо.
— Мечтала обо мне хоть раз за эти двадцать лет? — спросил ты.
— Нет. Но думала. Мысленно даже разговаривала с тобой. Слышал?
— Думаю, да.
— Знаешь, я была уверена, что ты позвонишь.
— О! Моя любимая необоснованная заносчивость.
— Да нет же! Дело не в этом. Я же пыталась тогда связаться с тобой, но ты сам не хотел. Что мне оставалось? Ждать.
— Ладно, ладно, — смягчился ты. — Я теперь другой человек.
Ты отвернулся и, подперев рукой подбородок, смотрел в окно. Тени и блики от фонарей плыли по тебе. В задумчивой отрешенности ты был очень красив. Захотелось дотронуться, погладить тебя по плечу, щеке. Но я удержалась.
— Ты меня, конечно, извини, эта твоя выставка — полное говно.
Ты повернулся, и лицо твое снова стало смеялось, как у человека, который после нескольких минут грустных размышлений мысленно послал все к чертям.
— Я поняла, что тебе не понравилось. Хотя перфоманс был что надо. Ты реально засветил этому художнику по лицу?
—Я могу на него иск подать. Об оскорблении личности и порче имущества. Он мне, между прочим, экран на телефоне разбил. И порвал рубашку. Выиграю суд и заставлю платить компенсацию. Миллиона два.
— Из-за чего он к тебе прицепился?
— Я ему фак показал, —смеялись сначала одни глаза, но потом ты не выдержал и захохотал в голос. — Кто ж знал, что он такой нервный.
— Что? — смеялась я. — Фак? Зачем?
— Надоело там сидеть.
— План сработал.
— Да. И ты едешь ко мне;
— Куда?
— В отель.
Я перестала смеяться. Радио смолкло, оборвав джазовую мелодию на середине. Стало слышно, как громко и прерывисто дышит водитель. Через несколько секунд магнитола снова поймала волну. Ликовало пианино и выли трубы. Это было торжественно и тревожно.
— Эй, — ты тряхнул меня за плечо. — Боишься?
— Нет. Конечно нет…— я растерянно убрала волосы назад и потрогала свою шею, будто проверяя, нет ли на ней удавки.
— Помню этот жест. Ты так делаешь, когда нервничаешь.
— Зачем в отель? Давай посидим в Шоколаднице.
— Бэ! Рыгаловка. И я устал. Хочу расслабиться, снять ботинки. К тому же у меня рубашка порвана. Заметь, по твоей вине.
— Почему по моей?
— А кто меня пригласил на эту дурацкую выставку?
Я давно перестала быть той бедной провинциалкой, которую пугают дорогие отели. Но мы стояли у сияющих дверей Метрополя, и я боялась. Сбежать? Прямо от этой вертящейся, как винт позолоченной мясорубки, двери.
— Пойдем, — ты подтолкнул меня в спину. — Ничего не будет, не ссы. Если, конечно, сама не захочешь.
Двери провернулись, мы вошли.
Не привыкшая к огромным зеркалам, к ковровым дорожкам, сияющим люстрам, швейцарам, метрдотелям и всему этому «богатому» миру я вдруг ощутила себя бедной дурочкой, которую ведет к себе богатый ловелас. Приди я сюда по работе, на какую-нибудь деловую встречу, я бы не воспринимала всю эту позолоту как унижение, будто я какая-то потаскушка. Тебе явно нравился мой испуг.
— Помнишь, как ты говорила в общежитие, что я бедно живу. Теперь пятизвездочный отель. Пойдет?
— Нормально, — сказала я слишком развязно.
На двери твоего номера сияло бликами число 42.
— Ответ на самый главный вопрос жизни, — пробормотала я.
— Что? — ты приложил к двери магнитную карточку, замок мягко клацнул. — Слушай, я хочу сделать одну странную вещь. Ты, пожалуйста, ничего не спрашивай, просто сделай. Ладно?
— Ты меня пугаешь.
— Еще даже не начинал. Просто блажь, не больше.
Ты взял меня за руку и встал за спиной, придерживая второй рукой за плечо.
— Смотри, входим, но делаем только один шаг внутрь. Потом снова выходим. И снова заходим. Поняла?
— Зачем? — ты толкнул меня вперед, я непроизвольно шагнула, и ты тут же потянул назад. — Как-то это странно? Новая форма заигрывания? — спросила я.
— Типа того. Теперь входи, располагайся. Если хочешь, сними обувь. В общем, будь как дома.
Узкий, вытянутый номер с одним окном. Пол, застеленный зеленым в ромбик ковролином. На стене картина: безумие линий, всполохов и цветовых пятен, заключенное в прямоугольник золотого багета на сдержанно бежевой, абсолютно нейтральной стене. «Даже красивому безумию должны быть отведены рамки», — говорила картина.
— Как тебе номер?
— Похож на общагу, только дороже обставлен.
— Анастасия, вам не угодишь!
Мы сидели за круглым стеклянным столиком. Я — в углу дивана. Ты — в кресле, чуть развалившись и насмешливо глядя на меня. Бутылка шампанского «Моэт», ваза с фруктами, сырное ассорти — все это ты заказал заранее и теперь достал из холодильника.
— Откуда ты знал, что я соглашусь? — я кивнула на бутылку и тарелку с сырами.
— Все соглашаются.
— А как же твоя жена?
— А как твой муж?
— Спасибо, что напомнил. Я пойду.
— Стой! Стой! Я пошутил. Правда…, — ты пересел на диван и взял меня за запястье, я, не справившись с напряжением, задрожала. — Если бы ты не пришла, я бы пил один. Тут и пить-то. Давай! За тебя! — ты дал мне фужер и как бы случайно погладил по коленке. Прикосновение жгло. Мы повернулись друг к другу. Твое лицо неожиданно приблизилось, я увидела расширенные зрачки, уловила запах. Но тут же отшатнулась. Хрусталь хрупко звякнул. Я сделала два глотка, ты жадно отпил половину бокала.
— Расскажи про свою семью, — попросила я, надеясь отдались нас друг от друга разговором.
— Серьезно? Ты этим хочешь заняться? Говорить о моей семье?
— Да, — я старалась не смотреть на тебя, от страха и возбуждения у меня сводило губы.
— Что тут рассказывать? Жену я люблю. Она родила мне Алиску. Одного этого достаточно. Но с Юлей сложно. Она тяжелый человек, с заскоками…
— Все мы с заскоками, — облегченно вздохнула я, прием сработал, твое давление ослабло.
— Да, я тоже не подарок. Но я стараюсь принять ее такой, как есть. Она же… Не понимаю, что ей надо. Огромная квартира в центре Питера. Она не работает. У Алиски частная школа. Домработница. Даже две. Шмотки, машина с водителем. Отдых в любой точке мира. Но она постоянно недовольна. И ревнует к каждой тени. У нее бзик.
— А ты изменяешь ей?
— Наверное, — ты пожал плечами, будто говорил про что-то незначительное. — Ты пойми, на деньги красивые девушки липнут как мухи на мёд.
— Мухи липнут на дерьмо.
— Представляешь, у меня однажды была мисс Самара. Прямо с конкурса забрал. Причем, по дешевке. Любая покупается. Девушки, особенно красивые, себя не ценят. Обещаешь сделать ее содержанкой, говоришь, что хочешь провести тест-драйв, и пожалуйста, пользуй. К такому нельзя относиться серьезно. Развлечение. Спорт. Помнишь, у нас в клубе тусовались пикаперы?
— Я ненавидела их.
— Почему?
— Это отвратительно. Они предлагали девушкам заказывать самое дорогое блюдо, а потом ставили перед выбором: платишь сама или делаешь в туалете минет.
— Согласен, не элегантно. Но женщины сами себя так ведут. Продаются за коктейли, за шмотки, просто за то, что «Ролексом» посветил. Это капитализм, детка. Если умеешь сбить цену или получить нахаляву — ты хороший бизнесмен.
— Ты правда такой? Противно.
— Профдеформация. Хочешь есть?
— Хочу уйти.
— Настя, блин! Расслабься. Выпьем и поедешь. Вызову тебе такси. Не хочется ужинать в одиночестве, — последнюю фразу ты произнес с такой интонацией, что мне захотелось тебе поверить. Я долго и внимательно разглядывала тебя.
— Давай просто закажем еды?
— Ладно, — согласилась я. — Только не надо этих пикаперских разговоров. Позволь думать о тебе хорошо.
— Окей, окей, — сдаваясь, ты поднял руки. — Вот меню.
Продолжение будет опубликовано 07.07.25 - здесь
**********
Дорогие читатели! Если хотите поддержать меня, можно лайкнуть мой текст или оставить комментарий — это помогает развитию канала.
Также можно купить мои уже опубликованные книги на Ridero:
Или подписаться на мой канал в Telegram
Спасибо, что читаете меня!