Раэ не оглядывался. Дошел до дверей в конце галереи, и они так же при его близости растворились, подобно тем, что отделяли первый ярус от второго. Вениса опять присвистнула, остановила Раэ, хотя тот был готов ступить за порог, лишь бы не слышать недовольный лай дипов у себя за спиной. Послала вперед Лазурчика, и когда тот вернулся, страшно недовольный тем, что видел, но при этом утвердительно цвиркнул. Что-то намурчал для своих, и по кивку бабушки-альвини стало ясно, что разрешено было идти вперед. Затем Вениса переправила остальных альвов за порог и только потом въехала не третий ярус верхом на Раэ.
Тот ступил в темноту и землистую духоту, двери за ним тотчас материализовались и как отрезали брех дипов. На третьем ярусе охотника встретила могильная тишина. Лишь крохотный пятачок света, который давали огоньки альвов, осветил ему путь. Раэ решил пробираться осторожно. Но стоило ему чуть ступить, как раздался легкий золотистый монетный звон. Охотник глянул под ноги и увидел несколько овальных монет. В следующий миг по галерее пронесся сквозняк и стали загораться магические шары, которые, как оказалось, были вделаны вдоль стены в какие-то замысловатые ниши на уровне плеча Раэ. Свет загорался по цепочке и вскоре осветил всю галерею. Раэ не удержался и охнул: вдоль стен лежали груды денег, денег и денег. Без всякой попытки их как-то упорядочить или сложить хоть в какую-то емкость. Ни тебе сундуков, ни мешков, ни кувшинов. Просто голые деньги, свободные от кошелей, кисетов, лакомников, бумажных колбасок.
Охотник зачерпнул пригоршню в ближайшей груде монет. Вспомнил своего двоюродного братца Врао, за которого так упорно принимал его Согди. В ту пору, когда Раэ изнывал в гостях у тетки Мирамо в поместье под Алорком, его брательник, не считаясь с тем, любопытно это Раэ или нет, без всяких вступлений показал ему свою коллекцию монет в особом свитке, любовно вышитом теткой, на который были приделаны особые кармашки для каждой монетки. Показывал он это с мерзкой подоплекой, мол, у меня есть, а у тебя такого нет, будто и для Раэ это должно быть пределом мечтаний. Были там какие-то ореоны из Гезеве, златники из Биарама, милиарисии из Лагрии, статеры из погибшего Ортогона и даже – предмет особой гордости – затертый ивартанский ауреус. «Ни у кого такого нет и не будет, потому, что Ивартана больше нет». Раэ тогда пришлось попасть под бурный поток хвастовства, в который он не смог даже вставить вопроса, зачем хранить у себя деньги, которые либо прекратили хождение, либо же ходят в других странах. Окончательное отвращение к мертвым деньгам у Раэ закрепилось после того, как у Врао исчез из проклятого кармашка тот самый проклятый ауреус, а тетка Мирамо во всеуслышание стала требовать от Раэ, чтобы тот вернул редкую монету, потому, что больше некому в этом доме красть. Заткнулась тетка только после того, как прислуга нашла ауреус у братана Раэ и Врао – Эллере, который давно тянул к монете лапы, так и эдак просил у Врао ее выменять, а потом не удержался и сам назначил себя ее владельцем. После того, как Эллере лишили монеты, его еще и утешали. И никто не назвал его поступок кражей. В то время как перед Раэ даже не извинились.
Надо ли гадать, почему в тот миг, когда Раэ понял, что его пригоршня полна ивартанских ауреусов, он с отвращением бросил ее о пол и сжал кулак. Ух как мало тогда досталось от Раэ что брательнику Врао, что братану Эллере! Проклятая гусыня тетка Мирамо!
Раэ отвлек присвист Венисы. Раэ тут только заметил, что все альвы уселись неподалеку от охотника на куче пыльного золота и внимательно за ним наблюдали. От охотника не укрылся испытующий взгляд бабушки альвини.
-Что? – удивился Раэ, - как ты могла такое про меня подумать? Я, конечно, не настолько хорош, но сребролюбием не болею. На кой мне мертвые деньги? Ничего отсюда я не возьму. Они мне только мешать будут.
Он сделал еще несколько шагов, вынужден был переступить через навал ортогонских монет, которые поплыли у него под ногами, и неловко сел в кучу каких-то странных квадратных плиток, которые, оказывается, тоже были монетами, но не пойми какого народа. Раэ отпихнул их ногой, чтобы встать, деньги осыпались, но вместо твердого пола он опять увидел слой монет. На этот раз родных марок и мин из Семикняжия, которые хоть сейчас бери, чтоб скупить половину Авы. Тут-то Раэ подчерпнул их, оглядел ровные края монет и охнул: как будто вчера выпущены из монетного двора Глодереста!
-Та-ак, это что получается? – спросил Раэ альвов, - подземелье Древнего, значит? Со времен Могучей Зимы он тут лежит? А этому золоту едва ли больше лет, чем мне!
Раэ понялся, оглядел на свету заваленное деньгами подземелье, понял, что прохода через груды золота нет и постарался осторожно двигаться по денежным ухабам, соразмеряя шаг. Ноги то увязали в россыпи денег, то неожиданно находили опору там, где монеты слежались.
-Да кто и зачем пополняет это вот все? – проворчал Раэ, когда перебрался через денежную горку, скатился по ней и набрал золота за шиворот, - кому еще мало всего этого?
При этом он умудрился крепко ушибить колено, разбить о что-то каменно-твердое, скорчился на монетах и зашипел от боли под сочувственное цвирканье альвов. Затем поспешно разгреб монеты и увидел то, что очень, очень хотел принять за статую. И принял бы. Но он знал, что в такой раскоряченной позе никакой скульптор, даже больной на голову, ваять статую не будет… Да еще и одетую в шелк! Раэ не глядя отталкивал осыпающиеся края монетной ямы и пытался рассмотреть то, что он увидел. В золоте лежал боком окаменевший парень в изодранной фруранской шелковой бекеше. Из-под скрюченных ладоней просматривалось искаженное от ужаса лицо. На одном из пальцев остался перстень, который бы на статую не смогли бы надеть из-за того, что этот палец был сильно прижат к остальным. Раэ поймал себя на том, что стряхивает со своих рук пряди темно-каштановых волос, как раз такого цвета, который был у купцов-фруранцев в Аве…
Раэ обмер. Он тут шумит, как будто медведь залез в малинник, а оказывается… здесь…
-Где он? – выдохнул Раэ, которого аж прошиб холодный пот. В ответ Сардер показал лапкой наверх. Охотник задрал голову и…
Василиск пристроился на потолке. Точнее, занял собой весь потолок. Или, если быть еще точней – втиснулся в него, согнув несколько раз свое зеленое тело. Раэ не сразу понял, где среди волн и колец змея прячется голова, пока не разглядел свесившиеся с потолка перепончатые уши. Это было совсем близко от того места, где Раэ разбил колено о его жертву. Василиск не подавал никаких признаков дыхания. Но понятное дело, что он был жив, иначе не смог находить опоры для своего тела от стены к стене…
Раэ перестал дышать. Хотя это ему не помогало двигаться бесшумно. Под его ногами по-прежнему позвякивали монеты. Зато он теперь понял, откуда среди груд золота были свои дорожки и горки… Если эдакая змеиная туша свалится на пол… где-то она спрессует золото, а где-то разметает…
С замиранием сердца охотник прошел под мордой василиска и тут… Лазурчик сорвался с места, полетел к самим векам змея, отчего у Раэ дух захватило и чуть не подкосило ноги, и осветил веки василиска. Охотник чуть не вскрикнул от увиденного: глаз у змея не было. На месте век были шрамы. Несколько мгновений Раэ стоял, приходя в себя, до конца осмысляя, как уменьшен его риск. Искрой сверкнула мысль о том, зачем клад сторожит тот, кто лишен своего самого страшного оружия, потом охотник обратил внимание, что стоит на чьем-то голом каменном теле, потому и стоит твёрдо, сообразил, что это не то, на чем прилично долго стоять и на непослушных ногах пошел по монетам. Ох, как они зазвенели на все подземелье!
Раэ вынужден был остановиться перед тем, как сделать следующий шаг. Он все еще не смог до конца справиться с тем ужасом, который его охватил при мысли, что над ним висит огромный слепой василиск. Справиться, справиться с накатившей слабостью!
Тем временем на том месте, куда он устремил свой взгляд, закрутился вихрик блазны, и перед Раэ возник белоснежный молодой ортогонец с дальнобойным самострелом в руках и отчаянным выражением лица. Охотник уставился на самострел. Никогда такого не видел. Зачем эта большая насадка? Ортогонец стал дергать за рычаг, и самострел выпустил одну стрелу в полоток, а потом и вторую… из того же самострела! Но затем блазну-стрелка как отбросило к стене, как смяло нечто непреодолимое… Хвост, хвост ослепленного василиска ударил по лучнику… Ну и самострел… или блазна что-то не так показала?
Раэ обнаружил себя на четвереньках у стены, где он, сам не свой от любопытства, перекрывшего страх, разгребал денежные груды. Дорылся до человеческих костей и обрывков шелковой рубахи. Прорылся еще и извлек на свет обломки самострела. С той самой большой насадкой, из которой вывалилось несколько стрел. Так значит, этот самострел был многозарядным? Раэ о таких слыхал, но только под видом сказки…
На магазине были выжжены две ортогонские буквы, какими владельцы испокон веков помечают свое оружие, а так же монетой неверной рукой что-то нацарапано. Ортогонской грамоты Раэ не знал, но вот значение этих букв для него было знакомо. ХЭ. «Хетте Эноаро». Сверкнуло кольцо на его руке, царапины на магазине самострела потекли и сложились из ортогонских букв в семикняжеские.
«Прости меня, Хетте», - гласило послание, оставленное лучником на магазине самострела после того, как хвост ослепленного им василиска раздробил ему грудную клетку. Раэ растерянно замер с деревянным обломком среди груд золота. Как это понимать? За что именно он просит прощения? За то, что не смог дойти до лампады?
Тем временем перед его глазами блазна принялась разыгрывать новое представление. Перед Раэ возник ортогонский крестьянин, который поспешно высыпал на кучу золота еще денег из мешка. Не набивал карманы, а пополнял…и рад был пополнить… что это значило?
Продолжение следует. Ведьма и охотник. Неомения. Глава 399.
