VIII
Справедливости ради, действительно смеркалось. Вы, друзья, на меня чего не подумайте, я сам в то время о многом разном думал. Но в тот момент для себя я твердо решил, что у меня с Соней ничего в тот вечер не будет. Скорее думал я о том, что пора бросить это авантюрство, эту игру в автостоп и сказать ей: «поехали, Сонечка, в Тбилиси со мной, а оттуда на самолете махнем в Россию вместе». Зачем эти Крестовские перевалы, эти опасности, если у меня деньги, у меня возможности, а у тебя цель хорошая, да и сама ты святая девушка. Святая девушка… Почему это так много значило для меня, я сам не пойму. Ни тогда не понимал, ни сейчас в голову не возьму. Но вот в этом все дело и было! Моя голова убедила меня, что она святая, а раз так, то нельзя было мне с ней никуда вместе, нельзя было вот так бросаться в эту помощь ей. Она ж не знала, какой я развратный человечишка! Она не знала ни про стримы, ни про сальные шуточки, ни про мою аудиторию, ни про заработки с казино-игр. Тем не менее, я разбрасывался деньгами, как павлин хвостом махает, да и про Христа, про веру что-то горячо говорил. Ну это я так думаю, почему она вдруг ко мне прильнула. Да я и сам будто нуждался в ней, да что там, я отчаянно нуждался в ней. Нуждался, чтобы она меня из грязи вытащила, хоть за волосы, но всего! Но в то же время меня ломало, что весь мой источник заработка-то был с этой грязи, а если она меня вытащит, то что дальше-то у нас? Это я вам, друзья, сейчас расписываю, чтоб вы понимали, как меня ломало и почему дальше последовало то, что последовало, после того, как мы номера снимать подходили. Заранее, так сказать, выгораживаю себя, лазейку убежать подготавливаю. Но была там и еще одна лазейка. Наверно, подсознательно я уже готовился к ней. Только мы подошли к стойке регистрации - Виталик тащился за нами, неся в руках пакет собранной со стола еды - как завидели какого-то здоровенного мужика в джинсовой куртке и с сигаретой в зубах.
- Здесь не курят, - с напряжением в голосе говорила женщина-администратор, видимо, повторяя в очередной раз.
- А, нельзя? Я только подкурить хотел, - пробормотал здоровяк, крупными щербатыми пальцами вытаскивая сигарету из зубов. - А де у вас можно… покурить?
- Выходите, снаружи курилка, - отрезала женщина и повернулась к нам, стремясь скорее уйти от неприятного собеседника.
Когда мы подошли ближе, я понял, что мужик еще и пьян. Несло от него знатно и вблизи разило так, что начинала кружиться голову. К моему ужасу, только завидев нас, он радостно закричал:
- О, братуха, ну ты там речь толкнул!
Я неодобрительно посмотрел в его сторону.
- Какую еще речь?
- Да ты там, наверху, про Христа распинался, аж все головы повернули. Я вот поддерживаю, тоже очень поддерживаю, а то сегодня люди про религию, то есть, про веру совсем забыли. Так шо ты молодец.
И он неприятно ткнул меня кулаком в плечом.
- Слушайте, вам чего от меня надо? - уже совсем в раздражении воскликнул я. Меня почему-то особенно бесило, что этот цирк видит София.
Мужик заложил сигарету за ухо, обнял меня за плечо и повлек за собой. Был он мускулистый и рослый, так что я буквально оказался за ним как за стеной. Лицо его все было в каких-то угрях и шрамах и напоминало выщербленную кирпичную стену. Несмотря на то, что он был пьян, меня поразил ясный взгляд голубых глаз. Когда он оттащил меня достаточно от стойки, вдруг стал говорить громким шепотом.
- Братуха, выручай! Я видел, ты там купюрами сорил, при бабках значит. Я тут гоняю с Владика до Тбилиси и обратно, людей вожу.
- Такси, что ли?
- Ну как такси? Мож сказать, что такси, но кто хочет, винца берет в дютике, провозим. Три литра на человека.
- Отойди!
- Да подожди, - он сильно держал меня за плечо, так что трудно было вырваться - У меня двое соскочили сегодня, не поедут. А я краем уха услышал, что твоей бабенке в Ставрополь надо. Ну так докину до Владика не вопрос! Сотка с человека - и завтра с утра помчим. Тока это… У меня там в багажнике вина на 15 литров, надо будет погранцам сказать, что ваше. Лады?
- Да куда ты поедешь такой пьяный?
- Эт ерунда! Щас подрыхну протрезвею, буду как огурчик с утра. Вот увидишь!
- Во-вторых! Какая еще сотка с человека? Это ты нам платить должен, что мы за выпивку твою ручаться перед погранцами будем.
Он почесал затылок, будто пошкреб наждаком кирпич.
- Тут ты прав. Ладно, ну хоть за двадцатку?
- Пусти, говорю!
- Да бесплатно повезу, слышишь? Ирод!
Я уже вырвался, как он мне вслед закричал:
- У меня мать помирает, деньги нужны. Диабет там третий какой-то, в больнице ей уколы делают, лекарство знаешь какое дорогое?
- И что мне, сжалиться над тобой? - желчно спросил я. Хотя голос я понизил - не хотел, чтобы нас слышала София.
- Да хоть так, - он махнул бревном-рукой, - Сжалься над дураком! Я ж выпивку не себе везу, я там продам, выручка вся в лекарства пойдет. Короче, вон моя машина…
Он показал огромным пальцем за окно, где у входа был припаркован белый минивэн с тонированными стеклами. На видимой ко мне левой стороне машины был сделан рисунок морды тигра с распахнутой пастью.
- У меня и татуха, кстати, такая есть, как на машине, - сказал он, видя, что я рассматриваю минивэн, - Хошь покажу, тут, на бицухе…
- Нет, спасибо, мы сами. Успехов! До свидания!
С этими словами я резко развернулся и чуть не бегом вернулся к Софии и Виталику. Они уже о чем-то договаривались с администратором.
- Мне обязательно с ванной… пожалуйста, - заикался Виталик, - Не мылся давно.
- С ванной ему… Ладно, будет тебе с ванной!
- Я уже заплатила за его номер, - сказала София.
- Ты что? Зачем тратишь деньги? Я сам за всех нас плачу.
- Нет-нет, я тоже хочу ему помочь.
Я швырнул на стойку кошелек и стал доставать купюры.
- Так, нам… - я замялся и быстро поглядел на Софию.
- Вам номер на двоих? - спросила женщина, оглядывая нас с девушкой.
- Ну… давайте… - я пыхтел, растягивая слова, все ожидая ее фразы.
- Нет, нам два разных номера, - сказала девушка, - Я заплачу за себя.
- Да успокойся, женщина! - рявкнул я, в душе очень радуясь тому, что она это сказала, - Я плачу! Два разных номера! И чтоб хорошие!
Последовали уточнения про количество кроватей, ванну и еще какие-то мелочи. Я сорил купюрами с Руставели, не разбирая суммы. Рядом номеров не оказалось, так что наши комнаты оказались в разных концах коридора. Поднявшись на второй этаж, где располагались номера, я зачем-то проследил за тем, как зайдет в свой номер Виталик. Только за ним закрылась дверь, я сказал Софии нервным тоном:
- Ну, давай, завтра утром встретимся.
И, не дожидаясь ее ответа, быстро пошел и закрылся в своей комнате. Напротив большого окна с занавесками в цветочек стояло кресло. Напротив, у стены - кровать и прикроватный столик. «Все - для этого самого» пронеслась в голове мысль, когда я бухнулся в кресло. Тут же я схватился за голову: «Боже мой, о чем я думаю?». Я уселся, чтобы передохнуть, но мысли лезли одна за другой, и от них все мое тело охватила тревога. Я вскочил с места. Вдруг пришла спасительная мысль, что надо помыться. Я радостно за нее ухватился, тем более, что так и было: после сегодняшнего автостопа кожа казалась липкой от пота, а открытые места будто покрылись толстым слоем грязи. Не говоря о том, что голова гудела, а затылок пульсировал той неприятной болью, которая обычно разрастается, пока не заполнит весь череп. Мышцы тела, особенно спина и поясница, сильно ломили. Я разделся, бросился под душ, включил полный напор воды и добрых полчаса отмокал под лейкой.
«Это все, конечно, хорошо, но что ты тут вообще делаешь?» пришла в конце концов мысль, «Это ж авантюрка всего лишь. Пора бы уже и закончить. Ты вот с этой девушкой сошелся, а для чего? Если завтра с ней ехать дальше, то это уже точка невозврата будет, как в играх твоих. Она, видал, на тебя полагаться начала, тем более, ты сам к ней липнешь. Но тут надо будет открываться ей, надо будет себя настоящего показывать. Надо оно тебе? Так что давай, друг, бросай шутить, с таким лучше и не шутить вовсе, поехали назад. Запустим стримчик этим своим «Здааарова, геймеры!», пообносим какого-нибудь блогеришку мелкого, похохочем с братюнами в чате, деньжат замутим, а потом сколько хочешь девчонок у тебя будет».
Я выскочил из душа еще в большем душевном смятении, чем был, хотя мне и посвежело. Одевшись, я уселся у окна и уставился на горы в лучах заходящего солнца. Голова совсем разболелась, и посреди болевых пульсаций я все больше укреплялся в мысли, что мне действительно лучше всего будет сейчас все бросить и уехать обратно. Действительно, я сейчас Соню в заблуждение вводил своим поведением. Шутка заходила слишком далеко. Лучше б, наверно, я ее никогда не встречал, доехал бы уже сегодня до Крестовского перевала и сгинул там с таким-то пьяным дураком за рулем, который сейчас меня там поймал внизу. Почему я ее вообще и повстречал? Меня зло взяло от этой мысли. Я вам должен сказать, друзья, что в глубине души в случайности не верю. И встреча с Софией, я совершенно точно был уверен, была неслучайной. Хотя почему я был уверен, вот этого я никогда не скажу. Скажу только, что ни с одной девушкой у меня сразу такой связи не было, как с ней тогда. Но эту мысль я отгонял, я уже хотел и вовсе ни о чем не думать, а только выскочить из номера и поймать попутку обратно в Тбилиси. Пусть его! Пусть едет в свой Ставрополь, пусть ищет своего отца. А нам не по пути!
И только я решился, только схватился выходить, как в дверь постучали. Повернув ручку, я с замиранием сердца открыл дверь. За ней стояла София. Она скромно улыбалась и по-доброму смотрела на меня.
XI
- Не мешаю? Можно войти? - спросила она.
- Ну я… - я запнулся, не зная, что сказать. Я чувствовал себя так, будто она застала меня за чем-то постыдным.
- Если неудобно, то я пойду. Увидимся завтра, - спохватилась она.
- Нет-нет! - сказал я, широко распахивая дверь, - Заходи-заходи! Я вообще хотел… Да, мне было интересно с тобой поговорить тоже.
Она не сразу вошла, видимо, почувствовала странную перемену во мне. Добрая улыбка ее сменилась осторожным взглядом. Она вошла и стала посреди комнаты. Как я сказал, сесть можно было или на кресло или на кровать. Девушка выжидательно посмотрела на меня. Наверно, ждала, что я предложу. Я же заговорил совсем про другое:
- Воды? Прости уж, вина нет.
Совсем не знаю, почему я про вино брякнул. Это было совершенно неуместно и, конечно, имело совершенно ясный подтекст направления нашей встречи. Я зарделся и готовился, что она сейчас зарядит мне пощечину и вылетит из комнаты. Да что там - я ж специально и спошлил, чтоб она вылетела! Но она просто покачала головой:
- Нет, вина не хочу. А так ничего не надо.
- Точно? Ну ладно. Что же ты, присаживайся.
И я с поспешностью сел на кровать, но как можно дальше отодвинулся на край. София, увидев мой выбор, повернулась и села в кресло напротив меня. Я почувствовал разочарование и даже обиду.
- Удобно у тебя здесь, - улыбнулась она, откинувшись на спинку.
Ее маленькие ручки покоились на подлокотниках, а сама она сидела ровно и прямо, высоко держа голову и шею. Я почему-то особенно засмотрелся на ее шейку, только сейчас обратив внимание, какая она была у нее красивая, длинная и изящная. Под нижней губой у нее виднелась маленькая родинка, которую я до этого тоже не замечал. Также не замечал я и узора из цветов, вышитого на рукавах ее блузки. Она вызывала сравнения с молодой аристократкой или принцессой из знатного рода, до того с достоинством она держала себя. При этом от нее вообще не исходило никакой гордости. Словно вот такая возвышенность была ее внутренним неотъемлемым качеством, о котором она будто не подозревала, а может даже не сознавала его.
- Что так смотришь на меня? - спросила она.
- Ох, София, русские девушки так никогда не спросят. Вот опять выдаешь себя, что иностранка.
- Почему не спросят?
- Да кто его разберет, почему. У вас европейцев менталитет все по полочкам разложить, в коробочки засунуть и подписать. Вот чего я смотрю? Спроси, я сам не знаю, чего смотрю, сам понять пытаюсь. Лучше вопрос, чего мы встретились? Вот тут загадка, если спросишь меня.
- Да, ты интересный человек.
- Ох, не говори так, - я вскочил с кровати и широким шагом прошелся по комнате из одного угла в другой, - Ты меня не знаешь. Я человек нехороший, очень даже нехороший. Вот я сейчас деньгами сорил здесь, ты думаешь, это все честно заработано было?
Я снова бросился на кровать и уселся на самый краешек, наклоняясь как можно ближе к ней. Соня молчала и смотрела на меня с серьезным видом.
- Вот скажи мне, Соня, ты же прямо-прямо верующая, в церковь ходишь?
- Да, у себя в Греции я пела в клиросе в нашей церкви.
- Петь это здорово. Но я вот про ритуалы эти, или как его правильно? Обряды? Я про исповедь и причастие говорю.
- Да, конечно, я все это делаю на литургии.
- Вот-вот, Соня, я просто очень сильно в этой самой исповеди нуждаюсь. Понимаешь?
- Тогда иди на литургию.
- «Иди на литургию» - как будто это просто! Я был, между прочим, я был, очень исповедоваться хотел. И зашел в один храм - это еще в России было, когда жил. И знаешь что? Перед тем как зайти, я перед храмом долго гулял, а там мужики курили во дворе. Я бросил взгляд, кого-то из них запомнил. Потом иду на эту литургию - кадилом батюшка помахал, так, что голова кружится от этого ладана, потом все что-то бормочут на церковнославянском, хор заливается, кланяются все, кресты кладут, а я вообще не пойму что и как. Спрашиваю тихо: «Где тут исповедаться?». Я ж фильмов западных насмотрелся, а там в будочке у этих католиков. А мне говорят: «Вон к священнику иди». А там не будочка даже, просто в рясе стоит поп возле книги. К нему очередь выстроилась, по две минуты что-то бубнят, и он отпускает. И я думаю: «Как это, не в будочке, а перед всеми?». Потом присмотрелся - а священник был один из тех мужиков, что во дворе курили! Рожу его запомнил! А теперь он исповедь слушает! Еще ухмылялся, как люди подходили - сам, небось, греховодник страшный. И мне перед ним свою жизнь выкладывать! Да он про себя хохотать будет, какой я жалкий и дурак! А сам за свои лета-то! Мне так противно стало, что я выбежал из этой церкви и больше не заходил никогда. Никогда потом на литургии не был.
- Исповедь не перед священником. Это просто человек, он может сам грешный. И наверняка грешный. Исповедь перед Богом. Но для этого нужно искреннее покаяние.
- В-о-о-т. А что это вообще, покаяние твое?
- Надо признать, что ты грехом занимался. Раскаяться перед Богом. И потом уже так больше не делать. По-гречески, кстати, «покаяние» это «метанойя», буквально «перемена ума». То есть, ты меняешь себя.
- Ну это слова, а практически? Что делать, в ножки кому упасть? Я высказаться хочу, София, я не могу на сердце держать.
Я запнулся. Я хотел сказать, что хочу высказаться ей, но что-то меня удерживало. Будто скажи я так, и все, и что-то рухнет за спиной, а сам я в обрыв какой полечу. Вдруг меня озарило.
- Твой отец в России, ты сказала, что он батюшка в храме. Вот ему, я хочу исповедаться ему! У такой святой девушки, как ты, должен быть и святой отец. Святой отец… Да, извини за каламбур. Но я не про то. Я поеду с тобой в Ставрополь, Соня, и мы будем его вместе искать!
Девушка стала печальной после этих слов и скрестила ладони в замок.
- Да, я рассказывала об отце, но, если честно, я не знаю, смогу ли его отыскать. Это было очень давно, он был сильно болен, и я не знаю…
- Тогда зачем ты едешь? Нет, Соня, Сонечка, надо верить, что он жив, что он ждет тебя.
- Если честно сказать, - она замолчала, потом резко продолжила, - Если честно сказать, то я от матери своей убегаю. Вот как эта Таня рассказывала, как начала стопить. Мне не нравится, как моя мама живет. Мне не нравится, что она отца оставила и из России уехала тогда. Потом совсем не интересовалась его судьбой, не искала его, не узнавала, что с ним. Быстро вышла замуж за другого, за грека. У меня появилась сводная сестра от отчима, но мне с ней трудно найти общий язык. Она не верующая, как и моя мама, спит с разными парнями, а считает, что это нормально.
- То есть, как? Тебе некуда сейчас возвращаться? Ты все бросила и поехала в Россию, надеясь найти отца и жить у него?
- Нет, почему? Я могу вернуться к матери, хотя, скорее, я уже буду снимать квартиру отдельно от нее и сестры. Но меня всегда тянуло к России, наверно, из-за отца. Если я его найду, это будет большое чудо.
- Ну так давай надеяться на это чудо! - воскликнул я.
Она рассмеялась и кулачком потерла правый глаз. Я не сразу понял, что это из-за побежавшей слезинки. Я горячо заговорил:
- Соня, ты сама не сможешь в России, ты пропадешь. И не думай, что у нас все такие верующие, православные. Ты наверно так думаешь? Что вот мы с вашей Византии веру заимствовали, Третьим Римом стали, все тут святые ходим. Да какое! Наш русский мир нелепый, тут одно с другим не вяжется. Мы всего хотим и сразу, мы все люди широкой души, как и наша страна. Но вот работать, работать никак не хотим, чтоб не на словах, а на деле что-то было! Точнее, как - мы можем и работать, и самих себя всей душой во что-то отдавать, но только опять же размазано как-то получается, как будто все пустое, как будто подспудно мы знаем, что это ведь материальное, а не духовное, ну и тогда зачем это все? Про прогресс цивилизации вот говорят, что мы не живем как богатые страны первого мира - Америка там или Европа. А ведь у нас ресурсов ого-го! Так чего мы сидим? А ну как впряжемся, понастроим, сделаем лучшую страну в мире, чтоб аж Китай завидовал. Так вот и видишь, сразу слова какие? «Завидовал»? В этом уже греховное есть что-то, в этом прогрессе, потому что не наш он, не русский. Он навязанный куда-то стремительно бегущим Западом. Ну так он бежит, он в лихорадке, потому что у них там ни ресурсов, ни пространства, надо постоянно эксплуатировать кого-то и себя выше других ставить. А нам как-то это и неприятно - себя выше других, то есть. Точнее, может и приятно часами… А, тьфу! Видишь, эта наша раздвоенность русская и во мне сидит, да глубоко сидит!
Я запустил руки в волосы. Лицо горело, все тело лихорадило, сам не знаю почему. Соня внимательно смотрела на меня. Одной ручкой она накручивала вокруг пальца локон волос в сильном напряжении. Мне показалось, что она меня боится. Из-за этого я почувствовал досаду на себя.
- Ах, София, мудрость ты предмудрость, видишь? Я даже сам себя не понимаю! В глубине души я хочу одного, но другая часть меня, вот та самая греховная и приземленная, хочет другого, обольщена удовольствиями этими. Точно так у нас у всех, русских-то! Мы, если надо, собой ради другого пожертвуем, нищего накормим напоим и всем долги простим. И от этого хорошо душе, душа поет! Но вместе с тем тянет - и страшно тянет - к плотскому и ко греху. Наесться, напиться до отвала, с женщиной красивой сойтись, да не с одной, а со всеми, а потом еще себя показать, возвыситься над всем миром да так чтоб гремело, так, чтоб о тебе все слышали и знали. А что знали и как - это уже не важно!
Вот, наверно, в этом все и дело - что у нас презрение есть к этому миру материальному, хоть он нас и обольщает постоянно. Мы как обольстимся, насытимся, так сразу потом презирать его бросимся, а себя истязать будем, что соблазнились. Вот такая наша, среднего русского, то есть, жизнь. Хотя нет, дай я тебе ее опишу уж детально. Обычный русский парень, скажем, вот как я, рождается в старой разваливающейся хрущевке на окраине города посреди останков коммунистической мечты. Он ничего не понимает ни про себя, ни про мир - откуда пришел и куда идет. Он соринка на ветру, буквально. Он окружен смертью и разложением старого мира. А новый еще не пришел, и неоткуда ему прийти, а потому отчаяние, потерянность витают во всех людях. Родители его не хотели его появления, потому что любви между ними никогда не было, а детей завели, потому что так положено или просто по пьяни получилось. Так вот, такого ребенка, конечно, они не любят. Еще они не понимают, как его растить, а потому отдают на откуп улице. Тем более, в однокомнатной квартире и так троим тесно. А на улице он быстро знакомится с развратом - сейчас у нас уже девочки спят с мальчиками в 12 лет - мне друг рассказывал. Причем описывают это в таких сальных выраженьицах, что диву даешься - откуда успели нахвататься. Но это только начало - в больших городах все наркотики есть, а потому можно их все быстро перепробовать. Ну вот наш парень, может, и найдет спасительное забвение от своего случайного появления на свет в кокаиновом угаре где-нибудь в больнице советской постройки, где никогда не было ремонта и где врачам дела нет до еще одного нарика. «Туда ему и дорога» пробормочут, когда в морг исколотое иголками тело двадцатилетнего пацана повезут.
Но может у этого парня какая-никакая воля все-таки есть, и он захочет свою бессмысленную одноразовую жизнь сделать хотя бы терпимой. Пойдет образование получит, выучится на какую-то значимую в обществе профессию - врача там, адвоката, учителя. Потом будет долго искать, но все-таки найдет себе женщину, которая всего раз была в разводе и не так сильно травмирована мужчинами. Конечно, верной она ему не будет и будет постоянно изменять. А он будет знать, но терпеть, потому что, если разведется, то придется платить алименты. От этого он, конечно, сильно запьет и начнет ее колотить. Она будет терпеть, потому что в глубине души ненавидит себя и считает развратной и падшей женщиной, которая заслуживает побоев. Они оба не любят себя и лишь терпят свое одноразовое существование, потому что так принято. Да, Соня, у нас принято не жить, а терпеть жизнь. Мы не привыкли любить жить, мы все хотим страдать, а потом терпеть эти страдания. Мы не верим, вот совсем не верим, что эта жизнь чего-то стоит вообще, что вот потерпим, умрем, а там-то… там-то жизнь и будет. Но и это наверно, и это неточно. А потому и выхода из страдания нет никакого.
Я все это рассказывал, а сам смотрел на девушку. Мне вдруг стало страшно от своих слов, а на сердце сделалось грустно и тоскливо. Соня, между тем, сидела, сцепив ладони, и слушала меня очень внимательно. Выражение ее лица стало сострадательным. Неужели она сочувствовала мне? Она что, думала, что я ей вот так плачусь, что ли? Что эти неудачники, кого я описывал, это я и есть? От этой мысли я наполнился злостью и желчно продолжил:
- Хе-хе, София, ты спросишь, а как же я? Кто же я из этих? Если не спился, скурился, значит, меня ждет тоже русское страдание с какой-нибудь бабой-пустышкой? А вот и нет! Я обманул систему, Соня, я современный мир понял. Я понял, что если у тебя есть какой-никакой, но талантик, пусть хоть маленький, в том, чтоб языком молоть и информацию искать, то и система этого мира тебя вознесет. И я вознесся за счет своей речи, своей внешности, своих текстов - а еще за счет того, что я умею темы горяченькие искать. И на темы горяченькие говорить. И обсуждать, что другие сделали и сказали. Да так все задорно у меня получается. А, впрочем, я сам не знаю, почему я вознесся, нет, тут скорее, меня за что-то вознесли. За самое мерзкое, гадкое и низменное вознесли, потому что только этого всем сегодня и надо. А я представь, вознесся на фонтане грязи, а оказалось - этого не хочу, совсем не хочу!
Последние слова я сказал словно в лихорадке, вскочил с кровати и подошел близко к девушке. Я ждал, что она отшатнется, но София замерла и продолжала внимательно смотреть на меня.
- Я вот, Сонечка, поверишь, как тебя увидел, так понял, что ты святая и спасение мое, - сказал я и, как был, бухнулся перед ней на колени, - А тут оказывается, что не только мое, но даже и всей России спасение. У меня канал на известном сервисе, у меня много подписчиков, только говорю я не о том, я пороки людские эксплуатирую. А вот ты верующая, ты святая, ты в Россию веру проповедовать едешь, ведь так? Нет, не отвечай, подожди, ты сама себя тоже не понимаешь. Ты говоришь, отец… Но мы найдем твоего отца, слышишь! А потом мы поедем вместе по всей стране, по всем храмам, будем ролики записывать, что вот русский с гречанкой православной сошелся, обратился тоже в православие. Какой пиар-ход! Я покаюсь, я перед всеми подписчиками покаюсь в своих грехах, это будет отдельное большое видео. На первой странице видеосервиса может даже будет. Я раскрутку запущу на все деньги. А потом мы будем записывать ролики о вере - я стану полностью верующим и православным и мы с тобой поможем веру в России возрождать. И у меня уже раскрученный канал, люди пойдут, непременно пойдут, их эта история проймет! Скажи мне, веришь ты или нет? Ну скажи, что веришь, скажи!
Соня долго смотрела на меня прежде, чем что-то сказать. В ее взгляде были одновременно любопытство и тревога. Но еще что-то большее - будто намек какой-то. Она взяла мою руку в свою ладонь. О, как приятно было это касание! Словно электрические импульсы побежали по ладони, вдоль по руке, а затем до мурашек пощекотали шею. Мне захотелось посильнее сжать ее нежную ручку и уже никогда не отпускать.
- Ты говоришь, я святая, - тихо проговорила она, скосив взгляд на пол, - Почему ты так говоришь?
- Ну как? - я аж взвился, - Я вижу, да ты сама говорила. Да и сердце, сердце мне так говорит.
Она быстро подняла глаза, снова этот странный намек в глубине ее взгляда. Как будто она играла со мной!
- Я рада твоим словам, только я просто обычная православная гречанка. То, что ты сейчас сказал - я не все поняла…
- Еще бы! Да я сам половину не понял. Я же говорю, что не понимаю себя, Соня.
- Но вот, ты выставляешь себя сейчас таким пошлым и грубым. Но ты ведь не такой. Ты говоришь, что видишь, что я святая. Я тоже вижу, что ты не такой, как говоришь. Как будто…
Она запнулась, взгляд ее напрягся. Ее ручка стала гладить мою ладонь с каким-то нервным напряжением. Я с замиранием ждал ее слов, боялся вздохнуть!
- Как будто ты играешь во что-то. Не знаю, как сказать. Я думаю, что все люди христиане, потому что мы все несем в себе образ божий. Но не все могут принять Христа. Это сложно, это не игра. Я тоже не скажу, что я святая, потому что идти к Христу - долгий путь. А ты сейчас так говоришь, как будто это все игра. И твоя пошлость игра, и твой план поехать со мной - игра.
Эти слова почему-то меня сильно разозлили.
- Да какая игра! - я сильнее схватил ее ладонь, приложился к ручке губами - о, как приятно было почувствовать это касание! - Соня, я никогда еще внутри себя такой правды не чувствовал! Я подлец и мерзавец, но я правду сейчас говорю! Поверь мне!
В этом крике было много отчаяния, и в глубине души я знал, что она правду говорит. Но в то же время знал я, что, хотя в моей речи было много лицедейства, но вполовину там была и искренность. Искренность, какой я давно - да что там, наверно, никогда - не чувствовал ни к кому. Я словно пытался вырваться из своего грязного болота, из маски пошлости и разврата к свету, которым была она. Я ждал, что она меня схватит и потянет, я ждал от нее слова! Соня улыбнулась и сказала:
- Верю. И я очень рада, что ты хочешь помогать мне. Правда очень благодарна.
Она снова посмотрела на меня, в этот раз не отрывая глаз. При этом она все поглаживала своими маленькими ладошками мою руку. И вот странно - все это время, с момента как встретил ее, я практически не сдерживал себя: говорил и делал от чистого сердца (или думал, что от чистого, ведь какое оно у меня чистое!) до такой степени, что аж самому было страшно. А в тот момент я вдруг почувствовал страшное малодушие и трусость. Я вдруг выдернул руку из ее уютного клубочка ладоней и вскочил на ноги. Я чувствовал себя страшно неловко. София, впрочем, поняла это по-своему. Она элегантно встала с кресла и спокойно сказала:
- Хорошо, увидимся завтра. Спокойной ночи.
Я вдруг хотел кинуться к ней, обнять, я чувствовал, я страстно хотел это сделать! Я совсем не хотел, чтобы она сейчас уходила. Но что-то сковало меня изнутри и заставило безжизненным голосом произнести:
- До завтра.
Она улыбнулась все той же доброй улыбкой. Руки она держала у груди в замочке, и как-то это было так нежно и в то же время по-простому. Она некоторое время стояла, словно все-таки ждала моих действий.
- Я очень рада, что мы встретились. Спасибо, что помогаешь, - наконец, сказала она.
Так я ее и запомнил - тоненький стебелечек женской фигурки в белой одежде с ручками у груди и добрым простым взглядом. После этого она обернулась и вышла. Стараясь ни о чем не думать, я рухнул на кровать. Мысли носились в голове, но я гнал их прочь. Несмотря на душевную бурю, которая меня охватила после разговора с Соней, тело мое было настолько измучено прошедшим днем, что я быстро заснул.
X
Мне приснился какой-то безобразный сон. Будто я вообразил, что не могу погружаться под воду. Да и вообще плавать вроде как не могу. То есть, если войду в воду, то утону. И надо мной смеялись люди вокруг, что я этого всего не могу делать. Я чувствовал стыд и неловкость. И вдруг следующая сцена - мы где-то в малознакомом мне месте, чья-то загородная дача или что-такое. И там пруд, и на другой стороне пруда бюст. Ну такая голова из гипса, а вот чья - не разберу. Но голова эта очень важная почему-то для меня. И вот на бюсте черное пятно - прямо там, где глаз. Мне очень захотелось оттереть его, сам не пойму почему. Но надо ведь озеро переплыть, а я же не умею. И вот я решаю, что все-таки должен плыть, а там будь что будет. Все вокруг смеются. А потом неожиданное - я снимаю крест с себя, причем напоказ, что вот - снимаю, чтоб плыть. Хотя никогда я никаких крестов в жизни не носил. Тут мне в ответ пихают гроздья крестов со всех сторон другие люди. Они все хотят, чтобы я плыл, и из солидарности дают мне свои кресты. А там золотые, серебряные, какие хочешь! Все такое дорогое пестрое. И тут я с ужасом понимаю, что никуда ведь и не поплыву, что это уловка моя какая-то была, чтобы эти кресты корыстно заполучить. Или, может, изначально во мне все-таки желание плыть было, но как увидел эту роскошь, то сразу хитрость заиграла.
От этого мерзкого ощущения, что я предатель, я и проснулся. Сердце стучало, в голове была необычная ясность и, вместе с тем, тяжесть. Я глянул на часы в телефоне - 6:30 утра. Какая рань. За окном уже была видна полоска света от восходившего солнца. Я некоторое время лежал, пытаясь понять, почему я снова не засыпаю. Прошедший сон все никак не уходил из головы, а вместе с ним и навязчивая мысль: «Не хочу я нести никакие кресты, не хочу, не хочу!». Вот же странно - какие-то сны раз - и прошли. А какие-то будто послание извне, остаются в голове и припоминаются еще долго, возможно, годами. Я понимал, что этот был из таких. Сколько я ни силился, заснуть не мог. Схватил телефон и открыл мессенджер. Я весь прошедший день не проверял сообщения. Ожидаемо, там было около сотни непрочитанных - вопросы от подписчиков, других блогеров, предложение партнерки или рекламы. Я пролистал их из праздности - голова все еще была пустая. Вдруг одно из сообщений зацепило меня.
«Сатри, как жестко опустили Виталыча! не, ну надо стопудов ролик тебе сделать. Подписота клюнет, ты ж у нас разоблачитель, рыцарь в белом, хе-хе» - было сообщение от одного из более мелких блогеров, с которыми я иногда на попойки ходил.
Я тут же открыл видео. Виталыча я запомнил хорошо. Вот он был из тех, кто записывал на меня разоблачительные видео, хотя мы с ним вначале делали колабы и совместные ролики. Но потом внезапно он прозрел и стал обвинять меня в продажности - мол, казино под видом игр детям рекламирую, ищу хайпа на пустом месте, пошлости и скандальчики люблю. Все это, конечно, было верно, и я это иронично обыгрывал на стримах, но вот от Виталыча мне было сложнее всего отделаться. Я пытался его высмеять и затроллить, но беда была в том, что у него рос канал и умножались подписчики, а потому вес в его словах все-таки был. Тут мне оставалось только ждать, когда он оступится, чтобы я мог ударить, как говорится, по-больному и хорошенько так подмочить его репутацию в отместку за эти его «разоблачения». Это видео, что мне прислали, и была эта возможность - на блюдечке с голубой каемочкой.
Оказалось, что Виталыч во время колабов со мной - или еще даже чуть раньше - вещал на англоязычную аудиторию, записавшись в промоутеры какого-то онлайн-казино. Компромата мои дружки-блогеры нарыли будь здоров - да, впрочем, он был в общем доступе на его канале для всех, кто знал его альтер-эго (а подписался он, иронично обыграв свое имя - Vital Itch). Бог знает, почему он все это не удалил, когда завел другой канал и сделался «честненьким». Но там были и крутки в казино и разговоры о том, как это все честно и как «даже дети могут в это играть». Словом, продавался он там знатно, а еще совращал к азартным играм других. Я быстро пролистал эти видео, пока лежал на кровати, а внутри меня в это время зрел сладенький план мести - как я еду домой, запускаю стрим, в прямом эфире с подписчиками обсуждаю всю подноготную этого «святого» блогеришки. Или все-таки видео полноценное записать, чтоб хорошенько косточки ему перемыть, обсмаковать свою победу, так сказать? Ух как я его втопчу в грязь, ух как отыграюсь за все те разы, что он меня опускал! Так втопчу, что это его белое пальто все грязью покроется раз и навсегда!
Я сунул телефон в карман и вскочил с кровати. Собирать мне было нечего - вчера заснул, в чем был. Надо было только схватить сумку и ехать. Но только я взялся за ручку, как моя ладонь задрожала. Что-то останавливало меня, да не просто останавливало, казалось сейчас, что мое сердце буквально расплющится в груди от каких-то внутренних тисков. «Я же обещал ей, что поедем», - появилась мучительная мысль, «Я ей столько всего нагородил про себя, а теперь сбегаю, просто сбегаю!». А потом другой голос: «Да это ты выдумал все про нее! Помнишь-то сам, как она себя вела? Разве святая так бы себя вела? Пришла в номер к парню под вечер в одиночестве. И как на тебя смотрела! Потом еще и сама намекнула, что ничего нет в ней святого. Накрутил ты не пойми что. Да а кроме того, она скорей всего на деньги твои клюнула. Увидела, что ты при бабле, вот и хочет примазаться». Я сильнее схватил ручку и распахнул дверь. Отгоняя мысли о Софии, я старался думать о Виталыче и о ролике, который буду записывать. Это помогло: нутро мое наполнялось какой-то необузданной энергией и жаждой жизни. Вот! Вот она где для меня жизнь-то была! А с этой гречанкой так, отвлеченьице было. Повеселился и хватит. Еще каналом буду жертвовать ради ерунды! Хотел покаяться прилюдно - еще чего. Нет, моя пошлость мне слишком дорога, она моя вода и соль жизни, я денюжки с этих несчастных буду стричь, пока не надоест.
Перед тем, как спуститься по лестнице, я проходил мимо ее номера. Промелькнула мысль: а если она уже встала и ждет внизу? Может, пошла завтракать или просто вышла из номера. Что тогда? Надо же будет как-то вывернуться. Либо может наоборот с нахальством бросить ей в лицо: «Уезжаю, дорогая моя святоша!». Нет, это будет совсем уж неудобно. Я поменял молодцеватый шаг на ходьбу на цыпочках и буквально прокрался мимо ее двери. Спустившись по лестнице будто вор в ночи, я быстро зыркнул по сторонам. Никого - только заспанный уборщик смотрел на меня мутным взглядом, сидя на стуле у входной двери. За стойкой администратора тоже никого не было. Я вынул из кармана ключ от номера, не зная, кому отдать. Уборщик, видимо, тут подрабатывал за ночного администратора, потому что, как увидел, что я делаю, так махнул рукой и сказал:
- Остав ключ на стойка.
Я почти с облегчением отбросил ключ, словно у меня в руках была змея и побежал к выходу. Вот только в дверях опять остановился. На сердце была тоска такой силы, что казалось, оно сейчас лопнет. Я вдруг снова бросился к стойке, я искал ручку и бумагу. Конечно, их там не было. В секундном умопомрачении мне захотелось написать Софии прощальную записку, где я бы объяснил себя. Всего пара предложений о том, хотя каких? Обвинять себя? Обвинять ее? Написать, что я смалодушничал и убежал обратно в жизнь позора и разврата? Или сказать ей, что она лепит из себя не пойми кого, хотя пришла ко мне ночью с известными намеками? Я почти завыл от того, как это все было пошло. Ну почему, почему самую высокую минуту, самый высокий момент я непременно хочу сменить на падение лицом в грязь, а идеал мой - истоптать и разрушить? Что же со мной не так? Я ударил кулаком по стойке в приступе раздражения. Потом услышал недовольный голос уборщика:
- Эй, зачем ломать?
Я обернулся - он уже встал с недовольным видом. Сна в глазах уже не было, напротив, он был насуплен и серьезен. Наверно, подумал, что имеет дело с пьяным и сейчас, возможно, предстоит драка. Мне вдруг пришла в голову идея. Я бросился к нему и, чуть не хватая за грудки, спросил:
- Вы помните, тут парень на машине вчера был? А, помните?
- Чиво? - он смотрел на меня как на помешанного, - Какой парэн?
Я потащил его к выходу. Минивэн с тигром на боку все еще стоял у входа. Я радостно тыкнул в него пальцем.
- Этого парня машина! Ну, узнаешь? С тигром, смотри!
- Тигр? Э? - он прищурил взгляд.
- Да вот же, ну? Где он живет? Мне парень, которого эта машина, нужен. Понимаешь ты или нет?
Я почти затряс его за грудки, словно хотел вытряхнуть из этого уборщика вчерашнего мужика.
- Слушэй, отцэпис, - он недовольно оттолкнул меня и вернулся к стулу.
- Так вы мне поможете? - в приступе отчаяния спросил я.
Тот уселся на стул и демонстративно отвернулся, скрестив руки на груди. Внезапно меня позвал сзади женский голос:
- Молодой человек, чего вы тут раскричались?
Я обернулся. За стойкой стояла женщина, которая вчера нас заселяла. Скорее всего, она вышла на шум из соседнего помещения, где ночевал персонал. Вид она имела недовольный и строгий. Мне вдруг стало стыдно. Я сомкнул руки на груди, словно молился, и уже почти шепотом заговорил, приближаясь к ней:
- Простите, пожалуйста, очень срочно. Помните мужчину, который тут курить вчера хотел, а вы не дали?
- Ну помню, - она зевнула.
- Так вот, мне очень-очень нужно знать, где он остановился. Есть срочное дело, дело первой важности. Я ему должен передать важную весть.
- Этому прощелыге? - она поморщилась, - Мы его почти даром заселили, денег у него почти не было. Хотя тут многие его знают, часто мотается. И матушку его пару раз видели. Если рассказывает правду про нее, то жаль его, конечно.
- Так давайте я за него заплачу!
Я тут же распахнул кошелек и стал предлагать ей деньги.
- Ой, да ладно, - она махнула рукой, - Раз вы его знаете, то идите. Только не пейте и не курите там, а то он любит иногда.
- Клянусь, ничего не будет. Ах вы моя милая моя, добрая женщина. Вот, а это все-таки вам.
И я кинул на стол бумажку в десять лари. Она покачала головой и назвала номер. Я опрометью метнулся туда. В голове стучало, что я должен успеть. До чего? До того как пробудится София и увидит мой позорный побег? Ну да, пожалуй, что и так. Хорошо было, что комната мужика располагалась в противоположной стороне от комнаты девушки. Я чуть ли не бегом добежал до двери и громко постучал. Мне не отвечали. Я с силой дернул ручку. Было закрыто. Я снова ударил кулаком. Тишина. Я продолжал и продолжал стучать - грохот стоял на весь коридор. Я вдруг подумал, что разбужу Софию и опустил руку. Только я смирился с мыслью, что и затею с минивэном придется оставить, как по ту сторону двери послышался шум и вскоре дверь открылась. Все та же щербатая морда, что и вчера, только еще более красная и опухшая, смотрела на меня. Только я глянул на него, как понял, что моя затея провалилась.
- Ах ты сволочь, да ты бухал всю ночь, - процедил я злобно.
- А, че? - он будто силился вспомнить меня. Потом вдруг лицо его прояснилось, и он улыбнулся, показывая прогалины в ряду желтых зубов, - О, ты ж проповедник со вчера. Как дела-то?
- Так ты пил? - спросил его я, подходя почти вплотную. Впрочем, от него не несло.
- Не, ты че, какое, брат? Седня ехать во Владик, я не пью перед поездкой, погранцы не любят, - и он посмеялся. Впрочем, смех его быстро перешел в хрип, и он закашлялся.
- Слушай, ты вчера предлагал подвезти нас. Еще в силе?
- Да ну канеш в силе, - он ухмыльнулся, - Прыгай, довезу, только за три литра надо будет отчитаться перед погранцами.
- Я не поеду, - я достал из кармана бумажник и, вытащив всю наличку, помахал ему перед носом, - Вот, смотри, все твое, только довези девушку, что со мной была, до Владика. Там еще парень есть, Виталик, тот еще кадр, может ему тоже надо будет. Хотя тебе же люди нужны, так что возьмешь точно. В общем, вот деньги, а вот где они живут.
И я назвал ему номера комнат Софии и Виталика. Мужик пришибленно смотрел на меня все это время, словно не верил, что ему такое счастье прилетело. Как я сказал свое, он тут же заграбастал деньги у меня из рук - а там было и немало сотен - и чуть не плача, начал лебезить:
- Спасибо, добрый человек! Это моей маменьке на лечение будет, подсобил, подсобил! Брат, тебе все вернется, втройне вернется, клянусь!
- Да тихо ты, тихо, - в досаде сказал я, боясь, что Соня проснется от крика на весь коридор, - Только смотри - довези обоих в целости и сохранности. Смотри, к девчонке не приставай.
Не знаю, зачем я это говорил. Словно я мог проследить, как он себя будет вести в своей поездке! Впрочем, он на все кивал и соглашался и в конце осыпал меня ворохом «братанских» благодарностей. Сказал, что прямо сейчас пойдет, всех разбудит, и они поедут. Я сказал ему подождать, пока девушка сама не проснется, но все-таки не пропустить ее. Он еще раз поблагодарил меня, и я с чувством выполненного долга отошел от двери. Спускаясь по лестнице, я вдруг услышал позади себя звук открывающейся двери. Хотелось обернуться и посмотреть - вдруг это была Соня - но я нарочно одернул себя, ускорился и, не смотря по сторонам, буквально пулей вылетел из гостиницы.
Остальное нечего рассказывать. Я сел на автобус обратно до Тбилиси, добрался до квартиры, остаток дня провел в разговорах с братюнями и плане «разоблачительного ролика». В конце дня закупил пива и провел полуночный стрим, на котором с наслаждением разносил Виталыча. Донатов упало почти на сто тысяч рублей. Про автостоп тоже ввернул, это неплохо «прокачало» меня в глазах задротов, которые целыми днями из-за компьютера не встают, а тут оказывается их любимый блогер-геймер куда-то выбирается и приключается в реальной жизни. Про Соню я, конечно, ни слова не сказал. Выдумал вместо нее развратную девицу, которую я якобы охмурил, а потом с ней покуражился. Все погоготали и подонатили с поздравлениями, какой я ловелас. Стрим закончился в пять утра, потом я завалился спать, но сон не шел. Я чувствовал небывалый кураж, почти наркоманский приход - так всегда со мной бывает после разговорных стримов, где мне постоянно деньги шлют. Казалось бы, вот он кайф, вот она жизнь - а на душе было так тошно и мерзко, что я смотрел на распахнутое в грузинскую ночь окно и думал, что сейчас пойду и, как есть, из него прыгну. Меня мутило от самого себя и казалось, что я совершил страшный и подлый поступок. Да неужели это было из-за девчонки, псевдосвятой вот этой? У меня не шел из головы наш последний разговор, в котором она сказала, что я выставляю себя пошлым и грубым, а на самом деле я не такой. Вспоминая этот момент, я вдруг понял, что меня сильно разозлило именно это. «Да откуда ты знаешь, какой я? Будь же ты проклята! Ты ничего и никогда про меня не поймешь, София, мудрость ты эдакая! Ишь сыскалась, тоже мне, премудрость!» - орал я про себя.
На другой день стало еще хуже. Я почти не спал, а днем из-за снедавшей меня тревоги я постоянно листал сводки новостей в интернете. Вот если спросите, сам не знаю почему, хотя подспудно вы мне: «Ах, ты знал, мерзавец, ах, ты подозревал». А может и так, кто его знает. Вот только, как увидел я один заголовок, так у меня и бухнуло сильно в груди, будто лопнуло наконец мое сердце, которая я так безжалостно насиловал все это время. Да лучше б и взаправду бухнуло, лучше б взаправду какой инфаркт! Лучше б мне умереть на месте было, чем прочитать, что я прочитал. «Да что же ты прочитал?» вы спросите. Да вы же все знаете. «Трагедия на Крестовском перевале: на крутом серпантине перевернулась машина с тремя пассажирами». Фото там тоже было, в этом списке статей. Тот самый треклятый минивэн лежал перевернутый, с выбитыми стеклами, с выпавшей дверью. А на боку - та самая морда тигра. Эта была машина того пьянчужки, на которого я оставил девушку. Я сижу и до сих пор не могу заставить себя открыть эту новость и прочитать ее полностью. До сих пор не могу, даже после того, как столько страниц исписал этими мыслями и воспоминаниями. «Да что ты такой малодушный!» воскликнете вы, «Может, и не погиб никто, а ты себе накручиваешь. Может, она с ним вовсе и не поехала. Откуда ты знаешь?». Все это бессмысленно, друзья, у меня уже сердца нет, там все расквашено. Вы хотите меня совсем добить? Чтобы я уж открыл и уверился окончательно, что ее погубил? Вы смеетесь там, говорите, что она жива и не поехала с ним. Тогда где она, что с ней? Она все равно погублена будет, потому что раз я мерзавец, так найдется и другой мерзавец, который тоже ей наобещает и бросит. Да тут страшней всего, что я сам погублен. Я злорадствовал, что разоблачил ее святость, а между тем она действительно была святая, и наша встреча имела высокий смысл. Она мне послана была, чтобы вытащить меня из грязи моей, показать путь света, привести к добру и покаянию. С одной стороны, я страстно хотел в это верить. Но с другой, ведь это что получалось? Что жизнь-то не случайна? Что есть встречи, которые кто-то как-то запланировал? Что там на небесах мы кому-то нужны? Сейчас дойдем, что и Бог все-таки есть. Ну это уже смешно, в XXI веке в божий промысел верить. Нет, друзья, не обольщайтесь - и вы, и я одноразовые, а наша жизнь случайна, а потому надо ловить момент, надо кайфовать по полной, надо жить в свое удовольствие. Нам так все говорят, и весь мир так давно живет. Что мы с ней, правда бы по России проповедовать пустились? Ну не смешите, такое никому не надо. Не хайпово, смотреть лайкать не будут, монетизацию не подключить к такому. А потому да, накрутил, я эту новость открывать даже не буду, я сейчас пойду, соберу еще компромата на этого «белого рыцаря» Виталыча и хорошенечко в грязь его окуну. На этот раз в отдельном разоблачительном ролике. Ох, сладенько будет! Ох, какие просмотры, какие комментарии будут. Еще раз свою философию докажу. А вы вместе со мной посмеетесь и подонатите, потому что вы все такие же. Так и знайте.
***
Оглавление:
***
Благодарю, что дочитали повесть до конца. Если есть отклик, оставьте комментарий. Также можно подписаться на канал. Кроме художественных текстов, пишу обо всем, что меня поражает и увлекает - более всего, о современных культуре и технологии.