«Тебе что, жалко поделиться деньгами с моей сестрой? Итак вся в золоте купаешься!» — голос мужа, хриплый, как старый винил, резанул воздух кухни.
Игорь стоял у холодильника, сжимая бутылку пива так, что этикетка сморщилась под его пальцами. Его лицо — красное, с проступившими венами на висках — напоминало карту неведомой страны, где бушуют вулканы.
Нина замерла у плиты, ложка с томатным соусом повисла в воздухе, будто время остановилось. Капля соуса шлепнулась на белую плитку — алая, как кровь. Она не обернулась. Не хотела видеть его глаза, эти угольки, тлеющие злобой.
За что? Опять за что? — пульсировала мысль, пока сердце колотилось, словно пойманная птица.
Кухня, их маленький театр войны, пахла жареным луком и чем-то кислым — может, их собственным разочарованием. За окном хмурился февраль, серый, как старый свитер, а внутри — жара, от которой потели стекла.
— Ты хоть раз можешь подумать о ком-то, кроме себя? — Игорь швырнул бутылку на стол, пиво пенилось, выплескиваясь через край. — Катя тонет в долгах, а ты тут… жемчуг свой перебираешь!
Нина медленно повернулась. Ее губы, тонкие, как лезвие, дрогнули. Жемчуг? Да, она любила свои украшения — те немногие, что копила годами, отказывая себе в отпуске, в платьях, в мечтах. Каждое кольцо, каждая цепочка — как трофей за выжитые годы. Она хотела ответить, но слова застряли, словно рыбья кость в горле.
— Я не купаюсь в золоте, Игорь, — наконец выдавила она, голос тихий, но звенящий, как хрусталь перед падением. — Я работаю. Как и ты. И деньги, что я зарабатываю, — мои.
Он фыркнул, откинувшись на стул. Стул скрипнул, протестуя под его весом. Игорь всегда был крупным — не толстым, но массивным, как старый дуб. Когда-то Нина любила его за это: за широкие плечи, за руки, которые могли поднять ее, как пушинку. Теперь эти же руки казались ей угрозой — не физической, но той, что раздавливает душу.
— Твои? — он скривился, будто проглотил лимон. — А Катя, значит, не наша семья? Её детям есть нечего, Нина! Ты что, не понимаешь?
Понимаю, — подумала она. — Понимаю, что твоя сестра уже третий год «тонет», а ты каждый раз бежишь ее спасать, как рыцарь в ржавых доспехах.
Катя, младшая сестра Игоря, была как осенний ветер — красивая, порывистая, но оставляющая за собой только хаос. Двое детей, два развода, бесконечные кредиты.
Нина видела ее пару недель назад: Катя сидела в кафе, в новой шубе, с маникюром цвета спелой вишни, и жаловалась на жизнь.
Шуба… Откуда шуба, если «есть нечего»?
— Игорь, — Нина положила ложку, вытерла руки о фартук. Движение было медленным, почти ритуальным. — Я давала ей деньги. В прошлом году. И позапрошлом. Где они?
Он замолчал. Глаза его, обычно такие уверенные, забегали, как мыши в лабиринте. Нина знала этот взгляд — он появлялся, когда правда была не на его стороне. Но Игорь не умел отступать. Никогда.
— Ты что, следишь за ней? — он вскочил, стул отлетел к стене. — Моя сестра не обязана перед тобой отчитываться!
Кухня сжалась. Стены, увешанные магнитами из поездок, которых почти не было, будто придвинулись ближе. Нина почувствовала, как воздух стал густым, липким. Она сняла фартук, аккуратно сложила его, повесила на крючок.
Спокойно. Не сорвись. Не дай ему победить.
— А я обязана? — спросила она, глядя ему в глаза. — Обязана отдавать все, что у меня есть, потому что ты так решил?
Игорь открыл рот, но не нашел слов. Впервые за вечер. Нина видела, как его челюсть напряглась, как он сжал кулаки. Но в этот момент что-то в ней щелкнуло — как замок, который наконец открыли. Она больше не боялась. Ни его криков, ни его упреков.
— Я устала, Игорь, — сказала она, и голос ее был ровным, как гладь озера перед бурей. — Устала быть твоим банком. Устала быть виноватой.
— Нина… — начал он, но она подняла руку, останавливая его.
— Нет. Сегодня говорила я. Завтра, может, послушаю тебя.
Она вышла из кухни, оставив его среди пены пива и запаха томатного соуса. В коридоре было темно, только свет из гостиной падал на старый ковер, выцветший, как их мечты.
Нина остановилась у зеркала. Ее отражение — женщина за пятьдесят, с короткими волосами цвета пепла, с глазами, в которых еще горел огонь — смотрело на нее.
Кто ты, Нина? — спросила она себя. Та, что терпит? Или та, что меняется?
Она не знала ответа. Но впервые за годы ей захотелось его найти.
На следующий день Нина позвонила Кате. Не для того, чтобы дать денег, а чтобы поговорить. По-настоящему. Она хотела понять, что за женщина эта Катя, которая, как магнит, притягивала к себе все их ссоры.
Встреча прошла в том же кафе. Катя, в той же шубе, но без макияжа, выглядела моложе, уязвимее. Она говорила быстро, комкая салфетку, рассказывала о детях, о долгах, о жизни, которая, как карусель, крутит, но не радует.
— Я не прошу у тебя, Нина, — сказала Катя, глядя в чашку с остывшим латте. — Это Игорь… Он думает, что должен меня спасать. А я… я просто не знаю, как его остановить.
Нина молчала. Она смотрела на Катю и видела не соперницу, не которая крадет их деньги, а женщину, которая, как и она, запуталась.
— Может, начнем с правды? — предложила Нина. — Ты скажешь ему, что тебе нужно. А я… я скажу, что мне нужно.
Катя кивнула, и в ее глазах блеснули слезы. Впервые они не были врагами.
Вернувшись домой, Нина увидела Игоря на кухне. Он сидел за столом и пил чай. Она села напротив.
— Мы поговорили с Катей, — сказала она. — И я хочу, чтобы мы тоже поговорили. Не о деньгах. О нас.
Игорь посмотрел на нее. В его взгляде не было злости. Только усталость. И, может быть, капля надежды.
Они говорили до полуночи. О том, как потеряли друг друга. О том, как хотели быть лучше, но не знали как. О том, что семья — это не только жертвы, но и правда.
Нина не знала, что будет дальше. Но она чувствовала, как внутри, там, где годами росла пустота, начала пробиваться жизнь. Словно семя, которое долго ждало весны.
На следующее утро Нина сидела за кухонным столом, глядя на пустую чашку из-под ромашкового чая. Пальцы ее, тонкие, с едва заметными веснушками, теребили край салфетки, превращая его в рваную бахрому.
Разговор с Игорем прошлой ночью был как тонкий лед — вроде и держит, но трещит под каждым шагом. Они договорились «начать заново», но слова эти повисли в воздухе, как дым от догоревшей спички.
За окном завывал ветер, бросая в стекло мелкие капли дождя. Кухня пахла сыростью и чем-то пригоревшим — Нина забыла выключить сковороду, пока они кричали. Да, кричали снова.
— Ты серьезно думаешь, что я не стараюсь? — Игорь стоял у двери, его фигура заполняла проем, как грозовая туча. Он вернулся с работы позже обычного, а в руках — телефон, где мигающее сообщение от Кати, сестры, опять просило «выручить». — Катя мне родная кровь, Нина! А ты… ты как будто против всей моей семьи!
Нина подняла глаза. Ее взгляд, усталый, но острый, как игла, впился в него. Родная кровь? А я кто? — подумала она, но вслух сказала другое:
— Игорь, я не против Кати. Я против того, что мы с тобой тонем, пока ты ее спасаешь.
Он фыркнул, швырнув телефон на стол. Экран мигнул, высветив сообщение: «Игорь, пожалуйста, 50 тысяч до завтра. Я верну, клянусь».
Нина отвела взгляд. Пятьдесят тысяч. Их общий бюджет на ремонт ванной, который они откладывали полгода.
— Тонем? — Игорь шагнул ближе, его голос дрожал от злости. — Это ты тонeшь? У тебя кольца, серьги, шмотки! А у Кати дети голодные!
Нина встала так резко, что стул заскрипел по линолеуму. Ее лицо побледнело, губы сжались в тонкую линию. Она хотела кричать, но вместо этого заговорила тихо, почти шепотом:
— Мои кольца — это мои ночи без сна, Игорь. Мои дежурства, мои отказы от всего, что я хотела. А Катя… — она замолчала, чувствуя, как горло сжимает. — Почему она никогда не говорит правду?
Игорь открыл рот, но тут раздался звонок в дверь — резкий, как выстрел. Они замерли, глядя друг на друга. Кто мог прийти в девять вечера, в дождь, без предупреждения?
— Я открою, — буркнул Игорь, уходя в коридор.
Нина осталась одна. Она слышала, как дверь скрипнула, как голос Игоря сменился с раздраженного на удивленный. А затем — шаги. Много шагов.
В кухню вошла Катя. Ее шуба, та самая, что так резала Нине глаза, была мокрой, мех слипся, как шерсть брошенного кота. За ней шли двое детей — мальчик лет десяти, в потрепанных кроссовках, и девочка, младше, с косичками, которые развязались от дождя. Но не они заставили Нину замереть. За Катей стоял мужчина — худой, с сальными волосами и глазами, которые бегали, как крысы по подвалу.
— Это кто? — Игорь нахмурился, переводя взгляд с Кати на незнакомца.
Катя опустила глаза, комкая мокрую сумку. Ее губы дрожали, но она молчала. Мужчина шагнул вперед, его улыбка была скользкой, как масло на сковороде.
— Назови меня… партнером, — сказал он, протягивая руку Игорю. — Павел.
Игорь не пожал руку. Нина видела, как его шея покраснела — признак, что он вот-вот взорвется.
— Партнер? — Игорь повернулся к Кате. — Что за цирк, Катя?
Катя наконец подняла голову. Ее лицо, без макияжа, было серым, как февральское небо.
— Игорь, я… я не хотела, — начала она, но Павел перебил:
— Да ладно, не тушуйся. Расскажи им. Про наш бизнес.
Нина почувствовала, как холод пробежал по спине. Бизнес?
Она посмотрела на детей Кати. Мальчик, Артем, уставился в пол, сжимая кулаки. Девочка, Маша, прижималась к матери, ее глаза были огромными, полными страха.
— Какой бизнес? — голос Нины был ровным, но внутри все кипело.
Катя сглотнула.
— Павел… он предложил вложиться. В интернет-магазин. Одежда, косметика. Я думала, это шанс… выбраться.
— Шанс? — Игорь шагнул к ней, его голос гремел, как гром. — Ты взяла деньги, которые я тебе давал, и отдала этому… этому?!
Павел поднял руки, будто защищаясь.
— Эй, полегче, мужик. Все по-честному. Только рынок, знаешь, капризный.
Нина смотрела на Катю, и в ее голове складывалась картинка. Шуба. Маникюр. Уверенные слова о «новой жизни». Все это — не от щедрости какого-то мифического спонсора, а от денег, которые Игорь, а значит, и они с Ниной, отдавали Кате. Деньги, которые ушли в руки этого Павла, чья улыбка была как трещина в стекле — красивая, но опасная.
— Сколько? — спросила Нина, глядя на Катю. — Сколько ты ему отдала?
Катя молчала. Павел кашлянул, поправляя воротник дешевой куртки.
— Ну, так… пару сотен тысяч. Но это инвестиции! Вернутся с прибылью!
Игорь издал звук, похожий на рычание. Он схватил Павла за воротник, прижимая к стене. Дети Кати вскрикнули, Маша заплакала.
— Игорь, не надо! — Катя бросилась к брату, но Нина остановила ее, схватив за руку.
— Стоп, — сказала Нина, и ее голос был как сталь. — Все. Хватит.
Она посмотрела на Павла, на Катю, на детей, на Игоря. Кухня, их маленький мир, рушился, как карточный домик. Но Нина вдруг почувствовала странное спокойствие.
— Павел, немедленно, убирайтесь, а то я позвоню в полицию! — сказала она.
Павел открыл рот, но ничего сказать не смог. Он вывернулся из хватки Игоря и, бросив «ну и ладно», выскользнул из квартиры.
Катя рыдала, обнимая детей.
— Катя, завтра мне все расскажешь — сказала Нина, не оборачиваясь. — Про деньги, про Павла, про все. И мы решим, что делать. Вместе.
Катя кивнула, шепча «прости».
На следующий день Нина отвела детей Кати к своей подруге, чтобы они там поиграли и отвлеклись.
Игорь пришел вечером. Он выглядел старше, будто за ночь прибавилось десять лет.
— Я был слеп, Нина, — сказал он, глядя на нее. — Я думал, я спасаю Катю. А на самом деле… я чуть не потерял нас.
Нина молчала. Она не знала, простила ли его. Но она знала, что хочет попробовать.
Они начали с малого. Катя переехала к ним на время, пока не найдет работу. Нина помогла ей составить резюме, а Игорь занялся детьми — водил Артема на футбол, а Машу — в библиотеку. Впервые за годы их дом наполнился не криками, а смехом.
Однажды вечером Нина нашла на столе записку от Игоря:
«Прости меня. Я учусь». Рядом лежало ее старое кольцо — то, что она когда-то заложила, чтобы помочь Кате. Игорь выкупил его.
Нина надела кольцо, чувствуя, как металл холодит кожу. Она посмотрела в зеркало. Ее отражение улыбалось — не широко, но искренне.
Кто ты, Нина? — спросила она себя. И впервые ответила: Та, что растет.