Поминальный обед подходил к концу. За длинным столом — соседи тёти Клары, пара коллег Зои, и семейка Стаса, вдруг объявившаяся в самый неподходящий момент.
Зоя сидела в углу, почти не прикасаясь к еде. В голове стоял туман. Всё, что происходило, казалось не с ней: чужие голоса, ложки в тарелках, дежурные слова сочувствия. Но это затишье длилось недолго.
— Зоечка, — наклонилась к ней Валентина Борисовна, с бокалом компота в руках, — а вы ведь теперь одна остались?
— Пока что, да, — тихо ответила Зоя.
— Ну, значит, мы — ваша семья теперь. Я, Стасик, Игорь… Мы вас в обиду не дадим.
Зоя промолчала.
— Вы, кстати, уже решили, что с дачей делать будете?
Рядом с Валентиной Борисовной сидел её младший сын Игорь, и жевал пирожок с капустой, как на пикнике.
— Пока нет. Не думала об этом, — сказала Зоя, стараясь держаться вежливо.
— А зря. Стасик говорил, что дача — отличная. Участок большой, дом новый. Это же минимум четыре миллиона.
— Игорь, — вмешалась Валентина Борисовна, — расскажи Зоеньке про свой бизнес-план.
— Какой? — не поняла Зоя.
— Автосервис, — тут же оживился Игорь. — Дело надёжное. Главное — стартовый капитал. Как раз четыре миллиона…
— Стартовый капитал? — переспросила Зоя. — Вы предлагаете мне продать дачу, чтобы открыть вам автосервис?
— Ну… — пожал плечами Игорь. — А что такого? Мы же семья.
— Мы не семья, — отчеканила Зоя, чувствуя, как гнев подступает к горлу.
— Зоечка, милая, — вмешалась свекровь, — вы слишком эмоционально реагируете. Мы не требуем — мы просто просим подумать. У вас актив, который мёртвым грузом лежит. А можно пустить в дело. Всем будет польза.
— Кому — всем?
— Ну как? Вам — часть, нам — часть. Всё по справедливости.
— По какой справедливости?
— Ну... продадите дачу за четыре миллиона. Два себе, два нам. Мы — вам за мужа, вы — нам за бизнес.
В зале повисла гробовая тишина.
Даже вилки застучали тише.
— Вы... серьёзно? — тихо спросила Зоя.
— Конечно. Что тут такого? Деньги — общее дело. А вы что, всё себе хотите оставить?
Зоя встала.
— Вы знаете, Валентина Борисовна, я дам вам деньги. Один раз. Обязательно.
Свекровь оживилась:
— Вот и славно. Когда?
— Когда вас похоронят.
Валентина Борисовна поперхнулась пирожком, закашлялась, лицо пошло пятнами. Игорь засуетился, хлопая её по спине. Кто-то подал воду. Кто-то попытался вызвать скорую.
— Не надо, — спокойно сказала Зоя. — Она справится. Она живучая.
Через пару минут кашель прекратился. Свекровь села на место, багровая, с слезящимися глазами.
— Ты… ты… как смеешь?!
— Смело, — ответила Зоя. — И теперь слушайте внимательно. Я не дам вам ни копейки. Ни вам, ни вашему сыну, ни вашему старшему сыну, если он будет на вашей стороне.
Зоя повернулась к Стасу.
— Стас, ты что-то хочешь сказать?
Он молчал. Только глаза его бегали между ней и матерью.
— Стас, — вмешалась Валентина Борисовна. — Защити семью! Объясни ей, что деньги — общее!
Он встал, неловко, как школьник перед доской.
— Мам, может, не стоило говорить так…
— Как «так»?! Я всё правильно говорю! Семья — это общее! А она жадная, неблагодарная!
— Хватит! — сказала Зоя. — Стас, ты согласен с ней?
Он колебался.
— По сути... да. Мы семья. Деньги должны быть общими.
Зоя кивнула.
— Понятно. Тогда у меня для вас новость: семьи больше нет.
— Что?
— Я подаю на развод.
— Зоя! — вскочил Стас. — Ты не можешь так!
— Могу. И подам. Завтра.
— Из-за денег?
— Нет. Из-за того, что вы показали своё настоящее лицо. Жадное. Корыстное. Бессердечное.
Она повернулась к гостям.
— Спасибо всем, кто пришёл сегодня вспомнить тётю Клару. Остальных прошу запомнить: я не торговка. Я никому не продаю память о человеке, который заменил мне мать.
Она взяла сумку и пошла к выходу. За спиной слышался гул голосов, кашель Валентины Борисовны и сдавленный крик Стаса:
— Мам, заткнись! Ты всё испортила!
— Я?! Это ты! Ты должен был поставить её на место!
— Нет, мама. Она права. Семьи больше нет.
Зоя не слушала.
Она шла, не оглядываясь, впервые за долгое время — с ощущением, что дышит полной грудью.
Зоя шла домой не торопясь. За плечами остались крики, обвинения, манипуляции — и свадьба, и семья, и иллюзии.
Она думала, что будет больно. А чувствовала только усталость и… тишину.
Дома она методично собрала вещи Стаса, уложила в чемодан, поставила в коридор.
Потом позвонила слесарю — замки нужно было заменить до темноты.
Вечером Стас вернулся.
— Зоя, открой! — стучал он в дверь. — Мы должны поговорить!
Она молчала. Сидела на кухне с чашкой чая.
Он кричал, угрожал, умолял. Потом умолк.
Через минуту послышался грохот — чемодан полетел с балкона.
— Забери свои вещи. И не возвращайся.
Утром Зоя пошла к адвокату.
Развод оформили быстро: у них не было детей, всё имущество — её.
Стас на суде выглядел постаревшим, потухшим.
— Зоя, — сказал он после оглашения решения. — Может, мы ещё поговорим?
О нас?
— О нас ничего не было. Была иллюзия. Ты не меня любил — ты любил возможность.
Он хотел что-то сказать, но передумал.
Развернулся и ушёл.
Через полгода Зоя вступила в наследство.
Ей достались:
– дача,
– городская квартира тёти Клары,
– и небольшой счёт в банке.
Квартиру в городе она продала — не могла жить в квартире, полной воспоминаний.
А вот дачу оставила.
Каждые выходные ездила туда: поливала цветы, пропалывала грядки, пекла пироги по рецептам из старой тетради тёти Клары.
Соседи — Михаил Петрович и Галина Степановна — стали почти родными. Помогали, звали на чай.
— А мужа себе нового не найдёшь? — спросила как-то Галина.
— Не ищу пока.
— А зря. Одной тяжело.
Зоя улыбнулась.
Но это была не усталая улыбка одиночества — это была спокойная, взрослая уверенность: ей — не тяжело.
Иногда ей писала Валентина Борисовна.
Тон сменился: с претензий — на жалобы.
«Зоечка, милая, мы же не враги. Помогите хоть чуть-чуть. Игорь не может устроиться. У меня давление…»
Зоя не отвечала.
Она знала, что им не нужны были отношения — им нужны были её ресурсы.
Однажды на работе появился Игорь.
— Зоя Владимировна… ну пожалуйста… хоть 100 тысяч взаймы. Мама болеет. Очень надо.
— Не дам.
— Почему? Я же ничего плохого не сделал.
— Ты молчал, когда говорили гадости. Ты улыбался, когда требовали деньги. Это — хуже.
Он ушёл, опустив глаза. Больше не появлялся.
Через год она узнала — Валентина Борисовна умерла. Рак. Последняя стадия.
Зоя отправила на лечение небольшую сумму. Не потому что простила, а потому что не хотела быть такой, как они.
Прошло три года.
Жизнь стала спокойной. Утренний кофе на веранде, тёплая земля под ногами, огурцы, клубника, цветы в клумбах.
Работа, друзья, короткие поездки.
Иногда мужчины приглашали её на свидания. Но Зоя стала разборчивее.
Она знала цену красивым словам. И знала, что любовь без уважения — это ловушка.
Летом участок рядом купила молодая пара. Учитель и врач. Скромные, добрые, честные.
Зоя помогла им с садом, подсказала, где взять хороший компост.
— Вы одна тут живёте? — спросила соседка.
— Одна.
— А не скучно?
— Нет. У меня тут — всё, что мне нужно.
Это была правда.
А может, даже больше.
Однажды ей позвонил Андрей Николаевич, сосед тёти Клары, старый учитель, с которым Зоя редко пересекалась.
— Зоя Владимировна, если что, обращайтесь. Я рядом. Помощь всегда найду.
— Спасибо, — тепло ответила она. — Вы знаете, тётя Клара всегда говорила, что вы надёжный человек.
— А она вас очень любила. Всегда с гордостью о вас говорила.
Если хотите... иногда можно вместе чай попить. За компанию.
— Иногда — это хорошо.
Она положила трубку и долго смотрела в окно. Вечернее солнце заливало сад.
На крыльце пахло корицей. Булочки остывали на деревянной доске.
Тишина больше не была одиночеством. Это была её жизнь.
Никто не торопит. Никто не считает. Никто не требует.
Зоя подумала, что тётя Клара бы улыбнулась, увидев, как она живёт.
И, возможно, шепнула бы:
"Вот теперь ты — дома."