Старость наступает не с возрастом, старость наступает, когда у женщины пропадает маникюр.
— Лидия Петровна, доброе утро! Как ваше самочувствие сегодня? — бодро поприветствовала меня соседка по скамейке в городском парке. Валентина Михайловна всегда появлялась здесь ровно в десять утра, как по расписанию, и неизменно выглядела так, словно собиралась не на прогулку, а на светский приём.
— Обычно. Депрессуха замучила, — вздохнула я, поправляя потёртую сумочку на коленях. — День на день не приходится, а настроение всё хуже и хуже.
— Знаете, что я вам скажу про жизнь, — оживилась Валентина Михайловна, присаживаясь рядом и аккуратно расправляя юбку. — Конечно, про свою, про вашу я знаю мало, а про мою вам, я чувствую, будет интересно послушать. Так вот, представьте себе картину.
Она замолчала на мгновение, любуясь своими ухоженными руками, затем продолжила:
— Когда моя дочка варит мне утром овсяную кашу — она добавляет туда кусочек сливочного масла, точно так же, как когда-то я варила для неё в детстве. Помните этот ритуал? Каша должна быть не слишком густой, не слишком жидкой, а масло — непременно растаять золотистой лужицей посередине тарелки.
Мой муж, царствие ему небесное, всегда знал, что утром я пью чашечку кофе с одной ложкой сахара и совсем чуточку молока — не больше чайной ложки, иначе вкус уже не тот. Мой сын прекрасно помнит, что за обедом я позволяю себе бокал красного сухого вина — для аппетита, разумеется, а на ужин рюмочку хорошего коньяка с долькой лимона для крепкого сна. Можно заменить виски, если коньяк весь выпила, но это уже не то удовольствие.
— И что из этого следует? — не поняла я.
— А то, дорогая моя, что когда-то я крутилась вокруг них всех, как белка в колесе — варила, стирала, убирала, беспокоилась. А сейчас я себя немного плохо чувствую, и поэтому они крутятся вокруг меня. Видите, как жизнь-то устроена? Всё возвращается, только в другом виде.
Валентина Михайловна внимательно посмотрела на меня, и я почувствовала себя неуютно под этим пристальным взглядом.
— Но я вот смотрю на вас и удивляюсь, Лидия Петровна. Куда всё подевалось? А где пропала ваша знаменитая походка от бедра, которая когда-то сводила с ума курсантов Авиационного института? Помню, как вы рассказывали — стоило вам пройти по коридору, как все головы поворачивались следом. А где исчез этот взгляд ваших сумасшедших глаз, от которого, по вашим же словам, срывало башню у банковских служащих? Ведь вы же работали в банке, и все мужчины там были от вас без ума! А где пропал этот ваш счастливый заразительный смех, от которого текли слюни у таксистов, когда вы садились в машину?
Я растерянно молчала, не зная, что ответить на этот поток вопросов.
— А знаете, почему всё это исчезло? — продолжала моя собеседница, наклоняясь ко мне. — А я вам скажу по секрету. Потому что первым делом у вас пропал, извините за прямоту, маникюр. Вот так просто и банально. Старость, милая моя, наступает не с возрастом — календарь тут ни при чём. Старость наступает именно тогда, когда у женщины пропадает маникюр. Когда она перестаёт следить за собой, когда махнёт на себя рукой — вот тогда и начинается настоящая старость.
Я невольно спрятала руки в карманы — действительно, ногти были в ужасном состоянии.
— Так вот, дорогая моя, — продолжала Валентина Михайловна решительным тоном, — я вам даю ровно три дня на размышления, и один из них — уже сегодняшний, который наполовину прошёл. Завтра мы с вами не встретимся, потому что завтра у меня маникюр в салоне — я хожу к одной замечательной мастерице, она настоящая волшебница. А вот послезавтра я вас жду на этом самом месте, на нашей любимой скамейке.
Она выдержала паузу, затем добавила более мягким тоном:
— Запомните раз и навсегда, Лидия Петровна: маникюр делают не для кого-то другого, его делают исключительно для себя. Для своего настроения, для своей уверенности, для своей женственности.
— Но я уже не молодая, — робко возразила я. — Кому я теперь нужна?
— Глупости! — махнула рукой Валентина Михайловна. — Если раньше вы сводили с ума двадцатилетних курсантов, то сейчас просто надо переключаться на седых полковников в отставке — они гораздо интереснее и благодарнее. Кстати, ко мне послезавтра приезжает мой двоюродный брат, между прочим, полковник в отставке. Красивый мужчина, умный, образованный. Нет, он уже давно не летает на самолётах, только в булочную за свежим хлебом и на рынок за продуктами, но шарм военного в нём сохранился.
Она лукаво подмигнула мне:
— Так вот, я вас всё равно жду послезавтра. А хотите сейчас глоточек коньяка для храбрости и поднятия духа? Мой заботливый сын всегда кладёт мне в сумочку маленький флакончик — на всякий случай. Он-то знает, что днём я коньяк обычно не пью, но всегда говорит мне: «Мама, вдруг интересный человек встретится, захочется пообщаться, а выпить-то и нечего». Мудрый у меня сын растёт, хоть уже и сорок пять лет ему.
Она достала из сумочки изящный серебряный флакончик и протянула мне:
— Ну как, рискнёте? Коньячок французский, настоящий. После него всегда легче на душе становится.
Я нерешительно взяла флакончик, сделала маленький глоток и почувствовала, как тепло разливается по всему телу.
— Полегчало? — спросила Валентина Михайловна, заботливо глядя на меня. — Вот видите, как просто иногда можно поднять себе настроение. Главное — не забывать о себе любимой.
В этот момент к нашей скамейке подошёл высокий мужчина средних лет.
— А вот и мой сынуля за мной пришёл, — просияла Валентина Михайловна, поднимаясь с места. — Лидия Петровна, не забудьте о нашей договорённости! А то будете послезавтра чокаться с моим братом, а на руках — никакого маникюра. Это же совсем не комильфо, согласитесь! До встречи послезавтра, и помните — в ваших руках ваша молодость!
Она элегантно взяла сына под руку и направилась к выходу из парка, а я ещё долго сидела на скамейке, рассматривая свои запущенные руки и размышляя о её словах.
Автор: Елена Стриж ©