Родители очень ждали появления Артёмки. Светлана и Дмитрий были женаты уже пять лет, когда наконец узнали о долгожданной беременности. Они успели обустроить детскую, выбрать имя, купить всё необходимое. Но беременность протекала тяжело с самого начала — постоянные угрозы прерывания, токсикоз, который не проходил месяцами, бесконечные больницы.
— Доктор, с ребёнком всё в порядке? — каждый раз спрашивала Света на УЗИ.
— Пока держимся, — отвечали врачи уклончиво. — Но нужно быть готовыми к любому исходу.
На тридцать первой неделе начались преждевременные роды. Артём родился весом всего полтора килограмма. Он был настолько мал, что помещался на ладони отца. Сразу после рождения его поместили в инкубатор. Многие органы были недоразвиты — лёгкие не могли самостоятельно обеспечивать дыхание, сердце работало с перебоями, почки функционировали плохо.
— Первые сутки критические, — сказал неонатолог родителям. — Потребовалась искусственная вентиляция лёгких. Будем бороться.
Света не отходила от инкубатора, разговаривала с сыном, клала руку на стекло.
— Он меня слышит, — шептала она Дмитрию. — Посмотри, как реагирует на голос.
Дмитрий молча обнимал жену, не зная, что сказать. В его глазах читалось отчаяние.
Через неделю потребовалась первая операция — на сердце. Артёмка её перенёс, но едва. Ещё через месяц — вторая, на кишечнике. Затем врачи обнаружили отслоение сетчатки на обоих глазах.
— У недоношенных детей это частое осложнение, — объяснил офтальмолог. — К сожалению, процесс уже зашёл довольно далеко.
Родителям дважды предлагали попрощаться — сначала после второй операции, когда Артём не приходил в сознание трое суток, потом когда началось воспаление лёгких.
— Мы сделали всё, что могли, — говорили врачи. — Но его организм слишком слаб...
— Нет! — кричала Света. — Он борется! Посмотрите, как он дышит, как сжимает кулачки!
И Артёмка выжил. Три месяца в реанимации, ещё два в палате интенсивной терапии. Когда его наконец выписали домой, он весил три килограмма и выглядел как новорождённый, хотя ему было уже пять месяцев.
Однако вскоре стало ясно, что он почти не видит и плохо слышит. На громкие звуки реагировал вздрагиванием, на свет — лёгким поворотом головы, но это было всё.
— Доктор, но он же как-то откликается... — говорила Света педиатру.
— Светлана Михайловна, нужно быть реалистами, — мягко отвечал врач. — Последствия глубокой недоношенности очень серьёзны. Возможно, со временем что-то улучшится, но надеяться на полное восстановление...
Физически Артём развивался медленно, но развивался: в восемь месяцев сел с поддержкой, в год взял первую игрушку и стал её ощупывать, в полтора года встал у опоры и начал переступать. Но умственное развитие практически не шло. Он не реагировал на имя, не пытался общаться, не проявлял интереса к окружающему миру.
Родители сначала надеялись и боролись вместе. Дмитрий возил Артёма по врачам, искал новые методики, тратил всё свободное время на занятия с сыном.
— Может, попробуем ещё одного специалиста? — предлагал он Свете. — Я слышал про новую клинику...
— Конечно, — соглашалась Света. — Мы не имеем права сдаваться.
Но проходили месяцы, а результата не было. Дмитрий стал всё чаще задерживаться на работе, избегать общения с сыном, раздражаться.
— Света, может, хватит таскать его по врачам? — говорил он усталым голосом. — Видишь же, ничего не помогает...
— Как ты можешь так говорить о собственном сыне?! — возмущалась Света.
— Я просто устал... — признался наконец Дмитрий. — Я не могу так больше...
Через несколько месяцев таких разговоров Дмитрий тихо исчез. Собрал вещи, когда Света была с Артёмом у врача, и оставил только записку: «Прости. Не могу. Буду помогать деньгами».
Мать, Света, осталась сражаться одна. Она продолжала верить в сына, искать новые возможности. Обивала пороги поликлиник, писала письма в министерство, собирала справки.
— Я знаю, что ты меня понимаешь, — шептала она Артёму, когда тот лежал в своей кроватке. — Мы справимся, сынок. Обязательно справимся.
Света добилась квоты на кохлеарную имплантацию, и в три с половиной года Артёму установили слуховые импланты. Операция прошла успешно.
— Теперь он должен слышать, — объяснил хирург. — Но нужно время, чтобы мозг научился обрабатывать новые сигналы. Потребуются долгие занятия.
Артём теперь вроде бы слышал всё — реагировал на звуки, поворачивал голову, когда его звали. Но прогресса в развитии не было. Занятия с дефектологами, логопедами, психологами проходили без видимого результата.
— Мам, ма-ма, — пыталась вызвать первые слова логопед. — Покажи, где мама.
Артём сидел неподвижно, иногда качался взад-вперёд, иногда махал руками.
— Он слышит, — говорила специалист Свете после занятия. — Но не может обработать информацию. Возможно, повреждения мозга более серьёзные, чем мы предполагали.
Света не раз приводила Артёмка ко мне в центр реабилитации. Я предлагала разные методы — арт-терапию, музыкальные занятия, сенсорную интеграцию, альтернативную коммуникацию.
— Попробуем карточки PECS, — предлагала я. — Иногда невербальная коммуникация становится мостиком к речи.
Мать пробовала всё с удивительным упорством. Каждый день по несколько часов занималась с сыном, выполняла все рекомендации, ездила на процедуры. Но результата не было.
Артёмка в свои четыре года обычно тихо сидел в манеже, крутил какую-нибудь вещь — чаще всего пластиковую бутылку или деревянную ложку, монотонно стучал предметами об пол, кусал себе руку до синяков. Иногда подолгу выл на одной ноте, иногда — меняя звук, будто пел какую-то свою песню.
— Он общается, — упрямо утверждала Света. — Может, не так, как другие дети, но он меня узнаёт, зовёт особым курлыканьем, когда я прихожу. И любит, когда ему чешут спинку и ножки. Видите, как успокаивается?
Действительно, когда Света гладила сына, Артём затихал, расслаблялся, иногда даже что-то похожее на улыбку появлялось на его лице.
После двух лет безуспешных попыток в конце концов один пожилой психиатр, профессор с огромным опытом, сказал Свете то, что не решались сказать другие врачи:
— Светлана Михайловна, какой вам ещё диагноз нужен? У мальчика тяжёлое комплексное нарушение развития вследствие органического поражения мозга. Множественные дефекты. Глубокая умственная отсталость. Примите решение и живите дальше.
— Но может быть, есть ещё какие-то методы... — начала Света.
— Послушайте меня внимательно, — перебил её врач. — Либо оформляйте ребёнка в специализированное учреждение, где за ним будут ухаживать профессионалы, либо ухаживайте сами — вы же уже научились, справляетесь неплохо. Но надеяться на какой-то существенный прогресс в интеллектуальном развитии... простите, но это самообман. А хоронить себя рядом с его манежем — смысла не вижу. У вас есть право на собственную жизнь.
Он был единственным, кто высказался настолько чётко и жёстко. Остальные врачи обычно говорили что-то вроде «нужно время», «продолжайте заниматься», «не теряйте надежду».
Света несколько дней не могла прийти в себя после этого разговора. Плакала, кричала, а потом вдруг стала очень спокойной.
— Ладно, — сказала она Артёму, беря его на руки. — Будем жить дальше. Но по-другому.
Света устроила Артёмку в специализированный детский сад, где работали с особыми детьми, и впервые за пять лет вышла на работу. Устроилась администратором в медицинский центр — график был удобный, зарплата приличная, можно было забирать сына в удобное время.
— Как хорошо снова чувствовать себя нужной, — говорила она коллегам. — Общаться с людьми, решать рабочие вопросы...
Через некоторое время Света потратила часть накопленных денег на мотоцикл — красивый синий «Ямаха». Она всегда мечтала об этом, но раньше казалось несбыточным.
— Мам, ты что, с ума сошла? — удивлялась её мать. — В твоём-то положении... И возрасте... Тебе уже тридцать два!
— Именно поэтому, — отвечала Света, надевая кожаную куртку. — Если не сейчас, то когда?
Она стала ездить с группой таких же любителей мотоциклов по выходным. Рёв мотора, скорость, ветер в лицо — всё это действительно заглушало тревожные мысли, давало ощущение свободы и полноты жизни.
— Света, ты как будто ожила, — говорила её подруга Лена. — Давно не видела тебя такой... живой.
— Знаешь, я поняла простую вещь, — отвечала Света. — Артём не виноват в том, что болен. Но и я не виновата в том, что хочу жить. Нужно найти баланс.
Дмитрий исправно платил алименты — совесть, видимо, мучила. Света тратила эти деньги на сиделок по выходным, когда уезжала на мотоцикле. Артём к пяти годам стал не очень сложен в уходе, если привыкнуть к его особенностям и вою.
— Он довольно спокойный мальчик, — говорила сиделка Марина. — Поест, посидит с игрушками, походит по квартире. Главное — не пугаться, когда воет. Это у него такое...
Потом один из мотоциклистов, Антон, тридцатипятилетний разведённый инженер, сказал Свете после очередной поездки:
— Света, знаешь... я на тебя запал. Серьёзно. В тебе есть что-то особенное... трагически красивое, что ли. Такая сила, такая глубина... Другие женщины кажутся после тебя какими-то поверхностными.
Света внимательно посмотрела на него. Антон был неплохим мужчиной — высокий, спортивный, с умными глазами. Разведён, детей нет, работает в хорошей компании.
— Пойдём, покажу тебе кое-что, — сказала Света серьёзно.
Антон обрадовался, думая, что она зовёт его к себе в постель. Он представлял романтический вечер, близость, признания...
Вместо этого Света привела его домой и показала Артёмку. Мальчик как раз был в хорошем настроении — сидел на полу, перекладывал кубики из одной коробки в другую и что-то мурлыкал себе под нос. Увидев маму, он оживился, стал курлыкать громче и качаться взад-вперёд — так он выражал радость. А заметив незнакомого мужчину, нач
— Ох и ни чёрта себе! — воскликнул Антон, когда увидел её сына.
— А чёрта ж ты себе думал? — резко ответила Света, наблюдая за его растерянной физиономией. — Думал, я тебе сказки рассказывала про особенного ребёнка?
Антон стоял посреди прихожей, не зная, куда деваться. Артём сидел в углу гостиной и монотонно раскачивался, издавая странные звуки. Мальчику было уже семь лет, но выглядел он намного младше — худенький, бледный, с отсутствующим взглядом.
— Он... он всегда так? — осторожно спросил Антон.
— Не всегда, — Света сняла кожаную куртку и повесила на крючок. — Иногда воет. Иногда бьётся головой о стену. А иногда просто сидит и молчит. Вот сегодня тебе повезло — у него хорошее настроение.
Антон проглотил комок в горле. Он, конечно, знал, что у Светы есть ребёнок с особенностями развития, но одно дело — знать, и совсем другое — увидеть своими глазами.
— Слушай, а может... — начал было он.
— Может, что? — Света повернулась к нему, и в её глазах мелькнуло что-то опасное. — Может, мне его куда-нибудь сдать? Или тебе лучше уйти прямо сейчас?
— Нет, нет! — быстро замахал руками Антон. — Я не то хотел сказать. Просто... привыкнуть надо.
— Привыкай, — коротко бросила Света. — Чай будешь?
Через несколько месяцев Антон действительно привык. Он понял, что Артём не агрессивен, просто живёт в своём особенном мире. Мальчик почти не реагировал на окружающих, мог часами сидеть в одной позе, а мог вдруг начать издавать протяжные звуки, похожие на вой.
— Он словно радиоприёмник со сбитой настройкой, — как-то сказал Антон. — Ловит какие-то свои волны.
— Неплохое сравнение, — согласилась Света. — Врачи говорят, что у него сложная форма аутизма плюс проблемы со зрением. Почти слепой.
— А ты... ты не устаёшь?
— Устаю. Но он мой сын. И я его люблю, даже если он никогда не скажет мне «мама».
Через полгода Антон переехал к Свете совсем. Они договорились, что он не будет пытаться наладить контакт с Артёмом — пусть мальчик привыкает постепенно. Да и Света особо не настаивала. Она видела, что Антон старается, но некоторый страх в его глазах всё ещё оставался.
— Знаешь, — сказал Антон однажды вечером, когда они сидели на кухне, а Артём спал в своей комнате, — а давай ребёнка родим. Своего.
Света чуть не подавилась чаем:
— А если ещё один такой будет?
Антон замолчал. Он не подумал об этом. А что, если генетика? Что, если история повторится?
Почти год он не возвращался к этой теме. Изучал статьи в интернете, консультировался со знакомым врачом, пытался понять причины Артёмовых особенностей. И когда выяснил, что скорее всего это была родовая травма, а не наследственность, снова заговорил о ребёнке.
— Нет, всё-таки давай, — сказал он. — Я готов. И к любому исходу готов.
— Уверен? — Света изучающе посмотрела на него. — Потому что обратной дороги не будет.
— Уверен.
Максимка родился в апреле, когда Артёму исполнилось восемь лет. Роды прошли легко, и мальчик появился на свет здоровым, с громким криком и требовательным характером.
— Смотри, какой крепыш! — восхищался Антон, держа сына на руках. — Совсем другое дело!
И тут же, словно спохватившись, добавил:
— Может, теперь... ну, раз у нас нормальный сынок есть... может, с Артёмом что-то решим? Есть же специальные заведения...
Света так посмотрела на него, что Антон съёжился:
— Я скорее тебя в специальное заведение сдам, чем Артёма.
— Я же просто спросил... — пробормотал он. — Не со зла.
— Больше не спрашивай. Никогда.
Максимка рос не по дням, а по часам. В три месяца он уже осознанно улыбался, в полгода сидел, а в девять месяцев начал активно ползать по квартире. И тут произошло удивительное — он обнаружил Артёма.
— Не пускай Макса к нему! — нервничал Антон, когда видел, как младший сын подползает к старшему. — Опасно же! А вдруг Артём его ударит или ещё что?
Но Антон большую часть времени проводил в командировках — работал водителем-дальнобойщиком, — а Света, оставшись одна с детьми, вскоре заметила странную вещь. Рядом с ползающим Максимом Артём переставал издавать свои обычные звуки. Он словно прислушивался к детскому лепету, поворачивал голову в сторону малыша, а иногда даже пытался протянуть к нему руку.
— Ты смотри, — говорила Света сама себе, — а он его чувствует.
Максимка тем временем проявлял к старшему брату неподдельный интерес. Он подползал к Артёму, тянул к нему игрушки, что-то лепетал на своём младенческом языке. А когда научился вставать, стал приносить Артёму всё подряд — кубики, мячики, погремушки — и пытался вложить в его руки.
— Ба-ба-ба! — серьёзно объяснял годовалый Максим, складывая Артёму пальцы вокруг кубика. — Та-та-та!
И удивительное дело — Артём не отдёргивал руку. Он сидел тихо и позволял малышу манипулировать своими пальцами.
Всё изменилось в один из выходных, когда Антон остался дома из-за лёгкой простуды. Он вышел из спальни и увидел картину, которая его просто ошеломила: по коридору неуверенно шёл Максим, что-то бормоча себе под нос, а за ним, держась за стену, медленно двигался Артём.
— Света! — заорал Антон. — Что это такое?!
Света выбежала из кухни с полотенцем в руках:
— Что случилось?
— Вот что случилось! — Антон ткнул пальцем в сторону детей. — Твой Артём за Максимом ходит! Это же опасно! Огради моего сына от твоего... от твоего идиота! Или следи постоянно!
Света молча вытерла руки о полотенце, подошла к входной двери и распахнула её настежь. Потом повернулась к Антону и молча кивнула в сторону лестничной площадки.
— Ты что... выгоняешь меня? — опешил Антон.
— Именно это я и делаю.
— Света, я же не со зла! Я переживаю за Макса!
— Вали.
Антон постоял, помялся, посмотрел на детей, которые совершенно спокойно продолжали свою медленную прогулку по квартире, и вдруг понял, что может потерять всё.
— Прости, — сказал он тихо. — Я дурак. Не хотел так.
Света помолчала, потом закрыла дверь:
— Артём — тоже твой сын теперь. Запомни это.
— Запомню.
Через неделю после этого случая Света пришла ко мне в гости. Я работала детским психологом и когда-то консультировала её по поводу Артёма.
— Он буратина редкостная, но я его люблю, — сказала она, рассказав о последнем скандале. — Ужасно же, да?
— Что ужасного в том, чтобы любить? — удивилась я. — Это естественно — любить своего ребёнка независимо от его особенностей.
— Я вообще-то об Антоне говорила, — уточнила Света с кривой усмешкой. — А насчёт детей вот какой вопрос: Артём для Макса правда опасен? Какое ваше экспертное мнение?
Я задала несколько уточняющих вопросов и пришла к выводу, что судя по описанию, ведущий в детской паре явно Максим, а Артём скорее ведомый. Но присматривать всё же необходимо — дети есть дети.
— Понятно, — кивнула Света. — Так я Антону и скажу.
— А как дела у Максима с развитием? — поинтересовалась я.
— Да вроде нормально. В полтора года уже предложениями говорит, песенки поёт. Недавно Артёма научил пирамидки собирать — по размеру, представляешь? Антон теперь интересуется, не вундеркинд ли у нас растёт. Мужик от гордости чуть не лопается — у знакомых дети в таком возрасте ещё «папа-мама» толком не говорят.
— А вы знаете, я думаю, это действительно из-за Артёма, — предположила я. — Редко какому ребёнку в полтора года доводится быть локомотивом чужого развития. Максим интуитивно понимает, что должен быть учителем, наставником. Это очень стимулирует интеллект.
— Во! — обрадовалась Света. — Я так этому бревну с глазами и скажу — что не мешает Артём Максиму, а наоборот, помогает.
«Ну и семейка», — подумала я, провожая её до двери. Особенный ребёнок, «бревно с глазами», как выражается Света, женщина на мотоцикле с непростым характером и малыш-вундеркинд. Но почему-то мне казалось, что у этой странной семьи всё получится.
И действительно, дальнейшие события показали, что я была права. Когда Максим научился ходить в туалет, он потратил целых полгода на то, чтобы приучить к горшку Артёма. Причём делал это с такой самоотверженностью, словно речь шла о самой важной миссии в его жизни.
— Представляешь, — рассказывала мне Света, — сидит рядом с Артёмом, объясняет что-то на своём языке, показывает, как надо. И добился своего! Теперь я Максу новую задачу поставила — научить брата самостоятельно есть и пить из кружки.
— А как Антон ко всему этому относится?
— Привык потихоньку. Даже гордится иногда. Говорит: «Смотри, какой у нас Максим — настоящий педагог растёт!»
В три с половиной года Максим задал вопрос, которого все ждали:
— Мама, а что собственно с Артёмом такое? Почему он не такой, как я?
— Ну, во-первых, он плохо видит...
— Неправда, — возразил Максим с серьёзностью взрослого человека. — Он видит. Только не всё и не всегда. Вот так видит, — он приблизил ладонь к лицу, — а вот так уже нет, — отодвинул руку. — И смотря какой свет. Лучше всего он видит в ванной, когда лампочка горит над зеркалом. Там он много чего видит.
Света была настолько поражена этим наблюдением, что на следующий же день записалась к офтальмологу. Врач очень удивился, когда для объяснения состояния девятилетнего пациента к нему привели трёхлетнего мальчика, но всё внимательно выслушал.
— Знаете, — сказал он, — а ваш младший сын совершенно точно описал остаточное зрение при тяжёлой степени близорукости с астигматизмом. Давайте проведём полное обследование и попробуем подобрать коррекцию.
Результат превзошёл все ожидания. В сложных очках Артём стал гораздо спокойнее, начал лучше ориентироваться в пространстве, а главное — впервые стал разглядывать лица близких людей.
С обычным садиком у Максима не заладилось с самого первого дня.
— Ему вообще-то в школу надо! — раздражённо заявила воспитательница Галина Петровна, когда я пришла забирать сына. — Такой, видишь ли, умник! Никакого сладу с ним нет, всё-то он лучше знает. То задания для старших групп решает, то других детей учит, то мне замечания делает по поводу методики. А ещё постоянно спрашивает про Артёма — где он, как дела, скоро ли домой... Просто измучил всех!
Я молча выслушала претензии, понимая, что воспитательница в чём-то права. Максим действительно развивался не по годам, а разлука с братом давалась ему тяжело.
— Может, стоит перевести его в подготовительную группу? — предложила я.
— Да что вы! — всплеснула руками Галина Петровна. — Там вообще хаос будет. Нет, лучше сразу в школу, раз такой способный.
Дома я долго думала над словами воспитательницы. Максим и правда опережал сверстников в развитии, но мне казалось, что торопиться с поступлением в школу не стоит.
— Антон, — обратилась я к мужу, когда дети уснули, — воспитательница советует отдать Макса в школу.
— В пять-то лет? — удивился он. — Рановато, не кажется?
Я выступила против ранней школы, аргументируя свою позицию:
— Пусть лучше Максим ходит в различные кружки и занимается дома с Артёмом. Ему самому так спокойнее, да и для Артёма это полезно. Видишь, как он тянется за старшим братом?
Антон, на удивление, легко согласился:
— Ну и правильно! Посиди с ними до школы, чего ему в этом дурацком садике делать? — Он задумчиво посмотрел на меня. — Ты заметила, что твой-то Артём уже почти год не устраивает истерик?
Действительно, за последние месяцы младший сын стал гораздо спокойнее. Специалисты объясняли это тем, что присутствие Максима действует на него успокаивающе, создаёт ощущение стабильности и безопасности.
Следующие месяцы пролетели незаметно. Максим занимался в кружке робототехники, изучал английский язык, а дома терпеливо играл с Артёмом, читал ему книжки, помогал мне в занятиях по развитию речи.
Прорыв случился неожиданно. Через полгода после того, как Максим перестал ходить в садик, Артём вдруг произнёс целую фразу:
— Мама, папа, Макс, дай пить и мяу-мяу!
Мы с Антоном переглянулись, не веря своим ушам. Артём просил воды и просил позвать кота! Впервые за пять лет он связал несколько слов в осмысленное предложение.
— Макс! — закричала я. — Иди скорее сюда!
Максим прибежал из своей комнаты, и мы рассказали ему о достижении брата. Мальчик сиял от гордости.
— Я же говорил, что Артёмка умный! — торжествующе заявил он. — Он просто не хотел раньше разговаривать!
В школу мальчики пошли одновременно — Максим в обычную общеобразовательную, а Артём в специализированную школу для детей с особенностями развития. Это было непросто для всей семьи, но особенно волновался Максим.
— Мама, а как он там без меня? — каждый день спрашивал он, вернувшись с уроков. — А специалисты в той спецшколе хорошие? Они его понимают? А вдруг он испугается? А если другие дети будут его обижать?
Я успокаивала старшего сына как могла, рассказывала о том, что педагоги в Артёмовой школе очень опытные и добрые, что там создана особая атмосфера понимания и поддержки.
— Знаешь, — говорила я, — Артёму тоже нужно учиться быть самостоятельным. А ты не можешь всегда быть рядом с ним.
— Почему не могу? — серьёзно спрашивал Максим. — Я буду с ним всегда. Мы же братья.
Уроки он и сейчас, уже в пятом классе, делает сначала с Артёмом, а потом свои собственные. Приходит из школы, быстро перекусывает и садится рядом с младшим братом.
— Ну, покажи, что вам сегодня задали, — говорит он серьёзным тоном. — Сначала математику сделаем, потом чтение.
Артём послушно достаёт тетради и учебники. За эти годы он научился говорить простыми предложениями, хотя речь его всё ещё не совсем обычная. Умеет читать по слогам и даже пользоваться компьютером — правда, пока только для развивающих игр и просмотра мультфильмов.
Особенно ему нравится готовить и убираться — но только под руководством Максима или мамы. Он может часами сидеть во дворе на любимой скамейке под старым клёном, внимательно смотреть на проходящих людей, слушать звуки города и принюхиваться к различным запахам. Соседи уже привыкли к нему, многие знают по имени и всегда здороваются. Артём никогда не забывает ответить на приветствие.
— Добрый день, тётя Клава! — говорит он соседке.
— И тебе не хворать, Артёмушка! — отвечает та, умиляясь его вежливости.
Дома Артём любит лепить из пластилина — получаются удивительно точные фигурки животных. А ещё он великолепно собирает конструктор, причём создаёт не только то, что изображено на картинке, но и собственные конструкции.
— Смотри, мама, — показывает он мне очередное творение, — это космический корабль для путешествий на Луну.
— Очень красиво, солнышко, — отвечаю я, искренне восхищаясь его фантазией.
Но больше всего на свете Артём любит наши семейные поездки. Когда вся семья садится на мотоциклы и едет по загородной дороге — он со мной на заднем сиденье, крепко обнимая меня за талию, а Максим с папой впереди — мальчик преображается. Ветер развевает его волосы, глаза светятся от счастья, и он изо всех сил кричит что-то навстречу ветру, и мы все кричим вместе с ним, и в эти моменты кажется, что мы — самая обычная и самая счастливая семья в мире.
— Быстрее, быстрее! — смеётся Артём, и его смех сливается с рёвом моторов и свистом ветра.
А Максим оборачивается и машет нам рукой, его лицо сияет от радости за брата, и я понимаю, что несмотря на все трудности, мы справляемся. Мы — семья, и мы любим друг друга такими, какие мы есть.
Автор: Елена Стриж ©