Да, дар небес, иначе и не скажешь. Какой нормальный армянин возьмет в семью девушку, не принадлежащую их кругу? Спасибо советскому воспитанию – все равны, а для любви преград нет. Если Баграт счастлив с этой Настей, так пусть и будет счастлив. Интеллигентные люди, лишенные предрассудков, оказались мудрее и умнее, чем Настины папа и мама. Вот такой пердимонокль.
Это потом все устаканилось. Это потом родители Насти приняли и полюбили троих пацанов, внуков, приняли и полюбили зятя. Особенно, папа, после шикарного застолья, которое было устроено Багратом. Его долма покорила родственников. У Баграта был талант к приготовлению пищи, вкус, особая национальная черта, присущая южанам. Поэтический дар, если можно так назвать дар прирожденного кулинара. Столы Баграта потрясали выдумкой и дарили помимо вкусового наслаждения, наслаждение эстетическое!
Если бы в те годы были блогеры, они облепили бы стол Баграта, как мухи – мед! Несмотря на отчуждение от родной стороны, армянские родители не забыли, кто они по сути. И все, что знали, передали сыну, умудряясь в эпоху дефицита доставать, искать, получать посылки с травами, приправами, сырами и солениями, специфическими, чисто армянскими, такими, каких в России днем с огнем не сыщешь.
И вот – красота от Баграта: Во главе стола – хоровац. Шашлык, выдержанный в маринаде из лука и чабреца. Никакого майонеза, и, боже упаси, кетчупа! А к нему – печеные на углях овощи. И много-много зелени. Рядышком – классика современных ресторанов, долма, мелко нарубленное мясо, завернутое в виноградные листья. И никакого риса в армянских голубцах нет. И подают долму с густым соусом из мацуна с чесноком. А вот и кюфта, армянские котлеты, на котлеты похожие лишь отдаленно. Мясо, отбитое на плоском камне деревянным молотком, превращенное в нежное суфле, тающее на языке, парное, нежное, как… как грудь любимой женщины!
И конечно, лаваш! Лаваш, песнь песней, мечта и сказка. Настя впервые попробовала настоящий лаваш с терпким и острым армянским сыром с зеленью именно из рук Баграта! И этот лаваш не имел ничего общего с питерской, наскоро собранной шавермой. Стоило откусить от рулета кусок, как мозг отозвался яркой реакцией – вкус был бело-зеленый, свежий, будто во рту случился искрящийся, праздничный, прохладный фейерверк!
Конечно, было понятно: с продажей обуви надо завязывать. Пусть этим занимается кто-нибудь другой. Бизнес продали Ашиму, выходцу из Афганистана. На вырученные деньги приобрели какую-то конуру недалеко от центра, сожженную братками за неуплату. Рискнули. Пять лет во всем себе отказывали, дневали и ночевали на работе всей семьей. Но результат того стоил. Армянский ресторанчик и по сей день процветает. Небольшой, прохладный, уютный. Здесь приятно отдохнуть в душный питерский летний день и в сырой, промозглый, зимний питерский вечер. И фейерия вкуса – главная цель хозяев. Придешь к Баграту – редко потом свернешь, обязательно вернешься. Колоритно, остро, пряно, вкусно и красиво. Еще и с собой завернут. И вином на дорожку угостят.
И вот она, хозяйка ресторана, высокая, статная, богиня-мать Анаит, светлокудрая и сероглазая. Даже спустя много лет, Настя не потеряла своей природной привлекательности, и даже талия осталась, хоть и родила богиня троих мальчишек, похожих на своего отца. Никаких юбчонок и кофтенок, только платья, спокойных тонов, шелковые или хлопковые, с мудреными узорами по канту.
Особенно идут Насте туники. Туники всем женщинам идут. Чем меньше открытых мест на теле, тем больше волнует это тело пытливые мужские умы. Баграт это сумел жене доказать. Жена мужа услышала. Теперь это ее фирменный стиль. А еще – улыбка. Больше ничего и не надо. «Богиня» покоряет мужские сердца своей улыбкой. И никому даже в голову не придет, что эту красавицу раньше считали за что-то, вроде грязи дорожной.
Ее не узнавали в родном городе. Кумушки, перетиравшие Настины косточки в пыль, ушли в иные миры. Кавалеры потихоньку спивались. Некоторые умерли очень рано – не живет нынче русский мужик долго. Молодежь поглядывала на щеголеватую машину Насти с интересом. На ее обладательницу – с удивлением – вот это тетка! И вновь утыкались носом в гаджеты. Молодых ничем не удивишь. Годзилла протопает по городу, они селфи сделают и опять начнут в ленте копаться, смешные видосики искать.
В нотариальной конторе лениво, как муха, жужжал старый кондиционер. Сорокалетний юноша в белой рубашке в облипку с собачьим вниманием ел глазами клиентку. Работал подчеркнуто оперативно. Говорил много. Речь менеджера была похожа на стрекотание. Старался мальчик свой куш получить.
Закончив дело, клиентка направилась к городской гостинице, чтобы переночевать там, подписать завтра документы у нотариуса, да свалить отсюда быстрее. Хотелось еще на кладбище успеть – повидаться с почившими родителями и похлопотать на счет нормального, элементарно простого ухода за аккуратными, без помпезных излишеств могилками. Когда еще удастся заехать в тихий городок несчастных любовей? Не очень-то и хочется.
Хотя тут прелестно, если посмотреть на это все незамыленным взглядом. Много зелени. Городская площадь по-своему уютна и мила. Крашеные скамейки не тронула ни одна хулиганская лапа. В благодатной тени цветущих лип разместились читающие пенсионеры. Продвинутые! Читают не газетки, а книги, скачанные на телефоны. Хотя и бумажные книги имеются: какой-то добрый и умный дизайнер распорядился установить в сквере стенды с литературой. Читай – не хочу. Можешь забрать что-нибудь с собой, можешь что-нибудь принести из дома.
Гомонят драчливые воробьи, городские стрижи разрезают острыми крылышками пряный, пахнувший скошенной газонной травой воздух. Неутомимая ребятня снует туда-сюда на самокатах. Стеклянная витрина бывшего магазина одежды, (теперь это фермерский магазин) свежевымытая, натертая до блеска, отражает улицу и прохожих, провинциальных, незатейливо одетых, простых. В мозгу Насти промелькнуло даже: вечно бы так и сидела на лавочке, в тени. Но помимо уютной прохлады Настю начали донимать назойливые комары. Как в деревне, честное слово.
Нет. Не хочет она такой жизни. Здесь хорошо зализывать раны. А Настя планирует жить и дышать полной грудью. Нет, не останется она тут никогда. В Питер, в Питер, в большой город, где любимый муж, любимые дети и любимое дело. А комаров кормить она и в Карелии может. На любимой даче, среди каменистых валунов, омытых кристально чистой водой реки, возле финского домика, Настиного «шале».
Мимо витрины фермерской лавки шла женщина. Обычная, среднестатическая женщина, каких тысячи в стране. Замученные бытом, работой и проблемами, давно махнувшие на себя рукой, рано постаревшие, рано ссутулившиеся тетеньки. Они похожи на усталых собак, к хвосту которых привязана не одна, а целая связка консервных, противно брякающих банок. Стандартные брюки с высокой посадкой, чтобы не скатываться с грыжевого живота. Стандартная футболка из плохой, растягивающейся после стирки ткани. Стандартный хвостик. Или дешевая стрижка. И брыли, и морщины, и «носогубки» на стандартных, никаких лицах.
А раньше эта женщина любовно оглядывала себя в стеклянной витрине бывшего магазина одежды. Раньше эта женщина, невеста САМОГО мэра, учила Настю, как жить! Настя узнала царевну Татьяну.
Господи!
Татьяна тоже узнала Настю. Но… сделала вид, что не узнала. Так бывает у гордых, уязвленных, ранимых людей, низверженных со своего высокого пъедестала. Настя не стала окликать ее повторно. Бог с ней, не хочет, не надо. Обиды нет – жизнь Сверлову потрепала. И понятно, почему та не хочет здороваться, узнавать, признавать, раскрывать объятия и измученную душу. Все и всем про нее известно, городок-то маленький, с пуговку.
Мэр высосал из юной жены всю молодость, выпил всю ее кровь и сожрал всю ее красоту. Поганеньким человечком был этот мэр. Пока Танька смотрела на него с высоты победительной юности, независимая, правильная и прямая, мэр трепетал и заискивал. Жаждал и алкал. Хитрый, гад. Таня думала, что сорвала приз. Думала, будет веревки из «старого» вить. Думала, что измочалит его и дальше пойдет по крутой карьерной лестнице. Мэрша – звучит. Она спала и видела себя в просторном светлом кабинете бывшего начальника, под портретом нового, никому пока не известного президента, молодого и энергичного.
Молодого… Президент был ровесником Таниного мужа. Смешно. Но Танин муж выглядел обрюгзшим, уставшим от хлопотной своей работы, задавленный бесконечными откатами, указами сверху и нищетой маленького, никому не нужного городишка. Другое дело – Татьяна Сверлова! Справедливая, деловая, красивая…
Не случилось. Супруг с первого дня показал свой истинный нрав. Как скаредный хозяин, запер жену в стенах огромной квартиры, окнами глядящей на голубые елки треугольной крохотной площади Комсомола. Таня должна была… нет, обязана – прилежно вести быт, улыбаться супругу вечером, аккуратно и с должным рвением исполнять супружеский долг. Со страстью и любовью, так сказать. Правда, от муженька этой страсти и любви не дождешься. Он предпочитал, как падишах, принимать ласки, а не отдавать. Танька чувствовала себя п*ости*уткой. Обыкновенной, дешевой, вокзальной девочкой, которой обычно кидают трешку за услуги, брезгливо отводя взгляд.
Бог с ним. Это можно пережить и перетерпеть, как, впрочем, и ежевечернее пьянство «дорогого Петра Егоровича. И его недельные загулы можно перетерпеть. Нельзя было принять того, что к своему городу мэр относился, как к личному феоду. И жители города были для него простым, обыкновенным быдлом. Смердами. Холопами. Что уж о Тане говорить? Таня не на много больше ценилась «барином». Как служанка. Как наложница самого низшего пошиба.
- Ты кто? – муж дышал на Таню перегаром (коньяк дорогой, а перегар, как от последнего, под себя уже ходившего пропойцы), - ты – тупорылая баба! Тупорылая! Ты что себе вообразила? Думала, будешь мне мозг е…., а я на тебя смотреть и умиляться? Н-е-е-е-т! Ты будешь мне ноги мыть и воду пить, поняла? Поняла, я тебя спрашиваю? Эй, ты?
Таня чувствовала себя куром, попавшим в ощип. Глупым таким «куром».
Анна Лебедева