Шел 1946 послевоенный голодный год. Девчонки самозабвенно учились. Проклятая, долгая, ужасная война была позади. Ещё не все вернулись с фронта, но вернулся голод.
Марго училась на курсах медсестер.. Пару лет назад в детдоме она первый раз проявила характер. Настоятельно требовала, чтоб отправили ее не в ремесленное училище, а на медицинские курсы.
Шагнула вперёд при комиссии, вышла из строя и громко заявила о себе.
– Я хочу быть врачом. Это моя мечта. Отправьте на медицинские. Прошу!
За ней вышли ещё две девочки. Одной из них была Наташа.
Желание Маргариты осуществилось, а вот Наташины фантазии были нереальны. Государство обеспечивало воспитанникам детдомов обязательный образовательный минимум в 7 классов. Наташка в школу ходила, но учиться у нее не получалось. Читать она научилась тут, в детдоме, к четырнадцати годам, в основном благодаря стараниям девчонок. Сиротство, беспризорничество накладывали свой отпечаток на судьбу.
Ее направили в школу фабрично-заводского обучения Уралхиммаша. Соня пошла в школу рабочей молодежи и работать начала на швейной фабрике Свердловска вместе с довольно большой группой девочек из детдома. Она отправляла письма в инстанции – искала сестру.
Сейчас Наташка оказалась самой богатой по зарплате. Они встречались, и Наташа таскала девчонкам консервы, чай и сахар.
– На юг надо ехать, – Наташка болтала ногами. Они сидели на набережной реки Исеть в воскресный день.
– Да сиди ты. Тебе хоть платят нормально, – вздыхала Софья, – Вон Марго, как палка. Голодает.
– Да кто ща не голодает? А Марго сама виновата, я ее давно в нашу столовку заводскую зову, там не только заводских кормят. А деньги есть у меня.
– Далеко, – пожимала плечами Маргарита. Кудрявые ее волосы стали тонкими, нос заострился.
Софья понимала, что расстояние – это отговорка. Марго не хочет сидеть ни у кого на шее, за копейки подрабатывает в госпитале, там же когда-никогда перехватывает еды . Но времена голодные, и на больничных жидких харчах протянуть сложно.
Если б не поддерживал ее Володька ... Его отправили в школу ФЗО в Первоуральск, и он регулярно передавал Маргарите деньги. Вот только она эти деньги тратить не хотела, копила на будущее.
– Мне ещё в институт идти, и Володе тоже.
Девчонки верили – все получится. Жизнь в юности – ожидание вечной весны. И голод не может стать этому ожиданию помехой.
Они все были очень разными. Воздушная романтичная Маргарита, несмотря на критичное безденежье, носила нежный голубой шарф, чёрное пальто, подаренное ей кем-то в госпитале, и хорошие ботинки на небольшом каблуке. Наташка одевалась по-спортивному – в шаровары, заправленные в толстые носки, в мужской свитер с высоким горлом и даже в какую-то новомодную, но все же странную мужскую шапку, уголком закрывающую лоб. Софья ходила в шапке с помпоном, стеганной подпоясанной фуфайке, черной юбке и бурках.
О родителях Маргариты так ничего и не было известно. А осенью она вдруг объявила девчонкам, что они с Володей расписались. Ему не было и двадцати, а ей – восемнадцать. Маргарита ждала ребенка. Жили они по-прежнему врозь, даже возможности оставаться вместе в общежитии Марго у них не было. Такая семья...
Но Володька казался счастливым, предрекал, что они оба выучатся, будет и у них жилье и обустройство.
Они с девчонками и Володей встречались, гуляли по городу вчетвером. Они были детдомовцами, бездомными сиротами без средств, они голодали в этот трудный неурожайный, неустроенный год. Но они были свободны и полны надежд на то, что пройдет время, и найдут они близких, что устроиться их жизнь и будут они счастливы.
Никакие невзгоды не могут победить красоту юности. Софья расцвела. Была она очень хороша собой. Темноглазая, светловолосая, высокая, энергичная. Она была несколько закрыта для окружающих, и сама не замечала своей красоты.
Где-то глубоко в подсознании Софьи жила боль. Часто болела голова от воспоминаний, теперь невозвратных, прошлых, скрытых беспросветной бездной. Иногда эта боль начинала биться в сердце глухим набатом, швырять упрёки: "Не всё, не всё ты сделала, чтоб найти сестру".
Софья вскакивала ночами, строчила письма, безрезультатно ездила в ближайшие детдома. У нее не было полномочий, частенько информацию ей не предоставляли вообще.
– Пишите запросы, девушка. Просто так мы сведений не даём.
Комсомольский актив разводил руками – не его дело. Она писала в органы опеки и попечительства по месту жительства и в область. Ей обещали сделать запрос в федеральном банк данных, но ответов пришло всего два – отписки. На какое-то время Софья успокаивалась, а потом опять выходила на этот круг.
И тут случилось событие, которое заставило поверить в свои силы вновь – нашелся брат Маргариты. Нашел ее он сам, сначала написал, а потом и приехал.
Старший лейтенант, высокий, худощавый, очень похожий на сестру, с медалями и орденом на груди. Он служил в Подмосковье. В колонии пробыл он не долго, в начале войны оказался на воинских курсах. Парень он был умный, способный, интеллигентный. Повезло – попал в хорошие руки, и оттуда отправили его в артиллерийское училище. Шла война, нужны были кадры, прошлое родителей "забыли".
Маргариту он искал и раньше, но нашел лишь сейчас. Сам приехал в госпиталь, где она работала, попросил позвать. Она спускалась с лестницы, озиралась, глядя мимо молодого военного, наверное, посетителя, ожидающего кого-то.
– Марго, – голос отца.
Она оглянулась, узнала, бросилась ему на грудь, заплакала, он успокаивал.
– Не плачь. Ты такая взрослая. Ты ждёшь ребенка, сестрица? Тогда плакать вредно.
Звали брата Семён.
– Знакомься, Семён, это Соня. Рассказывала я, – Марго цвела.
Они приехали к Соне в общежитие, и все вместе поехали к Наташке. Долго гуляли, наслаждаясь ранней весной. И говорили-говорили...
Родителей Маргариты и Семена в живых не было. Отца расстреляли в начале сорок первого, в этот период наказания были особенно суровыми. Мать умерла в лагере в сорок третьем. Семён получил официальный ответ по своим каналам.
Вечером девчонки провожали его на платформе вокзала – звала служба.
Ехали в автобусе обратно, Марго рассеянно и устало улыбалась.
– Счастливая ты, Марго. Брат нашелся, муж хороший ..., ребёночек вот будет, – глядя на нее улыбалась и Софья.
– И твоя сестра найдется, Сонь. Обязательно найдется.
Софья вздыхала.
– Ты чего-то бледная, Марго. Жаль родителей ваших, конечно. Но ты сам-то ешь хоть? – беспокоилась Наташа.
– Да. О, девочки, мне Семён денег оставил. Вам нужно? Вот, – она достала из кармана смятые купюры, протянула.
– Оставь, – махнули обе, – На рынок сходи, мяса возьми. Тебе сейчас нужнее.
Марго кивала и улыбалась. Родить она должна была в конце мая. Назвать собиралась – в честь мамы или папы.
***
На площади перед фабрикой плавился блестел последний снег, асфальт уже был чистый и сухой. В лужах плескались воробьи. Софья огляделась. Видимо, она прошла мимо этого деда. Он появился сзади.
– Софья?
Она обернулась.
– Ой! Так это Вы меня ищете?
Он кивнул как-то грустно, немного волнуясь, потирая грудь, показал на скамейку. Софья спешила, сидеть не собиралась, но повиновалась.
Они сели на оставленные кем-то газеты. Софья улыбалась. Почему-то она решила, что к ней пришли по общественному поручению: сшить что-то надо для организации. Недавно шили они шторы в дар детскому саду.
И только когда сели, заметила, что в руках дед держал довольно тяжелый вещмешок.
А вдруг ... Блеснула надежда ... От отца!
– Вы ... Вы откуда меня знаете?
Мужчина прокашлялся. Теперь Софья увидела, что он не такой уж и старый.
– Так земляки мы, Софья Егоровна. Ты маленькая была. Вы приходили с матерью к нам. Мать твоя, Анна, просила за вас с сестрёнкой. Василь Петрович я... Не помнишь?
И тут Софья вспомнила все очень явно. Перестала дышать, почти задохнулась. Вспомнила, как ждала его в приемнике, как высматривала в окно. Она тогда не понимала – надеяться на него или ненавидеть?
Вдруг резанула боль в сердце, боль по сестре, по матери. Как будто коснулась прошлого, нырнула туда с головой. Она вздохнула глубоко, прикрыла лицо ладонью и застонала с хрипом на долгом выдохе. А после задышала часто-часто и заплакала.
А он, этот чужой в общем-то мужик взял её за голову, прижал к своему плечу. И она все плакала и плакала, как будто вся собранная, затаившаяся где-то в глубине боль вырвалась сейчас наружу. Боль не сдавалась, она ввергла в туманный угар горя, Софья долго не могла успокоиться, а он молча все гладил и гладил ее по плечам.
Наконец, она притихла.
– Что знаете о маме?
– Померла Нюрочка.
– Померла? Давно?
– Почти сразу, как забрали вас. Болела она.
– А об отце?
– Ищу. Ты первая, кого нашел я. Ни сестру твою Любу, ни папу не найду пока, – он посмотрел ей в лицо, замотал головой, – Не-не, я найду. Не сомневайся. Просто тебя вперёд получилось разыскать. И их найду.
– А зачем это Вам?
– Чего зачем? – он смотрел на нее не понимая, потом сообразил, – Ааа, так ..., – замялся и сам не знал, как ответить на этот вопрос, – Так другом был мне отец твой. Сплоховал я тогда, вот и...
– Вы нас не забрали тогда, почему? – прямо глядя в глаза спросила Софья. Вдруг пришла обида.
Он помедлил, ответил не сразу, посмотрел куда-то в сторону проходной. А потом сказал твердо.
– Боялся я. Боялся сильно, что и меня потянут. И потянули б, думаю. Своих детей берег. Думал, авось и у вас все образуется. В общем, струсил.
– А теперь? А теперь время изменилось, да?
– Да нет. Времена тоже, знаешь ли..., – он достал папиросу, помял ее в руках, – Просто я изменился скорей.
Они сидели молча. И Софья не понимала, как себя вести. Только что плакала ему в плечо, как родному, а теперь хотелось встать и уйти, не попрощавшись.
Он как будто почувствовал ее напряжение.
– Ты прости меня, дочка, коль сможешь. А коль не сможешь, просто помоги. Помоги исправить ошибку и найти твоих. Может знаешь чё о сестре, может слышала куда увезли ее? – он сидел, расставив ноги, опёрся локтями о колени, крутил папиросу, смотрел в асфальт.
Она набрала в грудь воздуха, выдохнула. Нет, она не уйдет. Этот Василий – единственное, что связывает ее с прошлым, с семьёй.
И она рассказала ему всё: о запросах, об ответах, о поездках своих. Она поначалу не верила, что у него получится. Выглядел он, как простой деревенский мужик, наверняка у нее побольше знаний. Но он слушал очень внимательно, сдвинув брови, переспрашивая по несколько раз. И вопросы эти ее переубедили. Нет, не прост был этот Василий Петрович, были у него свои какие-то ходы и мысли.
Говорили они довольно долго. А когда начали прощаться, он вдруг сунул ей денег.
– Возьми, дочка.
– Нет, нет. Вы что? Я не возьму.
– Не возьмёшь? Да бери. У меня есть, – но это было бесполезно, уж понял – в отца, – Послушай-ка. Избу вашу уж другим людям отдали. Но мой дом для тебя открыт. Коли хочешь, поехали, хоть сейчас. А со временем я тебе свой дом построю. Для тебя, для сестры. Слово даю – построю. Поедешь?
Софья растерялась. Такого приглашения она не ожидала.
– Не-ет. Спасибо Вам, но ... Я учусь и работаю, – махнула на фабрику, – У меня тут подруги детдомовские. Такие ... такие родные. Мы вместе были, понимаете?
– Понимаю, – кивнул грустно, – Ну, как знаешь. Если надумаешь, дорогу помнишь. А я тебе писать буду, от поисков не откажусь. Тебя же уже нашел, и Любашу найду.
– Ах, – вспомнила Софья, – Василь Петрович, может это и не важно, но ... С Любой вместе забрали мальчика, его имя Юра Копров.
– Важно. Все важно. Молодец, что вспомнила.
Он обнял ее крепко, придержал так, что ей даже неловко стало. А потом в фуфайке нашла она пачку купюр и поняла, почему держал в объятиях он ее долго.
И было отчего-то приятно. И даже немного стыдно – ехал на такую даль к ней, а она и в гости не позвала.
***
А Василь Петрович сел на ближайшую скамью остановки. Надо было посидеть, осознать. Он смотрел на пробегающие автомобили, скрипящие телеги, смотрел и не видел.
Вот и нашел он Софью, старшую. Сегодня приехал сюда, в Свердловск. С вокзала – в общежитие по найденному адресу, а уж там указали фабрику. А теперь опять ему – на вокзал и домой.
Он устал, быстро задыхался, но сейчас был счастлив. Одну нашел. Как увидел у фабрики, признал сразу. Красивая, высокая, на отца похожа, а главное – живая. Хотелось прям сразу догнать, схватить в объятия, сжать крепко – до того был рад.
Но вскоре уж сама упала она ему на грудь в слезах, а он не находил слов. Натерпелась голубушка, настрадалась. И всё из-за его тогдашнего малодушия. Он виноват. И был бы виноват ещё больше, коль сгинула бы. И будет виноват, коль не найдет ее сестру.
Он ехал в автобусе к железнодорожному вокзалу и перебирал в памяти всё, что пришлось пройти ему, прежде чем нашел Софью. Вспоминал, как искал старых старателей – барыг, чтоб сбыть часть золотишка. Как рисковал тогда. Всё удалось, хоть и продешевил, но деньги получил приличные.
И это было не самое страшное. Предстояло найти человека в области, который деньги эти возьмёт, который, благодаря власти своей, в поисках посодействует.
Вспоминал, как трудно ему было в областном комитете партии в большом кабинете с длинным столом, сидя напротив лысого представительного, но суетливого заместителя секретаря, произнести слова:
– Я в долгу не останусь, оплачу, Авдей Борисыч.
Сказал, и небо на землю не упало. Чиновник смотрел с интересом, как достает Василий из внутреннего кармана деньги, взял их спокойно и кивнул:
– Все данные сюда напишите, – подвинул лист, хотя до этого слушал без интереса, – Обещать ничего не могу, но буду держать Вас в курсе проведенной работы.
Этого Василю было достаточно. Он даже не ездил туда больше. Получил официальное письмо о том, что розыск семьи Александровых продолжается. Там были данные по Егору: размытые, непонятные, видимо, частично засекреченные, одно ясно – в умерших или погибших не числится. О Любови данные не найдены. Но главное – там был конкретный адрес местонахождения Александрровой Софьи Егоровны, примерно того года рождения. И Василий сразу засобирался, уладив на работе, сказав Лидии, что едет по рабочим делам.
А через несколько дней после приезда, отвёз Авдею ещё немало денег, чтоб поиски не останавливались. Новые данные сообщил. И по тому, с каким настроением встретил его заместитель секретаря, понял – денежки его в поисках играют роль основную.
К концу весны вдруг приметил, что с Лидией происходит что-то неладное. Вдруг стала она заговариваться, бормотать себе под нос. Излишне стала услужлива и суетлива. Уж нет в ней прежней гневливости и дерзости, стала похожа на тень.
Неуж поехала головой баба?
Она замкнулась в себе, ни с кем не общалась, даже с Зинкой. И сейчас тревожила Василия.
– Ты чего это, Лид, все бормочешь? Головой что ль рехнулась?
Она перепуганно глазела, замолкала. Но лишь на время, потом повторялось всё опять. Дочь пожимала плечами. В этом году заканчивала она школу, надо было думать, куда идти дальше, но Лидия даже в этом вопросе активности не проявляла. Василию нужно было решать самому.
Квартирантка Полина от них съехала ещё в сорок пятом. Дали ей полдома от шахты. Пошла работать она в открывшийся новый местный ясли-сад заведующей. Местные ее зауважали. Она и посоветовала пойти в педучилище, выучиться на воспитателя. Так Василий и настроился. Лишь бы история дезертира – братца не помешала девчонке поступить. Этого они все опасались.
Николай так и числился в розыске. То ли уж в Германию убег, а то ль и не живой.
***
А потом – пришла беда.
Софья бежала по коридору своей фабрики.
– Не пойму, там звонят. Умер кто-то у тебя, – сообщила ей технолог, перекрикивая стрекотню швейных машин цеха.
Первая мысль – Люба. Василий звонит. Они с тех пор переписывались, но он никогда не звонил. Она бежала, сломя голову.
Но звонил Володя.
– Сонь, Марго... Я не верю. Машину ищу... Приеду. Она в роддоме. Сонь, неужели правда?
Как приехала она в роддом и не помнила. Вышла медсестра в несвежем халате:
– Умерла Беркович. Предупреждать надо, что сердце слабое, – выговорила с укором, – А ты кто ей будешь?
А Соня никак не могла собраться с мыслями. Не понимала, о чем ее спрашивают. Ведь рожать ещё было рано.
– А можно к ней?
– К кому? Кто, говорю, ей будешь?
– Кому?
– Ты к Беркович или нет?
– Я к Маргарите, – Софья опустилась на кушетку, замотала головой и закричала вдруг на весь роддом так, как никто от нее не ожидал, – Нееет! Нееет! Вы не смеете! Не смеете! Марго! Марго!
Прибежали медсестры, Соню укололи. И только после укола, сквозь пелену туманности, она уж ответила на вопросы – назвалась сестрой, сказала, что едет муж умершей Маргариты.
– Да какая сестра, – жалостливо смотрела на уснувшую на кушетке Софью акушерка, – Видно же – не похожи. Та, поди, евреечка. Война не унесла, а вот поди ж ты. Ох, жаль ...
Эти дни прошли, как в тумане. Володя ходил тенью. Основную организацию похорон взял на себя госпиталь. На похороны пришли многие. Даже бывшие больные из госпиталя. Маргариту любили. Семену сообщили поздно, был на учениях, на похороны опоздал.
Наташка ревела без конца. Софья окаменела, как будто ударили ее обухом по голове, находилась в оцепенении. Ресницы Маргариты закрыли поллица. Она, казалось улыбалась, как будто просила прощения за то, что причинила такое горе.
А Софья думала, что если б не Маргарита, не ее льющийся свет, ее ненавязчивая деликатная правильность, ее душевная уверенность, вряд ли б она выдержала всё то, что довелось им выдержать.
И листались странички памяти. Как сидели они на полу товарника:
– Тихо, Сонь. Не плачь. Сейчас молчать лучше, а то как брата моего – обреют налысо.
Вот они бритые идут по заснеженному двору полураздетые, а Марго улыбается и подмигивает ей.
– А тебе даже идёт, Сонь. Глаза больше стали.
Вот глотают жидкую похлёбку, протягивает:
– Я не хочу, Сонь. Будешь?
Вот грязные, усталые собирают в поле турнепс. Уже не до чего.
– Смотри что я нашла, – протягивает синий букетик, – Это же васильки. Красиво, правда?
Примерно то же вспоминала и Наташа. Только Наташа все это проговаривала:
– Она ж обещала, что научит меня на инструменте играть. Помнишь, Сонь, помнишь? Не успела ... Не успела ... А помнишь, как она со мной нянчилась, когда ослепла я? Помнишь, Сонь? – Наташа заливалась слезами.
Марго была их душой, их ангелом, их вдохновением ...
Хотелось кричать о несправедливости ... Марго...
Как-то удивилась Софья, когда услышала, что у Маргариты все же родился ребенок. Девочка. За хлопотами похорон об этом забылось, в вот теперь Володя должен был дочку забрать. Ее обещали подержать в роддоме подольше, пока он уладит свои дела. Он уехал в Первоуральск.
Они встретили Семена, вместе поехали на кладбище.
– Как же быть с девочкой, ума не приложу, – рассуждал Семён, – Володя же один, и работает, и учится.
Мать Володи погибла под бомбежкой, на отца пришла похоронка ещё в сорок первом.
– Мы подумаем, как помочь, – обещала Соня.
Они перебрали массу вариантов, но всё сразу отмели, когда получили письмо от Василия Петровича.
" Приезжайте, девоньки, привозите свою малышку", – писал он, – "Пока грудная, у нас порастет. В яслях наших заведует Полина Дмитриевна. Заботливая и добрая душой женщина. Да и мы поможем. Много у нас в селе добрых рук. А там видно будет. Ребенку, конечно, родители нужны. Вам ли не знать..."
Володя держал на руках дочку, завернутую в купленное им теплое, не по погоде, одеялко. Девчонки заглянули – как опахалами, длинными ресничками медленно моргали темные глазки на малюсеньком личике.
– Марго! – ахнула Наташка.
– Леночка, – качала головой Софья.
Так звали маму Маргариты. Уже были оформлены все документы, уже куплены были билеты, они уже телеграфировали Василию и Семену. Отправились сразу на вокзал. Втроём поехали на родину Софьи, к, ставшему по письмам уж близким, Василию Петровичу.
В вагоне рядом ехала полная женщина – опытная мать с тремя детьми, она ловко пеленала, учила управляться.
Дорога листала странички лесов и полей, маленьких деревень и больших городов. И от всего этого природного богатства все почувствовали себя чуть бодрее.
Неимоверное горе от потери подруги не ушло. Но им казалось, что Марго рядом, прилетела к ним, с крыльями- ресничками, в виде маленькой Леночки – оставила им частичку себя.
Незримо Маргарита была рядом. И они становились похожими на нее.
Приехали вечером. Их встретил сам Василий на машине с водителем. Деревни на пригорках уже дремали. Прямо с края леса горбились кочки черники, наступал со всех сторон сосняк. Здесь легко дышалось. И Софья, ощущая знакомые запахи, вспоминала счастливое детство, в котором были мама, папа, сестра ... Опять пришла тоска, но забота о маленькой Леночке отвлекала. Она устала в дороге, начала часто плакать.
– Девочку Полине завезём. У ней и детская медсестра есть. Ждёт уж, приготовили место и все, что надо. А вы ко мне поедете, завтра уж – с делами. Отоспитесь с дороги-то сначала.
И было так спокойно на душе от теплой этой встречи.
Казалось, здесь будет маленькой Леночке хорошо.
Они ещё не знали, какая опасность грозит семейству Василия Петровича.
***
🙏🙏🙏
А вот и другие мои истории: