– Алё, поликлиника? Как договаривались, медсестру отправляйте в Администрацию. К Никифоровой пойдём. Подъезжают уж ... из военкомата.
Софьюшку Никифорову знали в селе многие. Так и звали – Софьюшка, хоть было ей уж сорок пять годков. Она и родом отсюда. Было время – выходила замуж, уезжала, но жизнь с мужем не задалась, вернулась она к родителям. Вернулась с Ванюшкой, сыночком.
Один за одним ушли отец и мать, а Соня так и не вышла замуж, всю себя даря сыну. Работала она в местном детсадике воспитателем, оттого и знали ее – и стар, и мал.
И ещё была причина, отчего Софья была тут известна – была она знатной певуньей. Ещё в школе солировала в местном хоре, а потом, на время, осталась со своей песней не на людях. Растила сына, напевала дома. Родители в эти минуты замолкали, слушали – любили, когда дочь поет. Были они людьми скромными, порядочными, уважаемыми в селе. Притихал в эти минуты и маленький Ванятка – слушал мать.
Мать Софьюшки всё просила спеть любимую ее песню "Ой, то не вечер ветку клонит", уж больно гладко выводила ее дочь. И Соня пела. И на похоронах матери, когда народ собрался, когда гроб уж стоял во дворе, вдруг подошла к нему и сказала:
– Спою, я, мам, твою любимую песню..., – и тихонько запела, – Оой, то не ве-етер, ве-е-етку клонит...
Ох, и плакали все тогда.
Село их стояло в устье рек. А родительский дом Софьи как раз над небольшой речкой-притоком. Первые ивы распускались, как только появлялись проталины. Почки сбрасывали защитную чешую и набухали их соцветия, пушистые «котики», покрывались золотой россыпью пыльников. Ох, и красиво цвели ивы!
Ещё маленькой с подружками бегала Софья на берег, под ивы. Тропинка, ещё не просохла мягкая, скользкая, а они с подружками уж здесь. Одна из ив наклонилась так, что девчонки устроили себе тут детский домик. Пропадали днями у реки – мамки не дозовутся...
А в юности услышала Софья песню. Услышала и не могла забыть. Поняла – это про нее песня... про них. Она записала слова в толстый песенник, и теперь это была ее любимая песня.
– Ивушки вы, ивушки.
Деревца зелёные,
Что же вы наделали –
Вы в любовь поверили…
Она пела ее и одна, стоя на берегу, на любимом месте под ивами, и казалось ивы качают ветками в такт, пела ее и когда влюбилась, пела сыну, пела со сцены в клубе, когда позвала их в скмодеятельность новая молодая директриса, прознав о вокальных способностях Софьи.
Но Софья одна петь стеснялась, вот и сделали они ансамбль. Софья солировала, вела великолепным голосом всех за собой.
– Ой, мам, вы с этими вашими "Ивушками" по всей области уж проехались, – не слишком щедрый на похвалы Иван, посмеивался, но все ж хвалил – гордился матерью.
Жизнь шла своим чередом. Были и трудности, как без них?
Как-то однажды накатило на Софью отчаянье – нехватка денег, женское одиночество, домашние проблемы, да ещё и Ванька надурил в школе – подрался. Стыдоба! Кляла она себя за жизнь такую, за то что не может обеспечить сына так, как могут другие. Ревела у себя в комнате ночью, думала – Ванька не слышит.
А он к ней в комнату пришёл, на кровать сел, на бедро ей головой прилёг, обнял.
– Ма, да че ты?
– Плохая я мать. Ничего не могу....
– Ты лучшая, мам. Знаешь, какой я счастливый, что ты у меня такая...
Софья ещё всхлипывала, а Ванька вдруг потихоньку запел. Никогда и не пел, а тут... Хрипловатым ломким голосом очень верно завыводил:
– У крыльца высокого
Встретила я сокола,
Встретила, поверила,
На любовь ответила.
Утерла слезы и Софья, начала подпевать.
В эту ночь они переделали финал песни. Так было лучше – так оставалась надежда.
– Лодочка качается,
К берегу причалится,
К берегу причалится,
Любовь не кончается.
Так и пели среди ночи, село спит, а у них песни.
***
Поначалу армейская служба сына Софью угнетала. Она косилась на телефон, но он был упорно недоступен. Она нашла телефон командира части, и, о чудо, он ответил. " У военнослужащего рядового Никифорова все хорошо. Не беспокойтесь." Ванька звонил по выходным, голос бодрый...
Но куда чаще он звонил однокласснице Кате.
Катюшка прибегала к Софье, они болтали, конечно, о Ваньке. А Софья рада была, что ждёт его своя, местная, давно знакомая девочка.
Постепенно Софья привыкла. А сын взял ... и подписал контракт.
– Мам, ну чего я дома торчать буду? Тут нормальная служба, мне сержанта скоро дадут. Я и денег пришлю. Не волнуйся...
– Ох, Ваня... А Катя?
– Катька – за. Мы советовались. У нас впереди всё, мам.
Сын уж взрослый. Это было его решение, и пришлось материнскую тоску положить на дальнюю полку и доставать лишь изредка.
О том, что сын принимает участие в боевых действиях Софье не доложили. Уж потом выяснила она, что и Катя, и ее родители и друг его Мишка об этом знали. Все знали, а ей говорить не стали – Ванька просил.
***
– Але, поликлиника? Как договаривались, медсестру отправляйте в Администрацию. К Никифоровой пойдём. Подъезжают уж ... из военкомата.
Соня с обеда была дома, сменилась в садике. Решила прилечь – устала на работе, готовились они к Дню защиты детей.
В дверь постучали – громко. Мужской кашель...
Софья накинула халат, спросила – кто?
– Софья Сергеевна, откройте. Это Серов, из Администрации...
Софья распахнула дверь, сделала шаг назад, вдохнула и крепко зажмурилась. За дверью военный, грустная Катя со своей матерью, за их спинами Мишка... Сердце забилось глухим набатом, ноги подкосились, она отступила в комнату и бухнулась в кресло, закрыв лицо руками, замотала головой.
Сколько она переживала за сына... И сколько раз представляла вот эту картину. Нет....
– Софья Сергеевна, не волнуйтесь, – подбежала медсестра, Софья посмотрела на нее стеклянными глазами.
– Софьюшка, он не погиб. Пропал просто, – наконец вставила Людмила, мать Катерины, уж понимая, что что-то надо сказать.
Представитель военкомата подтвердил. Да, может и живой. Но попали они со взводом в засаду, и случилась неразбериха. И самое главное – среди погибших Ваньку не обнаружили. И случилось это уж давненько, дней десять как.
Мишка твердил.
– Живой он, тёть Сонь. Живой, найдем... Видите, среди погибших – не обнаружили.
– Найдете?
– Найдем, – ответили все хором...
Софью укололи, Катя осталась, но на ночь ушла. Софья бросилась к иконам, поняла, что совсем не знает молитв, нашла материнский ещё молитвенник, встала на колени...
– Господи, помоги! Пусть живым будет, пусть найдется..., – она и молитвы не читала, а пела.
А утром... утром опять пришла медсестра. Жизнь Сони разделилась на "до" и "после". И дом тот же, и улица, и река, и ивы... И все не то. Чужое все... Сына нет.
– Нет вестей? – звонила она по очереди, то Кате, то Мише, то в военкомат...
Не выдержала, поехала в военкомат сама. Пусть объяснят, пусть подробно всё опишут.
Пояснений дали немного, сказали, что слишком мало времени прошло. Как мало? Как мало? Две недели! Две недели, как пропал человек...
– Он жив? Скажите только, он жив? – она понимала, что уже истерит, но ничего поделать с собой не могла. Так хотелось услышать "да"... Но в военкомате только разводили руками и успокаивали.
Боль взяла в тиски, не отпустила, как страшная баба приходила вечером и оставалась на ночь. Лекарства не помогали. Соня оказалась в больнице.
Боль поселилась в углу больничной палаты и выходила оттуда, бесновалась и фальшиво выла.
Софью кололи, никак не выписывали. А ей было всё равно.
Соня спала, когда раздался телефонный звонок. Звонила Катя.
– Тёть Сонь, ну, Вы как?
– Нормально, – губы слиплись, она с трудом раздирала глаза.
– Тёть Сонь. Вы только не волнуйтесь, но я Вам сейчас фотку пришлю. Вы гляньте... Только не пугайтесь. Вам нельзя. Наверное, это не Ваня, но мы вот тут сомневаемся... Гляньте, хорошо?
Софья поднялась, спустила ноги. Фото фото... это фото с ней будет ещё долго, будет сниться ночами, будет – до конца ее дней.
Телефон пискнул, она открыла сообщение Кати. Это была фотография лежащего в постели парня. Голова замотала бинтом, правая половина лица опухшая и опавшая, левая – синяя, изо рта – трубка, приклеенная пластырем к щеке. Глаза его закрыты.
Софья оцепенела. Ваня ли? И через три минуты уже звонила Кате.
– Катя, где он? Где?
Две соседки палаты взяли телефон, смотрели на снимок тоже.
– Да разве тут узнаешь? Тут и не видно ничего...
– Это он, он, это мой сын, – Софья уже одевалась. Надо было бежать, лететь туда, где он, где сын...
– Тёть Сонь, мы не знаем где. Мы ищем. Тут такая история...
Ноги Софьи подкосились, она села на кровать, рядом с ней – соседки. Все слушали рассказ Кати.
Странная история. Кто-то выкинул в сеть фото – мол, разыскиваются родственники раненого бойца. Документов при нем не нашли, жетона тоже, он без памяти и почти без сознания.
"Друзья, отзовитесь! Помогите найти родственников" – гласила подпись под фото. Кто-то фото скопировал, бросил в мессенджер, кто-то переслал... Так дошло оно до друзей Мишки. Мишка, конечно, уж искал друга по сети, все это знали.
Одно – но... Теперь не могли найти источник. Видимо, с сайта фото было удалено, осталось лишь в пересылке. И где находится этот раненый парень, никто сказать не мог.
– Мы ищем, теть Сонь. В военкомате тоже ищут, но, они вообще тормознутые там, – в сердцах бросила Катя, – Не сомневайтесь, найдем. Сейчас сообщу всем, что это Ваня. Но я ... Я сомневаюсь ещё, тёть Сонь...
– Не сомневайтя, Катя... сообщай. Это Иван Никифоров, мой сын.
Как-то давно оставила Софья Ванюшку одного дома. Часто тот случай вспоминала потом. Убежала по делам, велела ждать. Шел ему уж шестой год. Сидеть без дела ему было скучно, и он соорудил себе развлечение – резинку натянул меж ножек и ручек мебели, начал прыгать.
В общем, когда пришла мать домой – сын держался за лоб, обливался кровью. Ох и напугалась она тогда! Об железную ручку двери рассек он бровь. Шрам затянулся, но бровь осталась рассечена, вернее, с небольшой залысиной. Совсем незаметной.
И вот сейчас на почерневшем от синевы лице эту бровь Софья и увидела. Иначе и она б не признала своего Ванюшку...
– Катя, надо ехать... Поеду по госпиталям, – Софья собирала сумку. И ее было не удержать. Впрочем, никто и не пытался – врачи тоже люди, понимали.
Софья из районной больницы направилась в военкомат.
– Мой Ваня нашелся, – заявила на КПП ничего не понимающему дежурному. Добилась – пустили.
– Софья Сергеевна, мы ищем Вашего сына. А это фото.... Вы знаете сколько таких фоток летает по сети? Это молодежь так развлекается. Мы не уверены, что фото настоящее, что это не очередной фейк... Но мы проверяем информацию.
– Фейк? Мой сын не фейк! Скажите, в каком госпитале он мог оказаться после ранения?
Ехать ей не советовали, сказали, что есть связь, что они все выяснят, но Софья ждать не стала – она направилась на железнодорожный вокзал за билетами до Ростова-на-Дону. А чего тянуть? Вещи кое-какие с собой были, в больницу ж собиралась, паспорт – тоже с собой. А деньги – карточка. Понадобится, ещё найдет. Дома все равно она сидеть не сможет.
И на вокзале повезло, электричка до Саратова примчала ее туда в шестом часу, а в шесть она уже сидела в поезде на Ростов-на-Дону. Завтра примерно в двенадцать будет уж там.
Поезд летел, считая миллионы шпал, а Софье не сиделось, не спалось. Казалось, медленно он тащится и долго стоит на станциях. Она лежала на верхней своей полке, вылупив глаза. Иногда включала телефон, смотрела и смотрела на фотографию. Теперь она уж с кем угодно могла поспорить – никакой это не фейк, сын это ее.
Вечером позвонила Катя.
– Тёть Сонь, а Вы где? В больнице что ли? Я вот возле Вашего дома... Еле дозвонилась.
– Кать, я в поезде, я уже в Ростов еду.
– Что? Как в Ростов? Я вообще-то... Я с Вами хотела.
– Я сразу поехала в Саратов, Кать. Сразу.
– Как сразу? А собраться?
– А у меня все есть: бельишко, халат, тапочки. И документы с собой. Ты не переживай. Если это Ваня, так приедешь потом.
– Ну, Вы даете! – Катя была удивлена,– Ладно. Только будьте на связи.
Утром разговорилась с мужчиной попутчиком. Он слышал разговор по телефону, заинтересовался. Долго смотрел на фотокарточку, а потом степенно, растягивая слова, сказал:
– Нууу, наверное, можно узнать. По каким-то отдаленным признакам. Тут, кажется, что-то с бровью ...вот тут волосинок не хватает. Вам не кажется?
Соня не выдержала, подскочила, обняла попутчика. Он даже отпрянул от неожиданности.
– Вот! Вот! Заметили, да? Это он в детстве бровь разбил. А мне не верят!
И опять КПП госпиталя, долгие объяснения. Фотография парня несла в себе что-то магическое – она открывала любые двери.
Нет... Этого раненого в госпитале не было. Сначала ее убеждали в приемном покое, потом в кабинете какого-то врача, а потом, о чудо, ей выдали халат, бахилы, и медсестра повела Софью по отделениям.
Мать смотрела на молодых и не очень молодых ребят, сердце обливалось кровью, но Софья крепилась. Ей нужно было найти своего. Она ещё и ещё раз обходила палаты.
Этого мальчика с фотографии, даже хотя бы отдаленно напоминающего его, здесь не было.
– Знаете, у нас тут случай был, похожий на Ваш. Мы вот так искали больного. Там подпись к фотографии была, что у нас он лежит. Приехала журналистка, хотела репортаж написать о герое. Искали искали... Она дня через два позвонила, сказала, что айтишники обнаружили, что фото это шестилетней давности. Представляете, что творят? Ведь это же горе людское, а они потешаются.
Софья не хотела верить... Вернее, она была убеждена – на фото ее Ванечка.
– Ваша фотография неправдоподобна, уж простите, – взял в руки телефон молодой врач, – Судя по фото, произведена операция на черепной коробке. В этом случае, волосяной покров снимается полностью, а здесь брови не сбриты. Не знаю...
Софье ничего не оставалось, как госпиталь покинуть. Накрапывал летний южный дождь, а она тащилась на вокзал. Нет, домой возвращаться она не собиралась. Ей сказали, что сын может оказаться и в Краснодарском госпитале. Она собиралась ехать туда.
Софье все эти дни было не до себя. Усталость наваливалась камнем на плечи. Ещё нездоровилось, да к тому же она со вчерашнего дня ничего не ела, лишь пила чай в поезде.
Ещё в госпитале обратили внимание на то, что она слишком бледна, измерили давление, сделали укол. А вот сейчас, на просторном Ростовском вокзале, высокие потолки вдруг начали давить. Софья ухватилась за поручень, закрыла глаза.
– Вам плохо?
Какие-то молодые люди подхватили ее под руки, усадили на скамью.
– Может скорую? Или врача вокзального...
– Нет, нет... Все хорошо. Сейчас пройдет, – Софья и правда приходила в себя, парень с рюкзаком ей уже нес воды из буфета. И только сейчас она поняла, что очень хочет пить. Она жадно выпила из пластикового стаканчика все до капли. Вода ушла, как в песок.
– Ещё?
– Не беспокойтесь...
– Вы куда едете?
– Сына ищу. В Краснодар мне...
– Как это – ищите?
Два юноши и две девушки, по виду студенты, окружили ее, и Софья все рассказала. Они попросили скинуть фото на продиктованный номер. Вернее, взяли ее телефон и скинули сами. А потом купили ей билет до Краснодара на ближайший поезд. Она видела – ребята хорошие, доверилась.
Вскоре, они убежали, пожелав ей найти сына во что бы то ни стало.
Софья помахала им рукой, посмотрела на часы – до поезда больше двух часов.
Нет, так нельзя, – решила она. На поиски нужны силы. Силы и терпение. Она встала и направилась в вокзальный буфет. Здесь было даже горячее. Она съела котлету, выпила кофе. А потом направилась в магазин – нужны были продукты, хоть ехать было совсем недалеко.
В Краснодарском госпитале – опять разочарование. Здесь в палаты к раненым ее не пустили, но заверили – нет здесь таких. Госпиталь в Краснодаре был не один, она ехала в троллейбусе во второй госпиталь, когда зазвонил телефон.
– Софья, не знаю Вашего отчества, это Вика.
– Какая Вика?
– Ну, с вокзала Ростовского, помните? Вы мне фотку сына кинули.
– Ааа, Вика! Простите, совсем закрутилась.
– Я так думаю, в Краснодаре сына Вы тоже не нашли, да?
– Не нашла, но я ещё...
– Он в Москве, Софья...не знаю Вашего отчества. В Москве. В центральном военном госпитале на Щукинской. Там его видели. Нам передали, что он ...ну, типа, память потерял, контузия или что... Я не разбираюсь.
– Вика! Вика! А это точно? Это он?
– Со слов... Знаете, мы закинули в сеть. Лишь со слов, в общем-то, незнакомого парня. Он тоже там лежал, но сейчас уже в другом месте. Утверждает, что парень с фото лежал с ним по соседству. Даже этаж сказал – третий. И номер палаты помнит.
И Софья выскочила на остановке троллейбуса, перенаправилась опять на вокзал.
Она постепенно втягивалась в эту бродячую жизнь, уже не страшилась дорог. Она поедет хоть на край света, если мелькнёт там хоть краешек надежды...
Позвонила Кате, рассказала новость.
– Кать, мне деньги нужны. Боюсь, что Москву моя карточка уж не выдержит.
– Тёть Сонь, мы возьмём Вам билет, и денег на карточку кинем. Но я с Вами в Москву поеду. Подсяду в дороге.
И Катя слова сдержала.
Как же рада была Софья, когда увидела ее на перроне! Аж расплакалась. Теперь она не одна...
– Катенька!
– Ну, что Вы! Что Вы! Теперь я с Вами. Я тут и бельишка прихватила, и костюм спортивный мамин для вас, и продукты.
Раннее утро золотило Москву яркими лучами солнца, роняло длинные тени, отливало розовым в стёклах громадных зданий. Они спустились в метро, долго добирались до Щукинской. По дороге Катя сказала, что им даже есть где остановится. Просто диво – отозвались чужие люди, москвичи, готовые принять у себя дома мать раненого бойца.
Но Софье было не до обустройства ночлега, она разволновалась так, что немели пальцы на руках. А если Ваня умрет, не дождется ее? А если останется инвалидом? Как это – потерял память? И как их встретят в госпитале?
В Ростове и Краснодаре она плакала, умоляла, тыкала фотографией, и лишь этим пробивала стены. Но тут Москва.... Хорошо, что рядом была Катя.
– Так, наша станция. Вперёд, тёть Сонь.
Высотное светлое здание из бетона и стекла испугало ещё больше. Где уж тут найти маленького человека? А оказалось все иначе. В просторном фойе их встретила девушка, представилась волонтером, и буквально за двадцать минут их вопрос решился.
Софью и Катю пригласили в кабинет. Они с Катей поднялись на лифте, прошлись по светлому коридору.
– Здравствуйте. Проходите сюда, врач сейчас подойдёт.
Софья, пока ждала, крестилась, читала молитвы. Катерина не могла усидеть, вскакивала, ходила по кабинету.
Усталый пожилой доктор зашёл минут через десять, посмотрел на фото, присел, кивнул головой девушке-волонтеру.
– Да... Это он.
– Прекрасно, – девушка улыбалась, – Нашелся Ваш сын, выдыхайте.
– Где он? – Софья привстала.
– Он не у нас, – ошарашил доктор, – Понимаете, мы перегружены и его перевели в Питер. Там прекрасный военный госпиталь и очень хорошие нейрохирурги. Я, конечно, не уверен, но думаю, что его уже прооперировали.
– Прооперировали? Что с ним?
– Осколочные ранение в основание черепа, ну и... Спасение его было чудом, признаюсь вам. В общем, его доктор в Питере все подробно расскажет. Одной операцией там не обойдется. Набирайтесь терпения. Сейчас наши сотрудники свяжутся с Питером, вам придется обождать. Вы же поедете туда?
– Доктор, если б можно было лететь...
И вскоре они уже ехали на комфортной машине для перевозки тяжелобольных. С ними два медика и раненый офицер. Он держался молодцом, лишь иногда покашливал. Его перевозили как раз в этот питерский госпиталь.
И Софья так устала, что приснула в дороге. И снилось ей, как будто шагают они с Ваняткой по тропинке, вьющейся между зарослями сирени и огромными тёмно-зелёными старыми раскидистыми ивами, садятся над рекой на стволы и поют, как тогда ночью...
В Питере их ждали, но шли какие-то важные процессы и процедуры, пришлось ждать почти два часа. Софья сидела в тяжёлом раздумье. Может, и не Ваня там? Может сочинила она себе? А Вани уж давно нет в живых?
– Кто тут к бесфамильному больному нашему? – женщина-врач повела их в кабинет. В очередной раз за эти несколько дней шла Софья по длинному коридору. И столько раз эти коридоры ее никуда не приводили! На этот раз она как-то оцепенела. Шла и уж не волновалась. Вероятно, наступил предел волнению. Сердце обесчуствело...
А Катя, которая стойко держалась всю дорогу, которая была абсолютно спокойна в московском госпитале, наоборот, засопела носом, от жалостливого волнения навернулись на глаза ее слезы.
– Не волнуйся так, Катюш, – взяла ее Софья за руку в лифте. И голос Софьи, удивительно спокойный, немного вернул девушке твердость.
– Меня зовут Светлана Ивановна, я веду больного. Смотрите; пациент получил серьезную травму. Предстоят операции, реабилитация. Но я не буду вдаваться в подробности, потому что надо ещё выяснить – Ваш ли это сын? – строго говорила врач, – Но предупрежу, начнёте реветь и истерить, сразу из палаты выпроводим, поэтому спокойно смотрите, признаете или нет. Он вас не узнает. Он никого ещё не узнает, не говорит, очень слабо видит. Но глаза будут видеть лучше, не беспокойтесь, тут дело в другом. Вы готовы? – врач была напряжена, повидала на своем веку материнских бед и истерик.
– Конечно, – спокойно ответила Софья. Катя кивнула, глаза ее были испуганы.
Они вошли за врачом в палату. Там всего двое больных. На правой койке сидит мужчина, голова его была стрижена налысо – на затылке пластырь.
А слева лежал тот, к кому они так долго ехали. В палате было тепло, простынь едва бугрилась над худым лежащим телом.
Ошиблась? Не он. Даже если б Ваня похудел сильно, он не стал бы таким... Он всегда был крепким.
Врач обошла койку, что-то поправила. Кажется парень поймал ее глазами, чуть повернул подбородок.
Выглядел он уже не так одутловато, как на фото. Софья шагнула раз, шагнула два... Нет, не Иван...
И вдруг... Он!
Это был он! Уменьшенная копия ее сына, как будто прошло лет шестьдесят и сын состарился, ссохся. Но это был он... Это был Ваня!
Он смотрел куда-то в сторону врача, ловил тени на фоне окна.
Софья вздохнула, оглянулась на Катю. Та зажала рот обеими руками, виски и глаза побагровели. Она тоже узнала Ивана, она сдерживала крик.
– Доктор, это мой сын, Иван Никифоров, – Софья сказала это так спокойно и сдержанно, что врач сразу расслабилась, велела подвинуть стул, сесть рядом.
– Назовите его по имени. Позовите. Только очень спокойно. Просто поговорите с ним, за руку можно взять.
Руки Ивана были скрючены, Софья не стала распрямлять, просто взяла обеими руками его ладонь.
Катерина не сдержала напряжения, хриплый ком рыданий вырвался из груди, и она выбежала из палаты.
– Пусть остынет, – спокойно сказала Светлана Ивановна.
– Ванюш, здравствуй. Похудел ты. Ну, ничего, мы с тобой все наверстаем. Катя приехала, Мишка тебя ждёт не дождется, Тарзан твой скучает. Вот выздоровеешь и домой поедем. Теперь я буду рядом, не брошу тебя, не уеду. Слышишь?
Софья говорила и говорила, а Светлана кивала. Вернулась Катя, встала рядом, прислушивался к рассказу Софьи сосед.
Вот только Ваня был, казалось, безучастен. Он по-прежнему глядел на окно, немного поводя глазами из стороны в сторону.
– Вы не думайте, что так и будет. Он пойдет на поправку. Нейронные связи они, знаете ли, требуют времени, терпения и работы. А у него серьезное проникающее внутричерепное ранение, травмы головного мозга. Но у нас такие нейрохирурги! Ого-го! И не таких лечили! Сейчас окрепнет, и ещё одна операция. Но мы очень надеемся, что он все вспомнит. И то, что вы приехали, может помочь. Ему нужны детские воспоминания, родные голоса... Все наладится. Или почти всё. Будьте терпеливы только..., – успокаивала врач.
А Софью не нужно было успокаивать.
– Он живой, Светлана Ивановна. Разве это не счастье?
– Ваше счастье ещё впереди. И Ваше тоже, девушка, – сказала она Кате.
Катя успокоилась, тоже присела рядом.
– А лето какое хорошее у нас, Вань. Под ивами купается детвора.
И у Софьи вдруг стало светло на душе. Вот лежит перед ней сын, такой больной, а ей вдруг стало ясно и видно наперед – он поправится...
И от этого внутреннего света вдруг захотелось спеть. И она потихоньку, нежно и протяжно вдруг запела:
– Ивушки вы, ивушки.
Деревца зелёные,
Что же вы наделали, а-а-а...
На любовь ответили
И вдруг... это заметили все, Ваня застыл и стал искать глазами – откуда исходил голос. И нашел, посмотрел прямо на мать, посмотрел цепко, не так, как смотрел только что, нахмурил лоб и прислушался.
Софья пела и пела, уж третий раз по кругу вела свою песню. Мужчина встал, подошёл поближе, с интересом наблюдал.
Из уголка глаза Ивана выкатилась слеза, губы беззвучно шептали: " – Мама".
– Я, сынок, я, Ванечка...
– Пойте ещё, – попросила врач, она внимательно с волнением смотрела на пациента, теребя в руке маску...
Софья запела.
– Ты смотри... Распелся парень, – констатировал с улыбкой сосед по палате.
Так и было. Ещё совсем беззвучно, со слезами в глазах, Ваня пел вместе с матерью одними губами их любимую песню:
– Лодочка качается,
К берегу причалится,
К берегу причалится, а-а-а...
Любовь не кончается...
***
🙏🙏🙏