Телефон зазвонил в тот самый момент, когда Полина считала мелочь в старой шкатулке — может быть, на хлеб хватит до зарплаты? Борис схватил трубку так быстро, словно ждал этого звонка всю жизнь.
— Тётя Анфиса? Что случилось?
Полина замерла. Знакомые нотки в голосе мужа — заискивающие, почтительные. Те самые, что появлялись только когда звонила она.
— Конечно, конечно... Сейчас же приеду.
«Опять», — мелькнула мысль в голове Полины. Опять эта женщина найдет способ выманить у них последнее. А вчера дочка просила денег на экскурсию в школе, и пришлось отказать. «Может быть, в следующем месяце, солнышко».
— Борис, — позвала она тихо, когда он положил трубку. — У нас же совсем ничего не осталось до...
— Тёте Анфисе нужна помощь, — перебил он, не поднимая глаз. — Она меня воспитала, Полина. Понимаешь?
Понимать... Двадцать лет замужества, и она понимала слишком хорошо. Понимала, как Анфиса умеет придумывать срочные «проблемы» каждый раз, когда в их семье появлялись хоть какие-то деньги. Понимала, как Борис слепнет, когда дело касается этой женщины.
Через полчаса он вернулся с пустыми карманами и виноватым лицом.
— Она заболела, — бормотал Борис, избегая взгляда жены. — Нужны лекарства...
— Какие лекарства за пятнадцать тысяч? — Полина говорила спокойно, но внутри все клокотало. — Борис, это же все, что у нас было! Все!
— Не кричи, — он поморщился, как от зубной боли. — Соседи услышат.
Словно по заказу, за стенкой захлопнула дверь Тая — их соседка по коммуналке. Женщина с острым языком и еще более острым слухом.
— А пусть слышат! — Полина уже не могла сдерживаться. — Пусть знают, что мой муж последний дурак!
Борис побледнел. В его глазах мелькнула боль — та самая, что появлялась всякий раз, когда между двумя самыми важными женщинами в его жизни разгорался конфликт.
«Она меня спасла, — думал он. — Когда родители погибли, тетя Анфиса забрала меня к себе. Растила как родного сына. А теперь она старая, больная...»
Но картинка в голове упорно не складывалась с реальностью. На прошлой неделе он видел Анфису в дорогом пальто у метро. Новое пальто. А месяц назад она хвасталась подруге по телефону про путевку в Сочи.
— Полинка, — он попытался обнять жену, но она отстранилась. — Ты же знаешь, я не могу ей отказать...
— Знаю, — ответила она тихо. — Знаю, что для тебя она важнее собственной семьи.
В коридоре послышались шаги. Тая. Наверняка идет к чайнику — у них одна кухня на двоих, и соседка имела привычку появляться в самые неподходящие моменты.
— Добрый день, — пропел голос за дверью. — Я тут чайку хотела попить... Не мешаю?
Полина открыла дверь кухни. Тая стояла в халате и тапочках, но глаза у нее были любопытные, живые.
— Проходите, Тая Васильевна.
— А чего это вы такие... того... — соседка включила чайник и оглядела их внимательно. — Поругались, что ли?
Борис хотел было что-то сказать, но Полина его опередила:
— Да так... семейные дела.
— А-а-а, — протянула Тая и многозначительно кивнула. — Понимаю. Тетушка опять денежки попросила?
Борис вздрогнул.
— Откуда вы...
— Да всем двором известно, милый, — Тая налила кипяток в кружку. — Ваша Анфиса Ивановна такая... активная дамочка. То в такси к вам едет, то на рынке с полными сумками расхаживает. А на днях подруге своей рассказывала — какой у нее племянничек заботливый, все про нее думает...
Повисла тишина. Полина смотрела на мужа, и в ее взгляде было столько боли, что Борис отвернулся.
«Неужели правда так заметно?» — думал он. — «Неужели соседи обсуждают...»»
— Тая Васильевна, — начала Полина, — а вы не могли бы...
— Молчать? — соседка усмехнулась. — Да что я, чужих семейных дел не видела... Только вот скажу одно: жалко мне вас, деточка. Мужик хороший, а дурачок полный.
Борис вскинулся:
— Вы о ком это?
— Да о тебе, родименький, — Тая спокойно помешала сахар в чае. — Сорок лет тебе уже, а все маменькин сынок. Только мамочка у тебя, считай, чужая.
Вечером, когда Тая ушла к себе, оставив после себя тяжелое молчание, Полина сидела на кухне и смотрела в окно. На столе лежали счета за коммуналку — их нужно было оплатить до конца недели.
«Как мы будем жить?» — крутилось в голове. — «Что я скажу детям? Что папа снова отдал все деньги тете?»
Борис пришел на кухню. Сел напротив.
— Полина...
— Не надо, — она не повернулась к нему. — Не надо ничего говорить.
— Но я же...
— Ты не виноват, — голос у нее был странный, отстраненный. — Ты просто слабый. А я дура, что двадцать лет этого не понимала.
Эти слова ударили больнее любого крика. Борис почувствовал, как что-то внутри него сжалось, заныло.
— Полинка, давай поговорим...
— О чем? — она наконец повернулась к нему, и он увидел в ее глазах что-то новое. Не злость. Не обиду. Усталость. Такую глубокую усталость, что стало страшно.
— О том, что я больше не могу так жить. О том, что мне сорок три года, а я до сих пор считаю копейки, потому что мой муж содержит чужую тетку. О том, что наши дети носят поношенные вещи, а Анфиса Ивановна ездит на курорты.
«Она права», — понял вдруг Борис. И это понимание было как удар под дых. «Господи, она же права...»
— Полина, я исправлюсь...
— Не надо, — она встала, подошла к окну. — Не обещай. Ты уже обещал. Много раз.
За окном горели фонари. Где-то там, в другом конце города, Анфиса, наверное, уже планировала, на что потратить сегодняшние деньги. А здесь, на их кухне, рушилась семья.
— Мам, а почему ты плачешь? — в дверях появилась их дочка Света. Пятнадцать лет, острый взгляд — весь в мать.
Полина быстро вытерла глаза:
— Да так, солнышко... устала просто.
Света посмотрела на отца, потом на мать. И спросила:
— Это опять из-за тети Анфисы?
Повисла тишина. Даже дети знали...
— Света, иди к себе, — тихо сказал Борис.
— Пап, а почему она важнее нас? — девочка не двигалась с места. — Почему ты ей даешь наши деньги?
«Из уст младенца...» — подумала Полина.
Борис открыл рот, но слов не нашлось. Что он мог сказать? Что тетя Анфиса его вырастила? Что он ей обязан? Но ведь это не означает, что он должен забыть о собственной семье...
— Ладно, — Света пожала плечами. — Не отвечайте. Я и так все поняла.
Когда дочь ушла, Полина сказала:
— Борис, завтра я подам на развод.
Он замер.
— Полина...
— Не останавливай меня. Я приняла решение.
«Развод». Слово повисло в воздухе как приговор. Борис попытался представить свою жизнь без Полины, без детей. Пустая квартира. Тишина. И только тетя Анфиса, которая будет звонить и просить денег.
«А что, если Полина права? Что, если я действительно дурак?»
Утром Полина собирала документы. Двигалась четко, без лишних слов. Борис сидел на кухне и смотрел, как рушится его семья.
Зазвонил телефон. Анфиса.
— Боренька, милый, тут такая история приключилась...
Он слушал знакомый голос и вдруг понял: он не хочет этого разговора. Не хочет снова врать жене, снова искать деньги, снова чувствовать себя виноватым.
— Тетя Анфиса, — перебил он. — Нет.
— Что «нет»?
— Денег нет. И не будет.
Повисла пауза.
— Боря, ты что, заболел? Я же тебя вырастила...
— Я знаю. И я благодарен. Но у меня есть своя семья. И она важнее.
Он положил трубку. Руки дрожали, но внутри было странное ощущение облегчения.
Полина стояла в дверях с пакетом документов в руках.
— Ты слышала? — спросил он.
— Слышала.
— И что теперь?
Она помолчала. Потом медленно поставила пакет на стол.
— Не знаю, Борис. Честно не знаю.
За окном начинался новый день. И впервые за много лет Борис не боялся звонка телефона.
Неделя прошла в странной тишине. Анфиса не звонила — видимо, переваривала отказ. Полина ходила по квартире как призрак, делала обычные дела, но между ними повисла невидимая стена.
Борис несколько раз пытался заговорить с женой, но она отвечала односложно, вежливо и холодно. Хуже всего было то, что она больше не сердилась. Злость можно понять, с ней можно бороться. А вот эта ледяная вежливость пугала.
— Мам, пап помирился с тетей? — спросила Света за ужином.
— Нет, — коротко ответила Полина.
— А с нами?
Повисла пауза. Борис поднял глаза на дочь — такие знакомые, материнские глаза.
— Не знаю, солнышко, — сказал он честно. — Не знаю.
В субботу утром пришла Тая. Постучала в дверь, зашла без приглашения — как всегда.
— Ну что, голубчики, как дела? — она оглядела их внимательно. — Что-то вы оба бледные какие-то.
— Нормально все, — буркнул Борис.
— Да ну? — Тая присела на край стула. — А тетушка ваша что, больше не звонит?
Полина вздрогнула. Борис нахмурился:
— Тая Васильевна, это наши дела...
— Конечно, конечно, — соседка замахала руками. — Только вот встретила я вчера вашу Анфису Ивановну в магазине. Такая она... расстроенная была. Говорит — племянник совсем отбился от рук, денег не дает.
«И что я должен чувствовать?» — подумал Борис. — «Жалость? Вину?»
Но внутри было пусто.
— А еще она сказала, — продолжала Тая, будто не замечая молчания, — что вы, Полинка, его настроили против нее. Что это все ваши происки.
Полина резко встала:
— Что?!
— Тая Васильевна, — Борис поднялся тоже, — вы зачем это рассказываете?
— А затем, милый, что правду знать надо, — соседка невозмутимо попивала чай. — Ваша тетушка по всему району трезвонит — какая у вас жена плохая, как она семью разрушает...
Борис почувствовал, как внутри поднимается волна ярости. Такой он себя не помнил.
— Она... что говорит?
— Да всякое, — Тая пожала плечами. — Что Полина вас против нее настраивает, что жадная она, что из-за нее дети голодные ходят...
— Дети голодные? — Полина побледнела. — Из-за меня?
«Хватит», — что-то щелкнуло в голове Бориса. — «Хватит уже».
Он встал так резко, что стул опрокинулся.
— Где она сейчас?
— Кто? — не поняла Тая.
— Анфиса. Где она?
— Да дома, наверное... Борис, ты куда?
Но он уже надевал куртку.
Анфиса жила в хорошем районе, в квартире, которую Борис помог ей купить пять лет назад. Взял кредит, отдавал до сих пор.
Она открыла дверь в новом халате — шелковом, дорогом.
— Боренька! — обрадовалась она. — Наконец-то пришел к разуму! Проходи, проходи...
— Не пройду, — он остался на пороге. — Скажи мне, тетя Анфиса, это правда, что ты рассказываешь соседям про мою жену?
Лицо женщины изменилось. Стало настороженным.
— Боря, что за глупости...
— Это правда, что ты говоришь, будто Полина детей голодом морит?
— А разве нет? — Анфиса выпрямилась, и в голосе появились знакомые командные нотки. — Разве она не запрещает тебе помогать мне? Разве не из-за нее ты бросил меня в старости?
Борис смотрел на эту женщину и не узнавал. Где та добрая тетя, которая качала его на руках после похорон родителей? Где женщина, которая читала ему сказки и варила манную кашу?
«А может, ее и не было? — мелькнула страшная мысль. — Может, я сам себе все это придумал?»
— Тетя Анфиса, — сказал он медленно, — мне сорок лет. У меня своя семья. Жена, дети. Я не могу всю жизнь отдавать тебе последние деньги.
— Как ты смеешь! — она взвилась. — Я тебя подняла! Из грязи подняла! А ты...
— А я тебе благодарен, — перебил Борис. — Искренне благодарен. Но благодарность — это не рабство.
— Да как ты можешь! Я же тебе мать!
— Нет, — он покачал головой. — Ты не мать. Мать не стала бы разрушать семью своего ребенка.
Анфиса замерла. В ее глазах мелькнуло что-то похожее на страх.
— Боря...
— И еще, — продолжал он, — если я услышу, что ты хоть слово сказала против моей жены, мы больше никогда не увидимся. Понятно?
Он развернулся и пошел к лифту. За спиной хлопнула дверь.
Домой он вернулся опустошенный. Полина сидела на кухне с чашкой чая. Одна.
— Тая ушла? — спросил он.
— Ушла. — Полина не подняла глаз. — Сказала, что ты к Анфисе поехал.
— Да. Поехал.
— И?
Борис сел напротив, посмотрел на жену. На усталые глаза, на преждевременные морщинки у рта, на руки — рабочие, не знавшие маникюра.
— Полина, прости меня.
Она вздрогнула, наконец подняла взгляд.
— За что?
— За все. За эти двадцать лет. За то, что ставил ее выше тебя. За то, что ты работала на двух работах, а я отдавал деньги чужому человеку.
— Борис...
— Дай договорить, — он взял ее руки в свои. — Я понял сегодня... она не была мне матерью. Настоящая мать не стала бы требовать, чтобы я бросил свою семью. А ты... ты терпела все эти годы. Молча терпела.
Полина молчала. По ее щекам текли слезы.
— Ты меня простишь?
— Я не знаю, — прошептала она. — Борис, я так устала... Так устала бороться с призраками.
— Больше не будет призраков, — он прижал ее руки к губам. — Обещаю.
— Не обещай, — она покачала головой. — Просто... просто покажи.
Прошел месяц
Анфиса так и не позвонила. Борис несколько раз порывался набрать ее номер, но останавливался. В квартире стало спокойнее. Дети чаще смеялись. Света получила деньги на экскурсию.
Полина все еще была осторожной, но стена между ними потихоньку рушилась.
А потом случилось то, чего Борис не ожидал.
Анфиса пришла сама. В воскресенье, к обеду. Постучала в дверь тихонько, неуверенно.
Открыл Борис. Увидел тетю — постаревшую, осунувшиеся, в старом пальто.
— Боря, — сказала она тихо, — можно войти?
Он молча посторонился.
Полина выглядывала из кухни. Дети притихли в своей комнате.
— Боря, — Анфиса села на край дивана, — я пришла... попросить прощения.
Он не ожидал этого.
— Я думала этот месяц, — продолжала она. — Много думала. И поняла... ты прав. Я стала для тебя не тетей, а обузой.
Борис молчал.
— Полина, — Анфиса повернулась к невестке, — простите меня. Я была неправа. Очень неправа.
Полина вышла из кухни, села в кресло.
— За что прощать?
— За то, что разрушала вашу семью. За то, что говорила про вас гадости. За то, что... — голос Анфисы дрожал, — за то, что забыла: главное в жизни — не брать, а отдавать.
Повисла тишина.
— Тетя Анфиса, — сказал наконец Борис, — я не отрекаюсь от тебя. Ты действительно многое для меня сделала. Но теперь у меня другие обязательства.
— Я знаю, — кивнула она. — И я не буду больше просить денег. Я... устроилась на работу. В школе, уборщицей. Немного, но хватает.
«Уборщицей?» — Борис не поверил своим ушам. — «Анфиса, которая всю жизнь считала себя выше других?»
— А деньги, которые ты мне давал... — она полезла в сумку, — вот. Это все, что смогла собрать. Остальное потрачено, но я буду возвращать понемногу.
На столе лежала пачка купюр. Не очень большая, но для их семьи — значительная.
Полина смотрела на тётю и не знала, что чувствовать.
— Не надо, — сказал Борис. — Оставь себе.
— Нет, — Анфиса покачала головой. — Это ваше. Свете на школу.
Когда Анфиса ушла, обещав приходить только по праздникам и «без просьб», семья осталась на кухне втроем.
— Пап, — сказала Света, — а она правда изменилась?
— Не знаю, солнышко, — честно ответил Борис. — Время покажет.
— А если нет?
— Тогда мы справимся, — неожиданно для себя сказала Полина. — Мы уже справились с худшим.
Борис посмотрел на жену. В ее глазах было что-то новое. Не прежняя покорность, не усталость. Сила. Она поняла, что может постоять за себя и за детей. И это знание изменило ее.
— Полина, — позвал он тихо.
— Что?
— Ты меня любишь?
Она помолчала. Потом улыбнулась — впервые за долгое время по-настоящему:
— Люблю, дурак. Иначе не мучилась бы столько лет.
За окном садилось солнце. В квартире было тепло и тихо. На столе лежали деньги — их деньги, которые они потратят на свою семью.
И Борис подумал: может быть, настоящая взрослость начинается не тогда, когда тебе исполняется восемнадцать. А тогда, когда ты наконец понимаешь, кто тебе действительно дорог.
А телефон больше не казался врагом.