— Ты больше не мужчина, Ефим! Ты — мешок с салом! — крик Амалии эхом отозвался в спортивном зале, где десятки глаз уставились на толстяка в растянувшейся майке.
Богдан, весь в рельефных мышцах и испарине после тренировки, презрительно усмехнулся. Его двадцать восемь лет против Ефимовых сорока пяти выглядели как приговор.
— Амалия, домой! Сейчас же! — хрипло выдавил Ефим, тяжело дыша после подъема по лестнице спортзала.
— Не смей мне приказывать! — женщина шагнула к Богдану, демонстративно взяла его под руку. — Видишь разницу? Вот это — мужчина!
Зал взорвался смехом. Кто-то даже снимал на телефон. Ефим понял: он опозорен навсегда.
А началось все так буднично... Три месяца назад Амалия записалась в спортзал. Сказала — для здоровья. Ефим только хмыкнул, не отрываясь от футбола на экране.
— Хорошо, дорогая, — буркнул он, потянувшись за очередной банкой пива. — Только не трать много.
Амалии было тридцать восемь. Фигура еще держалась, но морщинки у глаз предательски выдавали возраст. В зеркале она все чаще подмечала, как увядает. А рядом храпел муж — бывший красавец, превратившийся в неряшливого толстяка.
Когда это случилось? Когда Ефим перестал за собой следить? Может, после повышения на заводе пять лет назад? Или когда купили квартиру побольше? Амалия не могла вспомнить точный момент. Просто однажды поняла: спать с ним противно.
Грязные носки в спальне. Немытая посуда с остатками вчерашней еды. Запах пота и перегара по утрам. И это безразличие... это страшное равнодушие ко всему, кроме телевизора и холодильника.
— Ефим, может, пойдем погуляем? — предлагала она по выходным.
— А что там делать? Дома лучше, — отмахивался он.
В спортзале Богдан заметил ее в первый же день. Высокий, подтянутый тренер с густой шевелюрой и внимательными глазами. Он подошел, когда Амалия безуспешно пыталась настроить беговую дорожку.
— Позвольте помочь, — его голос был мягким, но уверенным.
— Спасибо... — Амалия почувствовала, как краснеет. Давно ли мужчина обращался к ней так вежливо?
— Богдан, — представился он. — А вы?
— Амалия.
— Красивое имя. Под стать хозяйке.
Простые слова, а сердце забилось как в восемнадцать. Когда Ефим в последний раз делал ей комплименты? Амалия не помнила.
Занятия стали смыслом жизни. Два раза в неделю, потом три, потом почти каждый день. Богдан составил для нее программу, следил за техникой, хвалил за успехи.
— У вас отличные данные, Амалия. Жаль, что поздно начали, — сказал он через месяц.
— Поздно? — расстроилась она.
— Для спорта больших достижений, — улыбнулся он. — А для красоты — самое время.
Она похудела на восемь килограммов. Мышцы подтянулись. В новой спортивной форме Амалия чувствовала себя другой — желанной, сильной.
Ефим даже не заметил перемен.
— Амалия, где ужин? — спросил он однажды, когда она вернулась из зала.
— Приготовь сам, — устало ответила она.
— Что? — он оторвался от телевизора, недоуменно посмотрел на жену. — Ты шутишь?
— Я устала. Целый день работала, потом тренировка...
— А я что — не работаю? — Ефим возмутился. — Я семью кормлю!
— Кормишь? — Амалия впервые за годы повысила голос. — Ты только жрешь и пьешь! Когда ты в последний раз посуду помыл? Мусор вынес?
— Это женские дела, — буркнул Ефим и снова уткнулся в экран.
Амалия смотрела на мужа — на его отвисший живот, немытые волосы, футболку в пятнах — и понимала: она его больше не любит. Совсем.
Все изменилось в пятницу, когда они остались в зале вдвоем. Богдан помогал ей с растяжкой, его руки касались ее ног, спины... Амалия замерла.
— Амалия, — тихо произнес он.
Она подняла глаза. В его взгляде читалось желание — то самое, которого так не хватало дома.
— Я замужем, — прошептала она.
— Знаю, — Богдан не отвел рук. — И что?
Первый поцелуй случился там же, между тренажерами. Робкий, несмелый. Потом были встречи после тренировок, когда зал пустел. Прикосновения становились смелее, а Амалия — счастливее.
Ефим ничего не подозревал. Приходила домой — он сидел в том же кресле, в той же позе. Иногда засыпал прямо перед телевизором, и Амалия накрывала его пледом, чувствуя не любовь, а жалость.
— Женя звонил, — сказал Ефим как-то вечером. — Приглашал на шашлыки в выходные.
— Иди один, — ответила Амалия, не поднимая глаз от телефона. Богдан прислал фотографию с тренировки.
— А ты что делать будешь?
— У меня дела.
Какие дела могут быть у жены? Ефим пожал плечами и забыл о разговоре.
А Амалия планировала встречу с Богданом в его квартире. Впервые за годы она покупала красивое белье, делала маникюр, выбирала парфюм. Чувствовала себя женщиной.
В субботу, когда Ефим уехал к Жене, Амалия отправилась к любовнику. Богдан встретил ее в дверях — свежий после душа, в одних джинсах. Мышцы на торсе играли при каждом движении.
— Как красиво, — прошептала Амалия, войдя в его холостяцкую квартиру. Чистота, порядок, запах хорошего одеколона.
— Это ты красивая, — Богдан обнял ее со спины, поцеловал в шею.
То, что произошло дальше, Амалия не испытывала уже много лет. Богдан был нежным и страстным одновременно. Он смотрел ей в глаза, шептал, какая она желанная. После близости они лежали, обнявшись, и Амалия думала: вот оно — счастье.
— Амалия, — тихо сказал Богдан. — А что если мы не будем прятаться?
— Как это? — она приподнялась на локте.
— Ты же понимаешь, что с мужем у тебя все кончено. Зачем тянуть?
Амалия молчала. Богдан был прав. Но как сказать Ефиму? Как разрушить семью, которой посвятила пятнадцать лет?
— Подумай, — Богдан поцеловал ее в плечо. — Жизнь коротка. Не трать ее на того, кто тебя не ценит.
Решение пришло само собой в понедельник. Ефим встретил ее на пороге с претензиями:
— Где была? Почему телефон не брала?
— А тебе какая разница? — устало ответила Амалия.
— Как какая? Я муж!
— Муж? — она посмотрела на него: растрепанный, в трусах и майке, с пивным животом. — Ты последний раз когда мылся? Когда зубы чистил?
— При чем тут это?
— При том, что я больше не могу! — Амалия сорвалась. — Я задыхаюсь рядом с тобой! Ты превратился в...
— В кого? — потемнел лицом Ефим.
— В свинью! — выкрикнула она. — В жирную, вонючую свинью!
Ефим замахнулся, но Амалия увернулась.
— Не смей! — процедила она сквозь зубы. — Больше никогда не смей!
На следующий день, проходя мимо спортзала после работы, Ефим решил заглянуть. Интересно же, чем жена там занимается. В большом окне первого этажа он увидел тренажерный зал. И замер.
Амалия стояла у шведской стенки в обнимку с молодым качком. Они целовались. Страстно, забыв обо всем мире.
Ефим ворвался в зал как ураган.
— Шавка! — заорал он на весь зал. — Шлюха продажная!
Амалия обернулась. В ее глазах не было страха — только презрение.
— Ты пришел за мной? — спокойно спросила она.
— Домой! Сейчас же!
— Не пойду, — Амалия шагнула к Богдану. — Мое место здесь. С ним.
— Да кто он такой? — завопил Ефим. — Малолетка! Альфонс!
— Он мужчина, — ответила Амалия. — А ты — нет.
Зал взорвался смехом и свистом. Кто-то крикнул: "Толстяк, проваливай!" Ефим понял — он опозорен.
— Амалия, ты пожалеешь! — прохрипел он и выбежал из зала.
Дома Амалия собрала вещи молча. Ефим сидел на кухне, допивая пиво.
— Амалия, — позвал он, когда она проходила мимо с чемоданом. — Не делай глупости. Он тебя бросит. Таких как ты у него — десятки.
Амалия остановилась.
— Может быть, — сказала она. — Но с тобой я умираю каждый день.
— Пятнадцать лет вместе, — тихо произнес Ефим. — Неужели это ничего не значит?
— Значило, — Амалия посмотрела на мужа в последний раз. — Пока ты не забыл, что такое быть мужчиной.
Дверь захлопнулась. Ефим остался один в квартире, которая внезапно показалась огромной и пустой.
Женя приехал через час после звонка друга.
— Что случилось? — спросил он, увидев Ефима на кухне с бутылкой водки.
— Амалия ушла, — тупо повторил Ефим. — К молодому ушла.
— Как ушла?
Ефим рассказал. Женя слушал, качая головой.
— Ты довел, — сказал он наконец.
— Что? — Ефим поднял красные глаза.
— Довел до измены. Когда ты в последний раз цветы ей дарил? Когда комплимент сделал? Когда просто обнял?
— При чем тут это? Она жена, обязана...
— Никто никому ничего не обязан, — резко перебил Женя. — Любовь заслуживают. Каждый день.
— А как же измена? — возмутился Ефим.
— А как же пятнадцать лет равнодушия? — парировал друг. — Ты превратился в овощ, Ефим. Амалия хотела жить.
***
В Сочи Амалия и Богдан сняли квартиру с видом на море. Первый месяц был как медовый — пляж, рестораны, страсть до утра. Амалия расцветала на глазах.
Но постепенно быт давал о себе знать. Богдан оказался не просто молодым — он был инфантильным. Не умел готовить, убираться, планировать бюджет. Все это ложилось на Амалию.
— Богдан, нужно искать работу, — сказала она через два месяца.
— Зачем торопиться? — лениво ответил он, загорая на балконе. — Отдохнем пока.
— На что? Деньги кончаются.
— Найдется что-нибудь.
Но не находилось. Богдан привык, что женщины его содержат. Сначала мама, потом богатые клиентки фитнес-клуба, теперь Амалия.
К осени романтика выветрилась совсем. Богдан целыми днями пропадал на пляже с молоденькими туристками, а Амалия работала в сувенирной лавке, чтобы платить за квартиру.
— Ты изменился, — сказала она ему однажды вечером.
— Это ты изменилась, — равнодушно ответил Богдан. — Стала занудой. Как все старые женщины.
Слова ударили больнее пощечины. Амалия поняла: для него она всегда была просто очередной зрелой женщиной, которая платит за молодое тело.
В Москве Ефим похудел на двадцать килограммов. Не от диет — от горя. Квартира без Амалии казалась музеем. Он не трогал ее вещи, не переставлял мебель.
Женя заставил его записаться в спортзал. Другой, не тот, где жена изменяла.
— Приведи себя в порядок, — сказал друг. — Может, еще не все потеряно.
Ефим тренировался с остервенением — будто пытался физической болью заглушить душевную. Постепенно мышцы вернулись, живот ушел. В зеркале он видел прежнего себя — того, в которого влюбилась Амалия.
Но было ли не поздно?
Звонок раздался в февральскую стужу. Ефим не сразу узнал голос.
— Это я, — тихо сказала Амалия.
— Где ты?
— В Москве. Приехала вчера.
— А Богдан?
— Остался там. С девятнадцатилетней немкой.
Молчание затянулось.
— Ефим, — наконец произнесла Амалия. — Можно я приеду? Поговорить?
— Конечно.
Он метался по квартире, не зная, что делать. Убрал, приготовил чай, переоделся в лучшую рубашку.
Амалия постарела. Морщинки стали глубже, в волосах появилась седина. Но она была все той же женщиной, которую он любил пятнадцать лет.
— Прости, — сказала она, едва переступив порог.
— За что?
— За все. За измену. За жестокость. За то, что бросила тебя.
Ефим смотрел на жену и понимал: он тоже виноват. Может, даже больше.
— Я был плохим мужем, — сказал он. — Перестал тебя замечать. Ценить.
— А я испугалась, убежала к первому встречному, — Амалия подняла глаза.
Они сидели на кухне, пили вишневый чай и много говорили. Впервые за годы — говорили по-настоящему.
— Я понял, — тихо сказал Ефим. — Что значит тебя потерять. Каждый день был как мука.
— А я поняла, — ответила Амалия, — что молодость тела ничего не значит без зрелости души.
— Можем ли мы... — начал Ефим и запнулся.
— Попробовать сначала? — закончила Амалия. — Не знаю. Но хочу попробовать.
Он взял ее руку. Впервые за много месяцев.
— Я изменился, — сказал Ефим. — Понял, что значит быть мужчиной.
— А я поняла, что значит быть женщиной, — ответила Амалия. — Не девочкой, которая бежит за красивой картинкой. А женщиной, которая умеет ценить настоящее.
Прошел год
Ефим и Амалия восстанавливали отношения медленно, осторожно. Он дарил цветы, делал комплименты, помогал по дому. Она училась говорить о своих потребностях, а не молчать и копить обиды.
Иногда между ними вставала тень Богдана. Но они учились жить с этой болью — как с рубцом, который напоминает о важном уроке.
— Знаешь, — сказала Амалия как-то вечером, — я благодарна судьбе за ту боль.
— Почему? — удивился Ефим.
— Без нее мы бы так и жили — как соседи по квартире. А теперь мы снова муж и жена.
Ефим обнял ее, и Амалия поняла: иногда нужно потерять все, чтобы найти главное.
Любовь не терпит равнодушия. Она требует ежедневного труда, внимания, заботы. И когда люди это понимают — пусть даже через боль и потери — у них есть шанс на настоящее счастье.
А где-то в Сочи Богдан по-прежнему тренировал богатых дам, обещая им молодость и красоту. Он даже не помнил Амалии — в его жизни было слишком много таких женщин.
Но иногда, глядя на море, он чувствовал странную пустоту. Будто что-то важное прошло мимо, а он этого не заметил.
Только вот понять, что именно, Богдан не смог: был еще слишком молод.