Итак, задумывалась и, видимо, была написана и впоследствии уничтожена большая поэма, в которой, судя по дошедшим до нас планам, должен был присутствовать полный набор романтических коллизий. Это и любовный треугольник («Атаман и с ним дева» - и тут же «дочь купца») с трагическим исходом событий: «Он берёт себе другую — та сходит с ума; новая не любит и умирает». Видим мы и предательство: «Есаул предаёт его». И, наконец, во втором варианте плана мы читаем: «Разбойники, история двух братьев». В связи с этим очень интересно, что в мае 1820 года Н.М.Языков в письме брату из Дерпта в Петербург спрашивает: «NB. Слышно, что Пушкин написал новую поэму: Братоубийца. Слышал ли ты об этом? и как похваляют её критики?» Как хочется узнать, почему так названа поэма! Говорит ли это о каком-то первоначальном замысле её или просто перед нами своего рода «испорченный телефон»?
Существует немало попыток своего рода «реконструкций» если не текста, то хотя бы сюжета поэмы, но, конечно, ничего сказать конкретно нельзя. Кое-кто вообще сомневается, что оная поэма существовала, и предполагает создание Пушкиным своего рода легенды о ней. Ссылаются обычно на уже упомянутое мной сообщение Е.Н.Орловой А.Н.Раевскому: «Пушкин послал брату Николаю отрывок поэмы, которую он не думает ни печатать, ни кончить. Это странный замысел, отзывающийся, как мне кажется, чтением Байрона». Может быть, действительно дело не пошло дальше замысла? Рассказ об атамане и двух «девах», задуманный автором, действительно указывает на какие-то аналогии с байроновским «Корсаром». Увидели сходство, правда, с другим произведением лорда Байрона, и другие читатели. П.П.Татаринов, литератор-дилетант, писал приятелю: «На литературном горизонте нет новостей, кроме новой поэмы Пушкина "Разбойники" — подражание "Шильонскому узнику". Она ещё не напечатана; редкие читали её и хвалят стихи»
Тот отрывок, который читали друзья Пушкина до печати произведения, - явно известный нам текст. Посмотрите на отзыв П.А.Вяземского: «В его "Разбойниках" чего-то недостаёт; кажется, что недостаёт обычной очаровательности стихов его. Более всего понравилось мне: бред больного брата и сцепление увещаний в отношении старика с состраданием оставшегося брата к старикам. Я благодарил его и за то, что он не отнимает у нас, бедных заключённых, надежду плавать и с кандалами на ногах».
Так что приходится рассматривать то, что осталось в результате. Кстати, при первой публикации этот «отрывок» Пушкина имел меньший успех, чем помещённые в том же альманахе фрагменты из «Цыган», которыми восхищались все, - может быть, потому, что они были совсем не знакомы читателям? Так, 25 марта 1825 года К.Ф.Рылеев писал Пушкину: «От "Цыган" все без ума, "Разбойникам", хотя и давнишным знакомцам, также чрезвычайно обрадовались».
Итак, что же мы читаем в дошедшем до нас отрывке?
Во-первых, мне кажутся несколько странными слова о подражании «Шильонскому узнику»: сделанный В.А.Жуковским блестящий перевод поэмы Байрона слишком резко отличается от пушкинской поэмы (или отрывка – как угодно).
У Жуковского – описание именно заключения, заключения долгого и мучительного: в предваряющей поэму заметке он напишет напишет: «Замок Шильон — в котором с 1530 по 1537 заключен был знаменитый Бонивар, женевский гражданин, мученик веры и патриотизма — находится между Клараном и Вильневом, у самых восточных берегов Женевского озера (Лемана)». Семь лет заключения, когда заглавный герой проходит, кажется, через все степени отчаяния, видит смерть заключённых вместе с ним братьев и, наконец, уже как будто теряет связь с миром:
День приходил — день уходил —
Шли годы — я их не считал;
Я, мнилось, память потерял
О переменах на земли.
И мы читаем знаменитые заключительные строки:
И... столь себе неверны мы!..
Когда за дверь своей тюрьмы
На волю я перешагнул —
Я о тюрьме своей вздохнул.
У Пушкина совсем иное. Мы видим никак не «мученика веры и патриотизма», а действительно разбойников, поплатившихся за свои «подвиги»: «попались молодцы; не долго братья пировали; поймали нас». Заключение, разумеется, не столь продолжительное, как у героя Байрона (мы не знаем, сколько оно продолжалось, но думаю, не больше нескольких недель), и не столь суровое, раз оно позволяло выходить из камеры:
По улицам однажды мы,
В цепях, для городской тюрьмы
Сбирали вместе подаянье…
Можно найти чем-то похожее описание болезни брата, но у Пушкина она завешается благополучно («молодость своё взяла: вновь силы брата возвратились»). А затем будет отчаянный побег, уход от погони…
Кроме того, хотя Александр Сергеевич и писал о сходстве переводов, написаны «Братья разбойники» несколько иным размером: у Жуковского – четырёхстопный ямб с только мужскими рифмами (годы спустя именно так М.Ю.Лермонтов напишет своего «Мцыри»), у Пушкина – тот же четырёхстопный ямб, но с чередованием мужской и женской рифмы (простите за термины).
Что за человек пушкинский герой? Старший из двух братьев, несомненно, любящий брат, переживающий свою потерю, однако, видимо, именно он избрал гибельный путь – не случайно же в бреду младший брат будет говорить:
Не он ли сам от мирных пашен
Меня в дремучий лес сманил,
И ночью там, могущ и страшен,
Убийству первый научил?
Он с упоением будет вспоминать былые дни:
Ах, юность, юность удалая!
Житьё в то время было нам,
Когда, погибель презирая,
Мы всё делили пополам.
И гнетёт его в основном именно то, что
Пиры, веселые ночлеги
И наши буйные набеги —
Могила брата всё взяла.
Однако заключение и потеря брата мало изменили его, разве что подчас «на беззащитные седины не подымается рука», хотя даже здесь есть оговорка: «Но иногда щажу морщины».
Конечно, очень трудно судить, как предполагал поэт развивать характер героя дальше. В самом начале мы узнаём, что «удалых шайка», собравшаяся у костра, слушает «пришельца нового рассказ» (тут полное соответствие понятию о байроническом герое, явившемся из неизвестности). Напечатанный Пушкиным вариант завершается ещё одним воспоминанием героя, как больной брат умолял пощадить старика.
Но в посмертном издании сочинений Пушкина в 1838 году появились заключительные стихи:
Умолк и буйной головою
Разбойник в горести поник,
И слез горючею рекою
Свирепый оросился лик.
Смеясь, товарищи сказали:
«Ты плачешь! полно, брось печали,
Зачем о мёртвых вспоминать?
Мы живы: станем пировать,
Ну, потчевай сосед соседа!»
И кружка вновь пошла кругом;
На миг утихшая беседа
Вновь оживляется вином;
У всякого своя есть повесть,
Всяк хвалит меткий свой кистень.
Шум, крик. В их сердце дремлет совесть:
Она проснётся в черный день.
Эти строки были внесены в текст поэмы Жуковским по неизвестной нам рукописи Пушкина. Что это была за рукопись? Подлинность её у меня сомнения не вызывает: Василий Андреевич, полагаю, никак не стал бы сочинять за погибшего поэта в стиле современных «литературоведов», преподносящих нам то «подлинно пушкинскую» редакцию «Конька-горбунка», то какие-то «вновь найденные» (и подчас попросту непристойные) дневники Пушкина последних недель жизни. Жуковский мог кое-что исправить, но писать большой отрывок…
Значит, существовали (по крайней мере, в черновиках) попытки продолжения. И мне особенно интригующей кажется последняя строка: выходит, задумывалось какое-то описание «чёрного дня», когда придётся и о совести вспомнить…
Может быть, и должно было что-то измениться даже для тех, «кто с каменной душой
Прошел все степени злодейства,..
Кто не прощает, не щадит,
Кого убийство веселит,
Как юношу любви свиданье»?
****************
И последнее добавление: Вяземский писал, что ему в поэме «недостаёт обычной очаровательности стихов». Однако (во всяком случае, для меня) в начале её – строки, ставшие почти пословицами: «Не стая воронов слеталась», «Какая смесь одежд и лиц».
И снова восхищаемся гением Пушкина!
Если понравилась статья, голосуйте и подписывайтесь на мой канал!Уведомления о новых публикациях, вы можете получать, если активизируете "колокольчик" на моём канале
Навигатор по всему каналу здесь
«Путеводитель» по всем моим публикациям о Пушкине вы можете найти здесь
