Пепельница упала на паркет с таким звуком, словно расколола весь мир пополам.
— Да когда ты уже перестанешь таскать в наш новый дом всех этих жалких родственничков! — Оксана швырнула в стену тапок, и он, отскочив от обоев с золотыми розами, плюхнулся рядом с пепельницей. — Твоя мамаша опять притащила этого... этого...
— Бориса, — тихо подсказал Иван, сидя на краю дивана и разглядывая свои руки. Крупные, рабочие, привычные к молотку и гвоздям. Только вот семейные проблемы ими не починишь.
— Какая разница, как его зовут! — Оксана развернулась к мужу, и волосы у нее встали дыбом, словно от статического электричества. — Он нажрался в стельку и блевал в нашем новом унитазе! В белоснежном! Который мы в кредит покупали!
Иван молчал. Что тут скажешь? Борис действительно переехал границы приличия вчера вечером. Но ведь он — двоюродный брат, да и жизнь у него не сахар. Жена ушла, детей не дает видеть, работу потерял...
— А потом, — продолжала Оксана, расхаживая по гостиной, как тигрица в клетке, — твоя драгоценная мамочка начала мне объяснять, что я должна быть снисходительнее к семье мужа! Что у нас теперь большой дом, и мы обязаны помогать родне!
Большой дом. Иван усмехнулся про себя. Три комнаты в новостройке на окраине — это не дворец. И кредит за него они будут выплачивать лет пятнадцать. Но для Оксаны это символ их успеха, их нового статуса. А для Ирины Семеновны — возможность собирать всю родню под одной крышей.
— Ваня, ты меня слышишь вообще? — Оксана остановилась перед ним, уперла руки в бока. В розовом халате, с бигуди на голове, она походила на рассерженную домохозяйку из американского фильма.
— Слышу, — вздохнул он. — Но что ты хочешь от меня? Мать — есть мать. А Борис...
— А Борис — алкаш! — отрезала Оксана. — И твой племянник Гена — тоже хорош. Вчера пытался подкатить к моей подруге Светке. А она замужем!
— Гена молодой, — попытался заступиться Иван. — Ему всего двадцать три...
— Молодой! — фыркнула жена. — А ведет себя как похотливый козел!
В этот момент входная дверь хлопнула с такой силой, что задрожали стены. Голос Ирины Семеновны прозвучал из прихожей торжественно и громко:
— Ванечка! Я привела Клавдию Петровну! Помнишь, я рассказывала — она недавно овдовела, совсем одна осталась...
Оксана побледнела. Потом покраснела. Потом стала какого-то фиолетового оттенка.
— Еще одна, — прошипела она. — Еще одну притащила!
Иван встал с дивана. Ему хотелось провалиться сквозь землю. Или улететь на необитаемый остров. Или хотя бы выпить рюмку водки — но Оксана спрятала весь алкоголь после вчерашнего скандала с Борисом.
— Оксаночка, — в гостиную вплыла Ирина Семеновна, — познакомься с Клавдией Петровной. Такая замечательная женщина! Всю жизнь в библиотеке проработала.
За спиной свекрови показалась худенькая женщина в черном пальто. Глаза у нее были красные от слез, а в руках она сжимала платочек.
— Простите за беспокойство, — проговорила Клавдия Петровна дрожащим голосом. — Ирина Семеновна сказала, что вы не против, если я... если я посижу немного... А то дома так пусто после похорон...
Оксана посмотрела на мужа. Потом на свекровь. Потом на несчастную вдову. И Иван увидел, как внутри жены происходит какая-то борьба. Злость и раздражение сражались с жалостью и воспитанностью.
— Конечно, — выдавила она наконец. — Садитесь, пожалуйста. Чай будете?
— Ах, какая вы добрая! — просияла Ирина Семеновна. — Я же говорила Клавдии Петровне — моя невестка золотой человек! Всегда поймет, поможет...
Золотой человек. Оксана мысленно зафиксировала эту фразу. Потом обязательно припомнит ее мужу. Вместе с Борисом, который блевал в унитаз. И с Геной, который приставал к Светке. И со всеми остальными "родственничками", которых свекровь регулярно приводила в их дом.
— А где мой Ванечка? — спросила Ирина Семеновна, оглядываясь по сторонам.
— Здесь я, мам, — отозвался Иван. Он все еще стоял посреди комнаты, как истукан.
— Сынок, помоги Клавдии Петровне раздеться. А я пока чайник поставлю.
Свекровь устремилась на кухню, оставив за собой шлейф дешевых духов и материнской заботы. Клавдия Петровна робко сняла пальто и огляделась по сторонам.
— Какая красивая квартира, — прошептала она. — А мы с покойным всю жизнь в коммуналке прожили...
Оксана почувствовала, как внутри нее что-то екнуло. Не злость. Не раздражение. Что-то другое. Неожиданное и неприятное.
Совесть, — подумала она. — Вот черт.
— Присаживайтесь на диван, — сказала она мягче. — Я сейчас печенье принесу.
Она вышла на кухню, где Ирина Семеновна хлопотала у плиты.
— Такая трагедия, — шептала свекровь, расставляя чашки. — Муж у нее умер в больнице, а детей нет. Совсем одна осталась. Я подумала — может, мы ей немного поможем? Моральную поддержку окажем?
Оксана открыла было рот, чтобы сказать что-то резкое про моральную поддержку и вечные сборища родни. Но слова застряли в горле. Перед глазами стояло лицо Клавдии Петровны — растерянное, осунувшееся, полное тихого горя.
— Хорошо, — услышала она свой голос. — Но ненадолго.
Ирина Семеновна обернулась к ней с благодарной улыбкой.
— Оксаночка, я знала, что ты поймешь! У тебя доброе сердце.
Доброе сердце. Оксана усмехнулась. Если бы свекровь знала, какие мысли крутятся в этом "добром сердце"! Особенно когда Борис в прошлый раз украл у них из коридора зонтик. Или когда племянник Гена стащил из холодильника торт, который она приготовила к дню рождения подруги.
Но Клавдия Петровна была другой. В ней не было той наглости, того потребительского отношения, которое Оксана видела в других родственниках мужа. Была только боль. И одиночество.
Они вернулись в гостиную с чаем и печеньем. Иван сидел рядом с вдовой и неловко пытался ее утешить.
— Не горюйте сильно, — говорил он. — Время лечит...
Клавдия Петровна кивала и промакивала глаза платочком.
— Спасибо вам, что не выгнали, — прошептала она. — А то я уже и не знала, куда идти. Соседи устали от моих слез, подруги разбежались... Говорят, депрессивная стала.
Оксана села в кресло напротив и внимательно посмотрела на гостью. Неужели она и правда собиралась выгнать эту несчастную женщину? Ради чего? Ради своего спокойствия? Ради принципа?
— А работать вы еще будете? — спросила она.
— Не знаю, — вздохнула Клавдия Петровна. — В библиотеке сокращения. А мне уже пятьдесят восемь. Кому такая нужна?
— Не говорите глупости, — неожиданно для самой себя возразила Оксана. — Опытные работники везде ценятся. У меня подруга кадровик — могу с ней поговорить.
Иван удивленно посмотрел на жену. Ирина Семеновна просияла.
— Вот видите, Клавдия Петровна! Я же говорила — в нашей семье умеют помогать людям!
В нашей семье. Оксана мысленно повторила эти слова. Когда Ирина Семеновна в последний раз говорила о ней как о члене семьи? Обычно звучало: "невестка", "жена сына", "та, что замуж вышла". А тут — "наша семья".
— Ирина Семеновна, — сказала она, — а почему бы вам не остаться на ужин? Я борщ сварила. А Клавдия Петровна, наверное, голодная...
Свекровь ахнула от удивления. За пять лет совместного проживания в одном городе Оксана ни разу не приглашала ее на ужин. Точнее, приглашала, но так, что становилось ясно — лучше отказаться.
— Ой, а вы уверены? — забеспокоилась Клавдия Петровна. — Я не хочу быть обузой...
— Какая обуза! — махнула рукой Оксана. — Мы же люди. Борщ на четверых — не проблема.
Иван молча наблюдал за происходящим. Он не понимал, что случилось с женой. Еще полчаса назад она готова была объявить войну всем его родственникам. А теперь приглашает на ужин и предлагает помощь в трудоустройстве.
Может, устала от постоянных скандалов? — подумал он. — Или правда увидела разницу между Борисом и этой женщиной?
А может, просто поняла что-то важное. То, что он сам понял не сразу. Семья — это не только кровные узы. Это готовность протянуть руку помощи. Умение различать, кому действительно нужна поддержка, а кто просто пользуется добротой.
— Оксаночка, — тихо сказала Ирина Семеновна, — а можно, я тоже помогу с ужином?
— Конечно, — улыбнулась невестка. — Вы же лучше меня котлеты делаете.
И впервые за долгое время на кухне воцарилась тишина. Не напряженная, не враждебная. Просто тишина понимания.
А в гостиной Иван рассказывал Клавдии Петровне о том, как они покупали эту квартиру. И женщина слушала, кивала и даже изредка улыбалась.
Может, дом на троих — это не так уж плохо, — подумал он. — Если знать, кого приглашать.
За окном садилось солнце, окрашивая новенькие обои в золотистый цвет. И казалось, что в доме стало больше света.
Настоящего, теплого света.
Но идиллия продлилась ровно три дня.
В четверг вечером, когда Оксана мыла посуду после скромного ужина с Клавдией Петровной, которая уже успела найти подработку в детском саду благодаря знакомой невестки, дверь распахнулась с грохотом.
— Ванька! — заорал знакомый голос. — Где ты, браток?
Оксана закрыла глаза. Борис. Опять.
— И Генку с собой привел! — радостно сообщил двоюродный брат мужа, влетая в прихожую. — Отмечать будем!
— Что отмечать? — тихо спросила Клавдия Петровна, которая помогала вытирать тарелки.
— Борис устроился на новую работу, — мрачно объяснила Оксана. — Грузчиком в супермаркет. Для него это праздник.
Из коридора донеслись пьяные голоса и звон бутылок. Иван вышел навстречу родственникам, и Оксана услышала, как он пытается их урезонить:
— Ребята, может, в другой раз? У нас гости...
— Какие гости? — хрипло рассмеялся Гена. — Тетка-библиотекарша? Да она же спать уже должна!
Клавдия Петровна побледнела и сжала в руках полотенце.
— Может, мне лучше уйти? — прошептала она.
— Никуда вы не уйдете! — отрезала Оксана. Внутри нее что-то вскипело. — Это ваш дом сейчас тоже.
Она решительно направилась в прихожую, где Борис и Гена уже развешивали куртки и расставляли на полочке для обуви бутылки с водкой.
— Здорово, Оксанка! — подмигнул ей Гена. — Как дела, как настроение?
Двадцатитрехлетний племянник мужа считал себя неотразимым. Крашеные волосы, золотая цепочка на шее, дешевая туалетная вода — полный набор местного мачо. Оксана терпеть его не могла.
— Настроение было хорошее, — холодно ответила она. — До вашего прихода.
— О, какая злая! — рассмеялся Борис, качаясь на ногах. — Ванька, у твоей жены совсем характер испортился. Надо бы ее воспитать.
— Борис, — предупреждающе сказал Иван.
— Да ладно, шучу я! — махнул рукой тот. — Пошли на кухню, стол накрывать. У меня новости есть! Не только работу нашел, но и бабу одну приглядел. В том же супермаркете кассиршей работает.
Оксана посмотрела на мужа. Иван избегал ее взгляда.
— Иван, — позвала она тихо.
Он обернулся, и она увидела в его глазах усталость и какую-то безнадежность.
— Что? — спросил он.
— Клавдия Петровна у нас. Она расстроится от этого... цирка.
— Подумаешь! — вмешался Гена. — Тетка взрослая, привыкнет. А то что это такое — мы, родная кровь, не можем в гости к брату прийти?
— Родная кровь! — передразнила Оксана. — А где эта родная кровь была, когда мы кредит на квартиру оформляли? Где была, когда Иван в больнице лежал после аварии?
— Оксана, — попытался ее остановить муж.
— Нет! — Она развернулась всем корпусом к Гене. — Хватит! Где вы все были, когда нам помощь нужна была? А теперь, когда дом новый, квартира большая, все припёрлись!
— Слушай, — Гена сделал шаг к ней, и от него пахнуло перегаром и дешевым одеколоном, — ты не борзей. Мы тут не на твоей территории, а в доме родственника.
— На моей территории! — выкрикнула Оксана. — Это мой дом! Я его убираю, я за него плачу, я...
— Ты ничего не платишь, — оборвал ее Борис. — Ванька работает, кормит тебя.
Тишина повисла в воздухе, как топор перед ударом. Оксана почувствовала, как внутри все похолодело.
— Что ты сказал? — прошептала она.
— А то, что есть, — упрямо повторил Борис. — Ванька горбатится на стройке, а ты дома сидишь, прихорашиваешься...
— Борис, заткнись, — рявкнул Иван.
Но было поздно. Слова уже прозвучали, и теперь их было не отозвать.
— Я сижу дома? — Голос Оксаны стал тонким, как лезвие. — Я прихорашиваюсь? А кто, интересно, вашу драгоценную мамочку к врачам возит? Кто с ней в больнице сидел, когда у нее давление скакало? Кто готовит, стирает, убирает?
— Женская работа, — буркнул Гена.
— Женская работа? — Оксана рассмеялась, но смех этот был страшнее крика. — А еще какая у меня женская работа? Стирать твои носки, когда ты здесь ночуешь? Готовить завтрак, когда ты с бодуна встаешь? Терпеть твои пьяные выходки?
Из гостиной появилась Клавдия Петровна. Лицо у нее было испуганным.
— Может, мне правда лучше уйти? — тихо спросила она.
— Сидите на месте! — приказала Оксана. — Вы здесь — желанный гость. В отличие от некоторых.
— Да ты обнаглела совсем! — взорвался Гена. — Тетку какую-то чужую принимаешь, а родных выгоняешь!
— Чужую? — Оксана развернулась к нему. — А ты кто такой? Ты что для этой семьи сделал? Клавдия Петровна хотя бы помогает мне по хозяйству, не жрет все подряд из холодильника и не блюет в унитаз!
— Оксана! — резко окрикнул ее Иван.
Она посмотрела на мужа, и в ее глазах полыхнул огонь.
— Что "Оксана"? Ты что, правда думаешь, что я тут сижу на шее? Что я ничего не делаю?
— Я не это имел в виду...
— А что ты имел в виду? — Она подошла к нему вплотную. — Почему ты позволяешь им так со мной разговаривать? Почему молчишь, когда они оскорбляют твою жену?
Иван открыл рот, но слов не нашлось. Как объяснить, что он устал от постоянных скандалов? Что ему проще промолчать, чем вступать в очередную перепалку? Что он любит ее, но семья — это святое?
— Вот именно, — тихо сказала Оксана. — Молчишь.
Она повернулась к Борису и Гене.
— Собирайтесь. И уходите.
— Ты что, с ума сошла? — заорал Борис. — Ванька, ты что, позволишь бабе командовать?
Все посмотрели на Ивана. Он стоял между женой и родственниками, и казалось, что сейчас его разорвет пополам.
— Ребята, — сказал он наконец, — может, правда в другой раз? Обстановка накаленная...
— Ах ты, подкаблучник! — плюнул Гена. — Баба тебя совсем задрессировала!
И тут случилось то, чего никто не ожидал. Клавдия Петровна, которая до этого молчала в углу, вдруг выступила вперед.
— Хватит, — сказала она. — Хватит так разговаривать с Оксаной.
— А ты кто такая? — огрызнулся Борис.
— Я человек, который видит, как эта женщина надрывается ради семьи, — спокойно ответила Клавдия Петровна. — Три дня я здесь живу. Три дня наблюдаю. Оксана встает в шесть утра, готовит завтрак, убирает, стирает, ухаживает за свекровью. А потом еще и выслушивает от вас, что она сидит на шее.
— Тебя не спрашивали! — рявкнул Гена.
— Но я отвечаю, — не дрогнула библиотекарша. — Потому что совесть не позволяет молчать. Вы — позор для любой семьи. Приходите, жрете, пьете, оскорбляете хозяйку дома, а потом еще и обвиняете ее в том, что она вас не рада видеть.
Воцарилась тишина. Борис и Гена таращились на хрупкую женщину в черном платье, словно не веря своим ушам.
— Моему покойному мужу было бы стыдно за таких родственников, — продолжала Клавдия Петровна. — У нас в семье уважали женщин. Берегли их. А не унижали.
Оксана почувствовала, как у нее защипало в глазах. Когда в последний раз кто-то вступался за нее так решительно?
— Иван, — тихо сказала Клавдия Петровна, — вы хороший человек. Но если позволите им и дальше так обращаться с женой, потеряете ее. А таких жен, как Оксана, больше не найдете.
Иван посмотрел на Оксану. На ее усталое лицо, на руки, покрасневшие от бесконечной стирки и уборки, на глаза, полные боли и разочарования.
Когда она стала такой худой? — подумал он. — Когда перестала смеяться? Когда я в последний раз говорил ей, что люблю?
— Ребята, — сказал он, не отрывая взгляда от жены, — идите домой.
— Ванька... — начал было Борис.
— Идите домой, — повторил Иван тверже. — И больше без приглашения не приходите.
— Да что с вами со всеми! — возмутился Гена. — Баба одна — и всех с ума свела!
— Не одна, — возразил Иван. — Их две. И обе правы.
Борис и Гена переглянулись, собрали свои бутылки и направились к выходу.
— Еще пожалеете, — пробормотал Борис, натягивая куртку. — Семью от себя отталкиваете.
— Семья — это не только кровь, — сказала Оксана. — Семья — это уважение.
Дверь хлопнула. В квартире стало тихо.
Иван подошел к жене и обнял ее. Она не сопротивлялась, но и не отвечала на объятия.
— Прости, — прошептал он ей в волосы. — Прости меня.
— За что прощать? — устало спросила она. — За то, что позволял им меня унижать? За то, что молчал? За то, что считал их семьей, а меня — просто женой?
— За все, — признался он. — За все сразу.
Клавдия Петровна деликатно прошла в гостиную, оставив их наедине.
— Знаешь, — сказала Оксана, — я уже думала, что схожу с ума. Что это я такая злая, неблагодарная. Что не умею ценить семейные узы.
— Ты самая лучшая жена на свете, — тихо сказал Иван. — И я чуть тебя не потерял.
— Чуть? — грустно улыбнулась она. — Если бы не Клавдия Петровна, давно бы потерял.
Он покрепче прижал ее к себе.
— Больше никого без твоего разрешения, — пообещал он. — Наш дом — это твоя крепость. И никто не имеет права делать тебе больно.
— А твоя мама? — спросила Оксана. — Ирина Семеновна тоже расстроится.
— Мама поймет, — вздохнул Иван. — А если не поймет — объясню. Время пришло расставить все по местам.
Из гостиной донесся тихий голос Клавдии Петровны:
— Можно, я чай поставлю? Что-то нервы расшатались после всего этого...
Оксана рассмеялась — впервые за долгое время искренне и легко.
— Конечно! И печенье есть. То самое, овсяное, которое вы так любите.
— А может, я борщ разогрею? — предложил Иван. — После таких потрясений надо плотно поесть.
— Надо, — согласилась жена. — И поговорить. О том, как дальше жить будем.
— Втроем? — спросил он.
— Втроем, — кивнула Оксана. — По крайней мере, пока Клавдия Петровна не встанет на ноги окончательно.
А за окном зажигались первые звезды, и в доме действительно стало светлее. Не от электричества — от понимания.
Семья — это не обязанность терпеть. Семья — это право защищать тех, кого любишь. И быть защищенным взамен.