Старая кухня хранит память лучше любого дневника. Здесь, среди потрескавшихся чашек и выцветших занавесок, я иногда слышу отголоски нашего прошлого. Смех. Надежды. Обещания. Интересно, помнит ли Олег вкус того крепкого чая, который мы пили по ночам, мечтая о будущем?
Тогда, в промозглом общежитии, где от стен тянуло сыростью и безнадёгой, его внимание казалось чудом. Я — провинциальная девчонка с потрёпанным рюкзаком вместо модной сумочки, и он — Олег Воронцов, сын известного в городе бизнесмена.
— Марина, а почему ты всегда сидишь на последней парте? — спросил он однажды, небрежно присев на край моего стола. От него пахло дорогим одеколоном.
— Чтобы никому не мешать, — пробормотала я, не поднимая глаз от конспекта.
— А может, чтобы никто не заметил, какие у тебя красивые глаза?
Я тогда подняла взгляд и поплыла
Просто растворилась в его уверенности. Теперь-то понимаю — он был из тех, кто привык получать всё, что захочет. А хотел он тогда меня. Новую игрушку. Вызов.
Девчонки из общежития крутили пальцем у виска:
— Маринка, ты чего ломаешься? Хватай, пока даёт! Такие, как Воронцов, на таких, как мы, даже не смотрят!
А я и не ломалась. Просто боялась поверить в своё счастье. Олег был настойчив. Цветы. Кино. Кафе, где официант обращался к нему «Олег Анатольевич», будто тот был минимум директором банка, а не второкурсником.
Предложение руки и сердца прозвучало на фоне заснеженного парка. В тот день мела настоящая метель, снег забивался за воротник, а мы, пьяные от счастья и шампанского, кружились среди белых вихрей.
— Выходи за меня, Маринка! Прямо сейчас, а?
— Ду.рак! — смеялась я, вытирая мокрые от снега ресницы. — Как прямо сейчас-то?
— Ну, не прямо-прямо, — он притянул меня к себе, — но скоро. На третьем курсе. Летом. Свадьба будет офигенная, вот увидишь!
Он не обманул. Свадьба действительно была «офигенной»
Настолько, что я, привыкшая к скромности, чувствовала себя неуютно среди хрусталя, шампанского и гостей в дорогих костюмах. Улыбалась через силу. Отвечала на вопросы его родни. Видела плохо скрываемое разочарование в глазах свекрови.
— Ну что ж, Мариночка, — процедила она сквозь улыбку, — теперь вы часть нашей семьи. Надеюсь, вы... оправдаете доверие Олежека.
Дядя Олега — красный от выпитого, с золотой цепью толщиной в палец — хлопнул племянника по плечу:
— Держи, студент! Чтоб возил свою красавицу с комфортом! — и протянул ключи от новенькой «Тойоты».
Свёкор, вечно хмурый Анатолий Игоревич, отозвал нас в сторону:
— В моей квартире на Светлова жить будете. На тебя, Олег, не переписываю — молод ещё собственником быть. Но живите. Марина, надеюсь, уют создашь. Женское дело такое.
От его цепкого, оценивающего взгляда мне стало не по себе. Будто он прикидывал, сколько я стою и стою ли вообще чего-нибудь.
Настя родилась через год после свадьбы
Маленький комочек с пушистыми тёмными волосиками — она вцепилась в мой палец и больше никогда не отпускала моё сердце.
В роддом Олег приехал с охапкой роз и бутылкой шампанского для медсестёр.
— Дочка? — разочарованно протянул он, заглядывая в кулёк с младенцем. — А я думал, пацан будет.
— В следующий раз пацан, — заверила я, ещё не понимая, что «следующего раза» может и не быть.
Первые два года мы действительно были семьёй
Неидеальной — мы, бывало, ссорились из-за денег (вернее, из-за того, как их тратить), из-за воспитания Насти, из-за моего нежелания общаться с его друзьями. Но мы были вместе.
По вечерам Олег читал дочке сказки, смешно изображая голоса персонажей. По выходным мы выбирались в парк или зоопарк. Олег учился в магистратуре и параллельно работал в «Лукойле» — конечно, по протекции отца.
А потом появились первые звоночки. Задержки на работе. Командировки. Новый парфюм, который он якобы купил сам.
— Олег, что происходит? — спрашивала я, чувствуя, как земля шатается подо мной.
— Ничего не происходит, Марин. Работа, ты же знаешь. Ответственность. Ты бы тоже могла уже чем-то заняться, а не сидеть с ребёнком целыми днями.
Я пыталась объяснить, что вообще-то учусь заочно, что три года — не тот возраст, когда ребёнка можно оставить одного, что я устаю не меньше него.
— Да-да, конечно, — отмахивался он, утыкаясь в телефон. — Слушай, там Серёга зовёт на покер. Я на пару часиков, ладно?
«Пара часиков» затягивалась до утра. А утром я находила на его рубашке следы помады. Однажды решилась проверить телефон — и нашла переписку с некой «И». Сухие сообщения о встречах, без лишних слов. Деловые. Чёткие. Холодные.
Спустя месяц он не пришёл ночевать
А на следующий день сидел напротив меня за кухонным столом, нервно постукивая пальцами по столешнице.
— Нам надо поговорить, Марина.
От этих слов внутри всё оборвалось. Я уже знала, что услышу дальше. Но всё равно оказалась не готова.
— Я встретил другую женщину, — сказал он, глядя куда-то мимо меня. — Её зовут Ирина. Она... она понимает меня. Нам хорошо вместе.
— А сколько ей лет? — зачем-то спросила я.
— Тридцать семь, — он замялся. — Она старше меня, да. Но в ней есть... глубина. Опыт. Она не зациклена на горшках и детских болезнях.
Это был удар ниже пояса. Я закрыла глаза, пытаясь справиться с волной ревности.
— А что будет с нами? С Настей?
— Вы можете жить здесь, папа же не будет против. Я буду помогать финансово. Настю буду забирать на выходные.
Мне хотелось кричать. Хотелось разбить о его идеально уложенную причёску тарелки, которые я так тщательно мыла все эти годы. Хотелось сломать всё, что можно сломать.
Но я просто сидела и ощущала, как рушится моя жизнь.
— Уходи, — тихо сказала я. — Просто уходи.
Он ушёл. А я впервые в жизни разрыдалась
Прямо там, на кухне, среди немытой посуды и недоеденного ужина.
Утром меня разбудил плач Насти.
— Мама, где папа? — спрашивала она, теребя меня за рукав.
— Папа... папа уехал по делам, — выдавила я, борясь с головной болью.
— А когда он вернётся?
Я не знала, что ответить. Не могла заставить себя произнести правду. Не в то утро.
Жизнь после ухода Олега казалась бесконечной полосой препятствий. Закончить институт. Найти работу. Устроить Настю в садик. Не сломаться, когда дочь плачет по вечерам, зовёт папу.
Олег навещал нас редко. Приезжал, привозил Насте дорогие игрушки, которые не могли заменить его присутствия. Уходил, едва дождавшись чая. Я видела, как ему неловко, как он избегает моего взгляда.
От его матери я узнала про Ирину. Елена Петровна зашла проведать внучку и разговорилась.
— Эта Ирина — стер.ва законченная, — шипела она. — Разведёнка с квартирой в центре. Бывший муж — тоже тот ещё фрукт. Поставил Олежеку ультиматум: хочешь жить с моей бывшей в моей квартире — выкупай мою долю. И ведь выкупил дура.чок! Машину продал, у Толика занял. Весь в долгах теперь.
Я не чувствовала злорадства. Только глухую боль и... жалость? Да, пожалуй, жалость к человеку, который так легко променял семью на мираж.
— А вы молодец, Мариночка, — неожиданно сказала свекровь, беря меня за руку. — Не скатились, не опустились. Настеньку воспитываете как следует. Работаете. Я ведь знаю, как вам тяжело. Толик... он следит, конечно, чтобы вы ни в чём не нуждались. Но всё равно...
В её глазах блеснули слёзы, и я впервые увидела в ней не высокомерную мать Олега, а просто пожилую женщину, которой стыдно за сына.
— Елена Петровна, это не ваша вина, — тихо сказала я, сжимая её руку в ответ.
Мы обе понимали, что это ложь. Но иногда ложь милосерднее правды.
Шли месяцы. Я устроилась на работу в бухгалтерию строительной компании
Настя пошла в садик — смышлёная, общительная, только немного замкнутая с незнакомыми людьми. Мы постепенно привыкали к жизни без Олега.
А потом начались звонки. Поздно вечером, когда Настя уже спала.
— Ты должна меня выслушать, Марина, — голос Олега звучал измученно, с надрывом.
— Я ничего тебе не должна, — отвечала я, но трубку не клала.
— Она меня использовала. Всё это время... Она просто использовала меня.
Я молчала. Что я могла сказать? «Я же предупреждала»? «А ты как думал»? Любые слова казались бессмысленными.
— Она обманом уговорила меня подарить ей мою долю квартиры, — продолжал он, и в его голосе звучало недоумение человека, который никогда раньше не сталкивался с предательством. — Сказала, что это будет доказательством моей любви. А теперь... теперь она выгоняет меня. Говорит, что я ей надоел. Что у неё другие планы.
Что-то внутри меня треснуло. Не то лёд, которым я старательно покрывала свои чувства к нему все эти месяцы. Не то остатки любви, которые ещё теплились где-то в глубине души.
— И что ты хочешь от меня, Олег? — спросила я устало.
— Я не знаю... — его голос дрогнул. — Может... может, я мог бы вернуться? Ради Насти. Ради нас. Я всё осознал, Марина. Я был идиотом.
Я закрыла глаза. Перед внутренним взором пронеслись картинки: как я плакала ночами в подушку, чтобы не разбудить дочь; как объясняла трёхлетнему ребёнку, что папа теперь будет жить отдельно; как училась заново улыбаться, когда внутри всё рвалось на части.
— Нет, Олег, — слова дались мне легче, чем я ожидала. — Ты не можешь просто вернуться, потому что тебя выгнали. Так не бывает.
— Но я всё ещё люблю тебя, — в его голосе появилась нотка отчаяния. — Я всегда любил.
— Если бы ты любил, то не ушёл бы, — я сжала трубку так сильно, что побелели пальцы. — Любовь — это не только слова. Это ещё и ответственность. Верность. То, чего у тебя никогда не было.
— Марина...
— Погоди, дай договорить! — перебила я. — Ты знаешь, что я долго не могла спать после твоего ухода? Знаешь, что Настя до сих пор иногда плачет по ночам и зовёт тебя? Знаешь, каково это — одной тащить на себе всё, когда твой мир только что рухнул?
В трубке повисло тяжёлое молчание.
— Я... я приеду завтра, — наконец произнёс он. — Мы должны поговорить лично.
Он приехал вечером, когда Настя уже спала
Я открыла дверь и едва узнала его: осунувшийся, с тенями под глазами, в мятой рубашке — он выглядел постаревшим лет на десять.
— Проходи, — я пропустила его в квартиру. — Только тихо, Настя уснула.
Мы сели на кухне — той самой, где когда-то были счастливы. От Олега пахло сигаретами и безысходностью. Он нервно барабанил пальцами по столу, не зная, с чего начать.
— Ну, рассказывай, — подтолкнула я.
— Ирина... она сразу после того, как я переписал на неё долю, начала меняться, — он говорил тихо, будто боялся собственных слов. — Сначала мелочи — ей не нравились мои друзья, моя работа, как я одеваюсь... Потом она стала пропадать вечерами. Я начал подозревать, что у неё кто-то есть.
Я слушала молча, разглядывая человека напротив. Когда-то он казался мне идеалом. Сильным. Надёжным. Сейчас передо мной сидел сломленный мужчина, который потерял всё, включая самоуважение.
— А сегодня она просто сказала, что я ей больше не нужен, — он поднял на меня измученный взгляд. — Что квартира теперь полностью её, и я должен собрать вещи и исчезнуть. У неё уже новый... новый друг. Бизнесмен какой-то. Я даже не удивился, если честно.
— И теперь ты пришёл ко мне, — я не спрашивала, а утверждала.
— Марина, я понимаю, что поступил как последняя сволочь, — он подался вперёд. — Но я правда всё осознал. Эти месяцы без вас... это был ад. Я скучал по тебе, по Насте. По нашим вечерам. По твоему смеху.
Что-то дрогнуло внутри. Часть меня — глупая, сентиментальная часть — хотела поверить. Хотела забыть всю боль и начать с чистого листа.
Но другая часть, которая выросла и окрепла за эти тяжёлые месяцы, знала кое-что ещё...
— А как же Анжела? — спросила я тихо.
Он вздрогнул:
— Какая Анжела?
— Твоя секретарша. Блондинка. Та, с которой ты ужинал в «Эрмитаже» на прошлой неделе.
Его лицо изменилось. Удивление. Замешательство. Вина.
— Откуда ты...
— Маленький город, Олег, — я пожала плечами. — У моей коллеги муж работает с тобой. Вас видели.
Он опустил голову, сжал руки в кулаки.
— Это ничего не значит, — пробормотал он. — Просто коллега... Просто поужинали...
— Не лги хотя бы сейчас, — я почувствовала странное спокойствие. — Не усложняй.
Он поднял глаза — в них плескалось отчаяние:
— Ты не понимаешь. Я запутался. Я потерял всё — квартиру, деньги, я ненавижу себя... Анжела просто... просто оказалась рядом. Поддержала.
— Как ты поддержал меня, когда я была беременна и одна в чужом городе? — я не хотела быть жестокой, но слова сами слетали с губ. — Как ты поддержал Настю, когда она болела воспалением лёгких, а ты был на горнолыжном курорте с Ириной?
— Я изменился, Марина, — его голос дрогнул. — Клянусь тебе, я стал другим человеком.
— Нет, Олег, — я покачала головой. — Ты не изменился. Ты просто в очередной раз оказался у разбитого корыта и ищешь, куда бы приткнуться. Ты приходишь, потому что тебе больше некуда идти. А не потому, что любишь нас.
В кухне повисла тяжёлая тишина
Мы смотрели друг на друга через пропасть предательства, которую невозможно преодолеть.
— Что мне делать? — наконец спросил он глухо.
— Жить дальше, — ответила я. — Навещать Настю. Быть ей хорошим отцом — навёрстывать упущенное. Но между нами всё кончено, Олег. Давно кончено.
Он сидел, ссутулившись, глядя в одну точку.
— А ты... ты сможешь когда-нибудь простить меня?
Я задумалась. Не для него — для себя.
— Знаешь, есть разница между «простить» и «забыть», — медленно произнесла я. — Я не держу на тебя зла. Не хочу тебе плохого. Может быть, это и есть прощение. Но забыть не смогу. И не хочу.
Он кивнул, понимая.
— Можно... можно мне остаться сегодня? — спросил он неуверенно. — На диване. Просто мне реально некуда идти.
Я колебалась. С одной стороны я хотела выставить его за дверь — пусть почувствует, каково это, когда твоя жизнь рушится. Но с другой... ведь я когда-то любила его, не могла же быть настолько жестокой.
— Только на одну ночь, — твёрдо сказала я. — И утром ты поговоришь с Настей. Объяснишь ей всё сам. Я устала врать дочери.
Утро выдалось солнечным
Настя проснулась рано и, увидев отца на кухне, с визгом бросилась ему на шею:
— Папа! Папочка вернулся!
Я видела, как дрогнуло его лицо, как он прижал к себе дочь, зарываясь носом в её волосы.
— Привет, принцесса, — прошептал он хрипло. — Как ты выросла...
— Ты теперь будешь с нами жить? — Настя смотрела на него сияющими глазами, и у меня сжалось сердце.
Олег бросил на меня беспомощный взгляд.
— Нет, малышка, — мягко сказал он, опускаясь на корточки перед дочерью. — Папа будет жить отдельно. Но я буду приходить к тебе часто-часто. Буду забирать тебя на выходные. Мы будем ходить в зоопарк, в кино, куда захочешь.
— Но почему ты не будешь жить с нами? — её нижняя губа задрожала. — Ты нас больше не любишь?
— Люблю, малышка, очень люблю, — он прижал её к себе. — Просто взрослые иногда... иногда им нужно жить отдельно. Но это не значит, что я перестал быть твоим папой. Я всегда буду твоим папой.
Я отвернулась, смахивая непрошеную слезу. Какими бы ни были наши отношения с Олегом, Настя не должна страдать.
Жизнь продолжалась
Олег съехался с Анжелой, своей секретаршей. Я узнала об этом от общих знакомых. Не чувствовала ни ревности, ни злорадства — только надежду, что в этот раз он не наломает дров.
А потом произошло нечто... Свёкор, Анатолий Игоревич, позвал меня серьёзно поговорить.
— Слушай меня внимательно, Маришка, — сказал он, когда мы сели в его просторном кабинете. — Я никогда не считал тебя подходящей женой для Олега. Думал, что ты охотишься за моими деньгами.
Я вздрогнула от его прямоты, но смолчала.
— Но я ошибся, — он смотрел на меня по-новому. — Ты оказалась сильнее и достойнее, чем мой собственный сынок. Ты не сломалась. Не опустилась. Растишь прекрасную внучку.
Он достал из ящика стола папку с документами.
— Я переписал квартиру, в которой вы живёте, на Настино имя, — сказал он решительно. — Ты будешь распоряжаться ею как опекун до её совершеннолетия. Но квартира — её. Никто не сможет вас выгнать. Никогда.
У меня перехватило дыхание:
— Анатолий Игоревич, это слишком...
— Не слишком, — отрезал он. — Это справедливо. Мой сын оказался... не тем человеком, которого я воспитывал. Но я не позволю, чтобы его ошибки отразились на моей внучке. И на тебе.
В его глазах блеснули слёзы — я никогда бы не подумала, что этот суровый человек способен плакать.
— Спасибо, — только и смогла вымолвить я.
Время шло
Олег действительно стал чаще видеться с Настей — забирал на выходные, возил в парки развлечений, покупал подарки. Не из чувства вины, как мне сначала казалось, а из настоящей любви к дочери.
Его отношения с Анжелой продлились около года. Потом они расстались — тихо, без скандалов. Он приходил поговорить, сидел на кухне, рассказывал о работе, о жизни. Иногда я ловила на себе его взгляд — тоскливый, потерянный.
Но между нами всё было кончено. Я не могла, не хотела возвращаться в прошлое.
На работе меня повысили, я стала главным бухгалтером. Настя радовала успехами в школе и художественной студии — в ней проявился настоящий талант.
А потом в моей жизни появился Сергей — вдовец с восьмилетним сыном Кириллом. Мы познакомились на родительском собрании. Он преподавал математику в школе, куда пошла Настя. Наши дети подружились раньше, чем мы осмелились признаться себе в симпатии.
— Мама, а Сергей Александрович приглашает нас на дачу, — сказала однажды Настя. — У них там речка и собака. И Кирилл говорит, что его папа очень вкусно готовит шашлыки.
Я смутилась, но согласилась. Та поездка стала началом чего-то нового — теплого, надёжного, настоящего.
Сергей не пытался заменить Насте отца. Не торопил события. Просто был рядом — спокойный, основательный, с чуть седеющими висками и удивительно добрыми глазами.
Когда Олег узнал о нём, то пришёл ко мне разъярённый:
— Ты собираешься выходить за него? Настя будет звать его папой?
— Настя знает, кто её отец, — спокойно ответила я. — И Сергей это знает. Никто никого не заменяет.
— А если я против? — он смотрел с вызовом.
— Ты потерял право быть против, когда ушёл к другой женщине, — я не повышала голоса, но каждое слово било точно в цель.
Он опустил голову:
— Прости. Ты права. Я просто... я боюсь потерять место в её жизни.
— Ты не потеряешь, — я невольно смягчилась. — Ты её отец. Всегда будешь им. Но и я заслуживаю счастья, Олег. Как и ты когда-то искал своё.
Он долго молчал, а потом кивнул:
— Он... он хороший человек?
— Очень, — ответила я просто.
— Тогда я рад за тебя, — и в его глазах я увидела смирение пополам с грустью.
Мы с Сергеем поженились через год
Тихо, без пышной церемонии — просто расписались и устроили небольшой ужин для близких. Настя и Кирилл были счастливы — они давно мечтали стать настоящими братом и сестрой.
Олег пришёл на наш ужин — один, немного нервный, с букетом для меня и подарком для Сергея. Я видела, как тяжело ему далось это решение, и ценила его мужество.
— Позаботься о них, — сказал он Сергею, пожимая ему руку. — Они... они особенные.
— Я знаю, — просто ответил Сергей.
Жизнь никогда не идёт по прямой. Она петляет, запутывает следы, иногда возвращает к началу, чтобы показать, как далеко ты ушёл.
Олег так и не женился снова. Стал хорошим отцом для Насти — внимательным, заботливым. Мы научились общаться без обид и упрёков — ради дочери, ради собственного душевного равновесия.
Ирина, как я слышала, снова вышла замуж — за того самого бизнесмена, ради которого выгнала Олега. История повторяется, только теперь не с нами.
Иногда, сидя на веранде нашего нового дома, глядя, как Сергей учит Настю и Кирилла запускать воздушного змея, я думаю о странных поворотах судьбы.
— О чём задумалась? — Сергей садится рядом, обнимает за плечи.
— О том, что бывших любимых не бывает, — отвечаю я. — Они остаются в нашей жизни — шрамами, воспоминаниями, уроками. И иногда... иногда это к лучшему.
Он понимающе кивает. Его жена умер.ла от ра.ка пять лет назад. Он тоже знает о шрамах и уроках.
— Мама! Смотри, как высоко! — кричит Настя, указывая на парящего в небе змея.
И я смотрю. На небо. На детей. На мужчину рядом. На свою жизнь, которая сложилась именно так, как должна была.
Говорят, самое ценное в жизни достаётся тем, кто умеет ждать, прощать и не сдаваться. Тем, кто верит, что после каждой бури обязательно выглянет солнце. Я научилась верить. И теперь точно знаю — моё солнце светит ярче, чем когда-либо.