Сегодня мы вчитываемся в «Летопись небесного пловца» — вторую книгу из цикла «На Онатару» Екатерины Коробовой.
Первый мой рассказ о «Летописи…» в большей степени был обзорным и посвящён сюжету и крупным идеям. Сейчас же предлагаю ещё немного задержаться над этой историей, чтобы вчитаться и вглядеться в более неочевидное. Поговорим, конечно, не обо всём, но о важном.
Если не читали предыдущие выпуски про «На Онатару», рекомендую сначала познакомиться с ними:
Книга 1. Обзор «Души Змея»
Книга 1. Зеркала, большие беды и иномирский Лес
Книга 2. Обзор «Летописи небесного пловца».
Выбрала для вас 2 любопытные темы — и каждая из них, уверена, зажжёт желание поразмышлять самостоятельно, познакомившись с оригинальным текстом. Спойлеры будут, но не сильные.
Тема 1. Ответственность за силу, или Как жить с тем, от чего не сбежать
В конце первой книги цикла Никола — однозначно самое слабое и несовершенное создание на всём Корабле (а значит, и во всём мире) — получает суперсилу. Но это не умение передвигать предметы на расстоянии или внушать другим нужные мысли. Это — второе сердце, делающее его душой пробудившегося змея-отступника и дарующее особую связь с ним.
Вряд ли о таком кто-то мечтает. Сила эта скорее — что-то среднее между наказанием и случайной (и сомнительной) привилегией. Такой новый факт бытия, от которого нельзя отказаться, который не получится игнорировать, но и жить как раньше совершенно не выйдет.
Так связь Николы и змея Амы, выраженная в двойном сердце, становится аллегорией. Два несовместимых начала, соединённые лёд и пламень (снова контраст как ведущий приём). Сможет ли человеческий мальчик подружиться с непознаваемым божеством из другого мира? А летать и говорить с ним на равных? Погрязнет в борьбе, пытаясь отторгнуть или подчинить? А то и, наоборот, сольётся с этими крыльями и останется лишь вместилищем для требовательного змеиного сердца?
При этом надо понимать, что сила, пришедшая к Николе, когда он стал душой змея, вовсе не героическая в глазах окружающих, а неудобная, опасная и ненавистная. От её влияния и проявлений хотят избавиться. Мы уже знаем, что на этом построены основные конфликты второй книги, но с линией связан и ещё один огромный конфликт — внутренний, собственно Николин.
В прошлый раз я уже писала, что в «Летописи небесного пловца» всем придётся сделать выбор, и вот это принятие собственной силы через скрежетание зубов и немой крик, наполненный ужасом, — тоже один из таких выборов, который вынужден совершить Никола (наряду со всеми прочими, от которых и без того голова кругом).
В процессе будет всё: и страх, и отвращение, и недоверие — классические отрицание, гнев, торг, депрессия. Принятие же означает, что этот так пугающий иномирцев и самого Николу сюжет — змей и человек — должен быть наконец осознан не как противостояние, а как дуализм.
Так что сила последнего человеческого мальчика — это не только новые статус и способности (например, кусать змеиными клыками), но и форма для давно копящейся боли, у которой теперь словно обозначился контур.
Змей делает героя не по-особенному сильным, а просто видимым и парадоксально целым, а сама сила, принятая и выраженная, есть не что иное, как зрелый союз с самим собой. Не человек или змей. Человек и змей — всегда одновременно. И даже клыки не вырастают у Николы, как по волшебству, — они просто проявляются.
Эту сложную метафору можно, в свою очередь, читать как неизбежность взросления: тела, воли, личности как таковой. А можно — и как неизменно сложные отношения с собственным творчеством.
Образ полёта, который то захватывает без остатка, путая дни и ночи, то сталкивает с внутренними трудностями, требует огромной отдачи и труда, а иногда и самозапрещается — о, это, думаю, будет понятно любому автору:
«Мысли за языком не поспевали, а полёт оказался порой и страшно одиноким делом».
«Аму теперь не так уж радует предстоящий полет, и понимание это было почти до слёз унылым».
«Никола, поскуливая от боли, еле ворочал вывихнутыми крыльями в дни, полные полётом».
«Крылья за спиной изнывали по полету, но он сложил их, ощущая, как тяжело стало плечам».
«Ама низко склонил голову. Ему нельзя было без полёта. Жизнь в змеином сердце медленно угасала <...> Им нужно было где-то укрыться. Где-то, где они смогут расправить крылья».
В любой из этих трактовок осознанная и принятая в себе сила — кажущаяся чуждой мощь, неотделимая от уязвимости, — и есть единственно возможный путь вперёд. Жизнь, полная полётом.
Тема 2. Тело, боль и молчание
Одна из самых сильных сторон повествования «Летописи небесного пловца» — это телесность как язык, почти сенсорное письмо. Авторский стиль Екатерины Коробовой и так наполнен экспрессией и рефлексией, но теперь мы не только наблюдаем и проживаем чувства героев через текст — мы ощущаем их через тело.
Крылья тянут вниз, шею ломит от усталости, чешуя сдавливает, металл холодит, голос царапает горло изнутри, а от вкуса крови на языке, на зубах, на пальцах накатывает тошнота.
В этом смысле телесность текста становится последним рубежом истины: когда слова замолкают, эмоции путаются, никто не готов слушать, да и некому рассказать — остаётся тело, которое знает, что происходит, и записывает на себе, как в отчаянно личный дневник, перечень всего случившегося. Да, шрамы останутся.
Апогей этого телесного языка — сцена избиения в темноте. Она невыразимо тяжёлая, потому что написана не снаружи, а изнутри боли, безо всякой дистанции, риторических оборотов и выдумок:
«Держали крепко. Дышать было тяжело: плотный мешок, который ему накинули на голову, туго стянули на шее. Били куда придется — в спину, по лицу, в живот <...> В одном боку нестерпимо жгло — наверное, сломали ребро. Из носа лило горячим, пропитывало проклятый мешок, стекало под ворот рубашки».
«Болело уже просто везде — Никола и не подозревал, что в нем есть столько мест, которые могут болеть».
Именно телесность наглядно показывает, что невозможно ни самому, ни кому другому вырвать (или выбить) из тебя то, что кажется лишним. Клыки, тотальная инаковость, чужеродность, страх, стыд, змеиное сердце, отвратительная сила, требующая всё нового и нового полёта, — всё это и есть ты: новый, полный, противоречивый, страшный и очень сильный.
Телесность в тексте проявляется и через мотив молчания, пронизывающий всю историю. Изначально оно — единственный способ спастись и защититься, но в какой-то момент из простой невозможности диалога становится сначала тяжёлым одиночеством, а потом и насилием — над собой и другими.
С этой точки зрения мы можем рассматривать молчание как особый язык, сказанное на котором не слышат; это язык травмы. Но у него будет спасительная альтернатива.
Песню небесных пловцов услышит только маленькая Элоиза, но, когда сможет продраться сквозь воцарившееся на корабле молчание, она расскажет об этом Николе, а Никола попросит Аму разобрать слова, и вот в неизведанный мотив уже вплетается голос человека и змея, и им отвечают. Это не просто красивое завершение истории и не просто песня — это новая форма связи, новый способ быть вместе, не причиняя боли, а разделяя её.
Так всегда ведь, если вдуматься: когда уже не хватает речи — говорит сердце, когда не хватает сил — звучит память, а когда, кажется, все слова слишком опасны и ранят — остаётся песня, понятная универсально.
Она альтернатива не только языку молчания, но и клыкам — любой то есть грубой силе. Вместо того чтобы применять её, герои учатся говорить, пропевать, складывать песни и летописи, каждый на свой лад, своим голосом и языком. Слова никогда не должны быть оружием, их сила — в созидании, объединении, возможности услышать и отозваться.
Таков один из главных заветов «Летописи небесного пловца».
Напоследок приведу ещё несколько этических дилемм, которые поднимает вторая книга цикла «На Онатару» и над которыми можно поразмышлять со своим подростком, самостоятельно или с друзьями:
🚀 Допустимо ли применять силу ради защиты?
🚀 Может ли заплатить жизнью одного человека за будущее большинства?
🚀 Инаковость — это угроза или сила?
🚀 Ложь ради спасения допустима или разрушительна?
🚀 Что важнее: не причинить зла или сделать правильный выбор?
🚀 Что такое «правильный выбор» в контексте истории?
И несколько тихих утверждений, которые я выцепила для себя из текста и сформулировала, чтобы они навсегда остались со мной*:
❤️ Прощение — это не обязанность, а выбор, который открывает путь вперёд.
❤️ Не все, кто ранит, делают это со злом. Но обе стороны должны признать рану, чтобы она затянулась.
❤️ Боль не исключает любви, а любовь не исключает боль.
❤️ Даже те, кто ушли, могут снова быть рядом — если ты хочешь и готов открыться.
❤️ История существует, пока кто-то берёт на себя труд помнить.
❤️ Окно в иномирский космос открывается только тому, кто решает открыть его первым — и прежде всего в себе.
«Летопись небесного пловца» — не просто вторая книга цикла. Это вторая кожа истории. Она ближе к сердцу. Ближе к телу. Ближе к себе. Сначала становится страшно, потом — горько, потом — понятно. И только в самом конце возвращается возможность говорить.
Читайте детские книги! В них — принятие собственной силы и чужих песен.
* Ваше увиденное в этой истории и формулировки могут отличаться от моих — это нормально и даже здорово; важнее, чтобы они были.
Текст: Дарья Анацко
* * *
Познакомьтесь с книгами на сайте издательства «Абрикобукс»!
Цикл Екатерины Коробовой «На Онатару»:
Книга 1 — «Душа Змея»
Книга 2 — «Летопись небесного пловца»
Книга 3 — «Хранители Леса»
Цикл Екатерины Коробовой «Рубеж Стихий»:
Книга 1 — «Забытая правда»
Книга 2 — «Иные знания»
Книга 3 — «Голоса пробуждённых»
Книга 4 — «Падение оков» (готовится к печати).
