1918 год
Времена тревожные наступили в стране. Маковка находилась в некотором отдалении от центра кипящих событий. Потому не сразу коснулись изменения господ Королёвых. Старший сын Василий доктором был, а Екатерина замуж вышла и в Польшу уехала. Осталась с ними только Машенька.
Однако званые ужины и музыкальные вечера утратили былую легкость. Что-то странное происходило теперь на подобных мероприятиях. Гости, которые посещали Маковку, не выглядели уже так беззаботно и жизнерадостно. Общение гостей и хозяев уже не было легким и радостным. Музыка звучала все реже, а стихи декламировались более резкие, необычные. Да и чаще разговоры были лишь о политике и смене власти в стране.
Теперь Маню уже не звали присутствовать на поэтических вечерах. Двери, где происходили званые ужины, надежно закрывались, чтобы ни одно слово не достигло чьих-либо ушей.
«Ах, если бы Коля был рядом, - думала девушка, - он бы мигом разузнал, что происходит там, за закрытыми дверями».
Однако у Коли теперь было много других забот. Его будто бы нарочно загружали работой все больше и больше. Да и не могла Маня теперь говорить со своим старым другом также легко, как раньше.
Однажды, когда к Королёвым очередной раз приехали гости, и дверь в гостиную захлопнулась, Маня всё же нашла местечко, которое позволяло услышать хоть что-то, происходящее в зале. Люди говорили что-то о советской власти и новом декрете, направленном на уничтожение дворянского сословия. А еще они проклинали революцию.
Она толком ничего и не поняла из услышанного, да тут еще и Глафира схватила девушку за руку и потянула за собой.
- А ну ступай в свою комнату, Манечка, негоже подслушивать, тебе не пять лет, уж восемнадцать, а ведешь себя, как маленькая!
- Глаша, там странное говорят, дай еще послушать! Я ведь ничего не поняла!
- Нечего там слушать! Погубишь себя, коли будешь нос свой красивый совать, куда не следует.
Никогда еще Глаша не бранила так Маню. Кольке своему могла и затрещину дать, и крепким словцом назвать, когда шалил. Манечку же всегда берегла, ласкала, разговаривала с воспитанницей нежным, добрым голосом, ведь она барыней была. Но сегодня Глаша была строгой.
- Ты, Глаш, сама на себя не похожа, - нахмурилась Маня, - никогда еще не слышала от тебя, чтоб бранилась так на меня.
Глафира вздохнула. Она была необразованной женщиной, однако кое-что понимала. Знала, что времена для её хозяев тревожные настали. И вроде как не пожелали Королёвы мириться с тем, что происходит. И люди к ним ездят такие, что революцию осудили, и новую власть осуждают.
- Не лезть туда, доченька, худо будет, - прошептала Глаша и погладила девушку по голове.
Много позже думала Глафира, что беду на семейство Королёвых накликала. Все говорила, что «худо им будет» - так и случилось.
В тот страшный день в господский дом ворвались вооруженные люди. Они что-то кричали о врагах правящего класса, грозили то арестом, то расстрелом.
В дом прибежал Колька, но остался незамеченным. Увидев напуганную Маняшу, которая дрожала в углу, он схватил девушку за руку.
- Пойдем! – скомандовал он и больно потянул за собой.
Не смела Маня и возразить ничего Кольке. Ведь и в детстве она не спорила с ним, всегда шла за своим товарищем по озорничеству и веселым играм. Побежала и теперь.
Долго бежали Маня и Коля. Девушка все пыталась выспросить друга, что же происходит в их доме. Однако Колька молчал, лишь изредка говорил, что бежать надо быстрее.
Привел он Маняшу в заброшенный крестьянский дом. Там кровать имелась, чтобы прилечь, и крыша над головой, если от дождя надо уберечься.
- Жди здесь, - глухо произнес парень, - никуда не уходи, слышишь меня?
- Коленька, что же с нами будет? – дрожа от страха, плакала девушка.
- С тобой все будет хорошо, - ответил Коля. Лицо у него при этом было будто бы чужое. Бледное, напряженное, губы плотно сжаты.
- Да как же хорошо-то, - прошептала Маня, - там такое творится, что и тебе не под силу справиться. Как же там мои родные?
- Я за тебя умру, - заверил парень девушку, - слышишь? Я жизнь отдам за тебя, но не дам никому в обиду.
Испугалась пуще прежнего Маняша, зарыдала еще более жалобно. Что же это Колька о смерти-то заговорил? И в этот момент её осенило.
- Коля, ты…знаешь, что там происходит? Мои мама и папа делали что-то плохое? – тихо произнесла Манечка, дрожа от тревоги.
- Всегда знал, у слуг ведь повсюду уши, - ответил Коля, - а плохое или нет, не скажу. Но властям это, вряд ли, понравится.
Ушел Коля, наказав девушке нос не высовывать из укрытия. А сам же направился в сторону хозяйской усадьбы.
***
- Убили Петра Иваныча, Настеньку увезли куда-то, - причитала Глафира, заливаясь слезами. - И Василия Петровича тоже увезли, из лечебницы забрали!
Колька схватил мать за плечи и встряхнул легонько. Ему было нужно, чтобы мать услышала его. Парень знал, что поэтические и музыкальные вечера в господской усадьбе давно перестали быть таковыми. Понимал и то, что сборища противников революции противоречат новым законам. А значит, семье, давшей кров ему и его матери, грозит арест и, вероятно, расстрел.
- Матушка, слушай меня, - потребовал Коля, глядя ей прямо в глаза, - нам надо спасти Маню.
- Не спасти уж никого, - рыдала Глаша, - где уж Манечке уберечься?
- Убережем, матушка, - твердо заявил Коля, - знаешь ведь, что я незаписанный у тебя сын. Ни в какие метрики.
Зарыдала Глаша пуще прежнего. Очень хорошо помнила она, что Еремей Потанин в свое время от сына отказался. Так и вышло, что ничьим мальчонка оказался. И Потаниным не стал, и другое имя не получил. Вот и звался везде Королёвым по фамилии своих господ.
Рассказал Коля матери о своем плане. Дочь у Королевых или сын, никто сверять не станет. Приказано солдатам арестовать мать, отца и троих детей, разбираться не станут.
- Ты должна сказать, что Маня твоя дочь, коли спросят, ясно тебе? – произнес Коля жестко, глядя матери прямо в глаза. – Ты ее кормила своим молоком, все детство за ней ходила, так что, считай, и не соврешь вовсе.
Как понял мать, что сын её задумал, так чуть не заголосила на всю округу. Однако прикрыл Коля ей рот ладонью и всё учил, как солдатам сказать надобно.
- Я и лицом как барчук, и одет чисто, и образован, - все говорил парень, - а коли сам пойду, им и мороки не будет. Сумею убедить, что я тот самый младший наследник Королевых. А ежели про девчонку соседи или деревенские чего говорить станут, всем тверди, что племянница Мария, сирота, жила тут долгое, да уехала уже к сестре двоюродной в Польшу. Что не дочь она Королёвым по крови, а теперь её и вовсе здесь нет. Да и солдаты не наши, не местные, они и спрашивать не станут.
- На погибель идешь, не пущуууу, - рыдала мать, однако понимала, что удерживать сына бесполезно. Вон какая решимость в его глазах горит, будто пламя дикое.
Хотя любила Глафира Манечку, как свою дочь, а все ж сын-то роднее будет. Неужто за барскую девчонку готов её сын свою жизнь отдать?
- Я за нее умру, мам, - тихо прошептал Коля, - если не спасу её, то и не жить мне. Сердце от горя разорвется, знаешь ведь.
Конечно же, Глафира знала. Уж о чувствах своего сына к Манечке она давно ведала. Всегда считала, что запретная любовь к погибели приведет её сына. И будто в воду глядела.
Увидев горе в глазах матери, Колька смягчился. Стал объяснять он матушке, что, если Маня попадет в руки властям, ей нипочем не уберечься. А вот он сумеет выбраться.
- Найду я, мам, что сказать нужно, - уверял он родительницу, - мол, хоть я и сын родной Королевым, а все ж за новую власть. Если надо, на дворянских пособников укажу, видел же я их всех – и Твардовских, и Шаповаловых, и Бахметьевых.
Немного успокоилась Глафира. Если уж есть возможность спасти и Манечку, и родного сына, она ж и не против вовсе. Потому благословила Коленьку, обняла и сказала, что ждет его целым и невредимым.
***
План Николая удался. Сразу знал он, что коли заявится к властям, как младший наследник Королевых, то несдобровать ему. Будет и арест, и расстрел. А соврал он матушке, чтобы отпустила, и солдатам нужные слова в случае чего сказала.
Колю расстреляли без суда и следствия. Когда кровь вытекала из ран, а душа покидала тело, на лице парня играла легкая улыбка. Он думал о Манечке, о том, что погиб за нее и сумел отвести от любимой беду.
Маня избежала ареста. Глафира признала её родной дочерью, с которой якобы много лет назад ушла от Еремея Потанина. По новым документам девушка стала Марией Потаниной.
Горевала она по матушке и отцу, а еще по Кольке убивалась. Женским чутьем понимала Маня, что ни один мужчина не сможет любить её, как Коля. Много плакала и Глафира, но названная дочка ей утешением стала.
Усадьбу в Маковке забрали большевики и организовали там школу. Мария Потанина и её мать Глафира уехали в другой далекий поселок, где их никто не знал. Девушка работала в сберегательной кассе, а Глаша всю жизнь была то уборщицей, то поломойкой. Получили они квартиру в деревянном доме.
Пришло время, и Мария вышла замуж за хорошего человека Кирилла. Он был мастером на заводе. Выбор приемной дочери Глаша одобрила. Мелькнула у неё печальная мысль о том, что мужем Манечки мечтал стать её Коля, да отмахнулась женщина от грустных дум. Колю не вернуть, он хотел, чтобы Маня жила.
Маня прожила долгую жизнь, ее не стало только в 1989 году. Овдовела она тремя годами раньше. Глаша же не пережила Великую отечественную войну. Здоровье у нее было слабым, а скудное питание и холод лишь усугубили болезнь. При жизни она успела понянчить внука и внучку, которых родила Маня в 1925 и 1927 году.
Спасибо за прочтение. Если понравилось, поддержите 👍, так вы поможете развитию канала.
Присылайте свои истории на электронную почту или ватсап, контакты которых указаны в описании канала.
При копировании прошу указывать автора и ссылку на мой канал, помня о защите авторских прав. Спасибо за понимание.