Я сидела на кухне. Пила чай из папиной чашки. Помню, как он её покупал в командировке. В Туле. Рассказывал потом — стоял в очереди, чтобы именно эту взять.
— Почему именно эту? — спрашивала я тогда.
— Да просто... понравилась.
Вот так он всегда. Просто. Без лишних слов.
А мачеха... Она другая. Всё у неё должно быть обоснованно. Логично. По справедливости, как она говорит.
— Ты же понимаешь — сказала она мне после похорон. — Я с ним прожила семь лет. Семь! А ты что? Приезжала на выходные. Иногда.
Да, приезжала. Учёба, работа, своя жизнь... Казалось, что времени много. Что успею ещё. Поговорим, погуляем, посидим на кухне.
Теперь сижу одна. С этой чашкой.
Нотариус вчера зачитывал завещание. Мачеха так побледнела... Думала, наверное, что дом достанется ей. Машина. Дача. А папа оставил ей только вклад в банке. Небольшой такой. И кольцо мамино.
— Это несправедливо! — кричала она. — Я за ним ухаживала! Я его любила!
Нотариус — маленький лысоватый мужчина с очками, съезжающими на кончик носа — невозмутимо поправил очки и повторил:
— Завещание составлено юридически грамотно и полностью соответствует закону. Ваш покойный супруг оставил родовой дом своей единственной дочери, Кате.
Лена задохнулась от возмущения, а я почувствовала, как по щеке скатывается одинокая слеза. Отец... Он всё-таки не забыл. Несмотря на то, что последние годы мы мало общались. Он помнил о моей любви к старому дому.
Дому, где я выросла, где жила моя мама, где каждый уголок хранил воспоминания о счастливом детстве до её кончины.
А Лена, может, и любила. Не знаю. Но папа видел что-то другое. Чувствовал.
Помню их свадьбу. Я стояла в сторонке, в новом платье. Смотрела, как они танцуют. И думала — вот теперь у папы будет жена. А у меня... что у меня будет?
— Катюша, — подошёл он тогда ко мне. — Ты не переживай. Ничего не изменится между нами.
Изменилось. Конечно, изменилось. Но не так, как я боялась.
Мачеха была... правильная. Готовила по расписанию. Убирала по графику. Даже разговаривала как-то правильно. Без пауз. Без недосказанности.
А папа становился тише. Реже смеялся. Реже звонил мне.
— Как дела? — спрашивал коротко.
— Нормально, пап.
— Хорошо.
И всё.
Раньше мы болтали часами. О всякой ерунде. О фильмах. О книгах. О том, как важно уметь слушать дождь.
— Дождь — это музыка — говорил он. — Только нужно научиться её слышать.
Мачеха дождь не слышала. Для неё это была просто вода с неба. Неудобство. Грязь.
Я встала. Подошла к окну. На улице как раз начинался дождь. Мелкий, октябрьский. Тихий.
Папа сейчас бы сказал:
— Слышишь? Это грусть говорит с землёй.
А мачеха бы проворчала что-то про плохую погоду.
Звонок в дверь. Наверное, она. Приехала забирать свои вещи.
Открываю. Стоит с двумя сумками. И с таким видом... как будто я её ограбила.
— Я за вещами — говорит сухо.
— Проходи.
Она идёт в спальню. Слышу, как открывает шкаф. Что-то перекладывает.
Я остаюсь на кухне. Снова сажусь за стол.
Странно... Раньше дом казался таким большим. А теперь — маленьким. Тесным даже. Как будто стены сошлись.
— Катя! — кричит из спальни. — А папины книги?
— Что — книги?
— Они тоже тебе достались?
Иду к ней. Она стоит перед книжным шкафом. Руки на боках.
— В завещании об этом ничего не сказано — говорю.
— Значит, я могу взять?
Смотрю на полки. Папины книги... Достоевский потрёпанный. Чехов в красной обложке. Стихи Пастернака с закладками.
— Ты их читала? — спрашиваю.
— При чём тут это?
— Просто интересно.
Она молчит. Потом:
— Не всё же измеряется чтением книг.
Может, и не всё. Но что-то... что-то измеряется.
— Бери, — говорю. — Если хочешь.
Она начинает складывать книги в коробку. Быстро. Не глядя на названия.
А я стою и думаю — вот так всё и заканчивается. Семь лет жизни в одной коробке.
— А это что? — показывает она на тонкую тетрадь.
Подхожу ближе. Смотрю.
Это папин дневник. Я его никогда не видела. Не знала, что он ведёт записи.
— Не знаю — говорю честно.
Она открывает. Читает первую страницу. Потом вторую. Лицо у неё меняется.
— Что там? — не выдерживаю.
Она закрывает тетрадь. Протягивает мне.
— Читай сама.
Открываю. Папин почерк. Неровный, торопливый.
"Катюша приезжала на выходные. Мы сидели на кухне до трёх утра. Говорили о жизни. Она стала взрослее. Умнее. А я чувствую себя снова отцом. Не мужем. Не соседом по квартире. Отцом."
Переворачиваю страницу.
"Лена спросила, зачем я трачу столько времени на разговоры с Катей. Сказала — она уже взрослая, пусть сама разбирается. Не объяснишь ей... Как можно объяснить, что значит быть отцом?"
Ещё страница.
"Катя не звонит уже неделю. Поссорились с Леной из-за этого. Лена считает, что я слишком привязан. Может, и так. Но разве это плохо — любить своего ребёнка?"
Читаю дальше. О том, как он скучает по нашим разговорам. О том, как трудно жить между двумя мирами — семьёй и дочерью. О том, что Лена не понимает его привязанности ко мне.
Последняя запись — за неделю до кончины.
"Завтра иду к нотариусу. Лена будет злиться. Но Катюша — моя дочь. Единственная. И она должна знать, что папа её любил. Всегда."
Закрываю тетрадь. Смотрю на мачеху. Она стоит, отвернувшись к окну.
— Теперь понимаешь? — говорю тихо.
Она кивает. Не оборачиваясь.
— Он меня не любил — говорит она. — Я это чувствовала. Но думала... думала, что со временем...
— Может, и любил. По-своему.
— Нет. — Она поворачивается. Глаза красные. — Он тебя любил. А меня... терпел.
Что тут скажешь? Правда есть правда.
— Лен, — зову я её по имени. Впервые. — Ты хороший человек. Просто... не для него.
Она смеётся. Горько.
— Семь лет жизни. Семь лет я старалась ему понравиться. Готовила его любимые блюда. Гладила рубашки. Не спорила, когда он хотел побыть один.
— Он это ценил.
— Но недостаточно.
Молчим. Дождь за окном усиливается. Папа бы сказал — это небо плачет.
А может, это мы плачем. Каждый по-своему.
Мачеха собирает свои вещи. Я помогаю донести до машины. Она садится за руль. Опускает стекло.
— Катя, — говорит. — Береги дом. Он его любил.
— Знаю.
— И... прости меня. За всё.
— За что прощать? Ты не виновата.
Она уезжает. А я стою под дождём. И думаю — вот так всё и устроено. Одни люди любят правильно. Другие — сильно. И редко, когда это совпадает.
Возвращаюсь в дом. Сажусь на кухне. Беру папину чашку.
Теперь здесь только я. И его память. И дождь за окном, который играет грустную мелодию.
Но это не конец. Это начало. Моей новой жизни в папином доме. С папиными книгами. С папиной любовью, которая никуда не делась.
Она просто стала моей.
И завтра... завтра я начну читать его дневник с самого начала. Узнаю, каким он был отцом. Каким мужем. Каким человеком.
А дождь будет играть свою музыку. И я научусь её слышать.
Как учил папа.
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
Пишите комментарии 👇, ставьте лайки 👍