Найти в Дзене
f. [Физик и Лирик]

Борис Тимофеев-Еропкин. 1920-е годы. Часть II "Мэри и Дуг"

Продолжая публикацию серии статей о жизни Бориса Тимофеева-Еропкина и предлагая читателям рассказы о песнях и романсах, шлягерах столетней давности, я время от времени задаю себе вопрос, в чем смысл обращения к произведениям, которые, мягко говоря, не являются шедеврами и мало интересны большинству наших современников. Ответ на это у меня довольно простой: для того, чтобы хоть как-то понять, что происходило в жизни людей много лет назад, нужно попытаться проникнуть в атмосферу этой жизни, узнать что им нравилось и почему, а для этого нет ничего лучше, чем читать их письма, воспоминания и дневники, слушать и смотреть то, что им нравилось тогда, и стараться представить себя на их месте. Это мы и попробуем сделать сейчас, листая старые нотные издания, справочники и альбомы с фотографиями. К середине 20-х годов Борис Тимофеев становится довольно известным автором текстов песен, романсов и арий из оперетт, исполняемых на самых разных сценах города и страны. Один из композиторов, с которым о

Продолжая публикацию серии статей о жизни Бориса Тимофеева-Еропкина и предлагая читателям рассказы о песнях и романсах, шлягерах столетней давности, я время от времени задаю себе вопрос, в чем смысл обращения к произведениям, которые, мягко говоря, не являются шедеврами и мало интересны большинству наших современников. Ответ на это у меня довольно простой: для того, чтобы хоть как-то понять, что происходило в жизни людей много лет назад, нужно попытаться проникнуть в атмосферу этой жизни, узнать что им нравилось и почему, а для этого нет ничего лучше, чем читать их письма, воспоминания и дневники, слушать и смотреть то, что им нравилось тогда, и стараться представить себя на их месте. Это мы и попробуем сделать сейчас, листая старые нотные издания, справочники и альбомы с фотографиями.

К середине 20-х годов Борис Тимофеев становится довольно известным автором текстов песен, романсов и арий из оперетт, исполняемых на самых разных сценах города и страны. Один из композиторов, с которым он вместе работает над шлягерами - Поль (Павел Владимирович) Эрлих, предпочитающий не склонять свое имя в печатных изданиях (возможно, для аналогии с Жюль Верном и Вальтер Скоттом). Не буду скрывать, о нем мне известно очень мало. Кроме имени, названий некоторых произведений и соавторов рассказать почти что нечего... Жил на Надеждинской улице (теперешняя Маяковского), был хорошо знаком с западной эстрадой, собственным опусам порой предпочитал обработку мелодий, популярных у европейской и американской публики.

Из поэтов, сотрудничавших с Эрлихом кроме Тимофеева, известны трое. Первый - Евгений Геркен-Баратынский (правнук современника Пушкина и своего тезки), вторая - Л. Давидович (позже - соавтор В. Драгунского), третья - Ирина Кунина, о ней, пожалуй, стоит рассказать чуть подробнее, поскольку с Тимофеевым у нее есть плоды совместного творчества.

Евгений Георгиевич Геркен-Баратынский (1886-1962), фото 1905 года
Евгений Георгиевич Геркен-Баратынский (1886-1962), фото 1905 года
Ирина Кунина, кадр из фильма "Н+Н+Н" (1924), реж. Владимир Шмидтгоф
Ирина Кунина, кадр из фильма "Н+Н+Н" (1924), реж. Владимир Шмидтгоф

Ирина Ефимовна Кунина (1900-2002) прожила удивительно долгую и невероятно насыщенную событиями жизнь. Появившись на свет еще в XIX веке, она покинула этот мир уже в наше время, став свидетелем всего происходившего на планете за эти годы. Родившись в Петербурге в зажиточной семье и получив прекрасное образование, она с ранних лет увлеклась поэзией и литературой. Первое чтение поэмы Двенадцать Блока происходило в аудитории, где слушателями были Ирина с друзьями, близкие отношения связывали ее с Гумилевым, она была знакома с Ахматовой и многими другими представителями Серебряного века поэзии.

Судьба Ирины Куниной вполне могла стать сюжетом приключенческого романа. Спасаясь от голода, в 1918-м году она уехала с родителями в Киев в надежде переждать тяжелые времена. Там вышла замуж за офицера Белой армии, вместе с отступающими частями которой эмигрировала через Константинополь в Югославию. Пережив развод с мужем и смерть ребенка, вернулась в конце 1923 года в Петроград, где стала сниматься в кино, писать сценарии к фильмам и тексты музыкальных произведений, успела даже издать приключенческий роман. К этому времени относится ее знакомство и не слишком долгое сотрудничество с Эрлихом и Тимофеевым. В 1926 году в Вене она выходит замуж за представителя одной из богатейших семей Хорватии Божидара Александера (1900-1976), знакомого ей еще по совместной учебе в Загребском университете в годы первой эмиграции. Через два года она уедет из России насовсем и увидеть вновь родной город ей придется очень нескоро, да и то в качестве туриста (будут лишь две короткие поездки после войны). За долгую жизнь она напишет много книг, станет одним из основных переводчиков русской литературы на сербохорватский язык, о ней самой будут снимать книги и делать фильмы.

Об Ирине Куниной можно рассказать еще очень много интересного (возможно, когда-нибудь я и соберусь это сделать), но сейчас это имя практически забыто, гораздо больше известен сын ее младшей сестры Беатрисы, умершей в 1942 году во время эвакуации из блокадного Ленинграда. Владимир Кунин (1927-2011) в свое время был очень популярен, по его произведениям поставлено около тридцати кинофильмов, среди которых Удар! Еще удар! (1968), Горожане (1975), Старшина (1979), Ребро Адама (1990), но самые обсуждаемые, пожалуй, Хроника пикирующего бомбардировщика (1967), Интердевочка (1989) и Cвoлoчи (2006).

Вернемся все же к Борису Тимофееву. Одной из первых его работ с Ириной Куниной и Эрлихом стала песенка Мэри и Дуг, сочиненная в ритме вальса Бостон и навеянная американскими фильмами с Дугласом Фэрбенксом и Мэри Пикфорд. Макс Литвак, художник, с которым Эрлих работал постоянно, именно их изобразил на обложке нотного издания:

Где скалы сменяет степной простор
И небо как лазурь голубое
Где мчатся бесстрашно во весь опор
Сожженные солнцем ковбои
За годами годы как сны бегут
И сказкою прошедшее стало
В руках у обоих весь Голливуд
Судьба их навеки спаяла

В том же году появились Песенка Джонни и Летчик Пьер. Обложку к первой сделал Михаил Тагер-Карьелли, художник и режиссер-постановщик театра для глухонемых Пантомима. Вторую авторы посвятили знаменитой исполнительнице песен и романсов М. П. Нижальской-Кетриц (1886-1957). В ее репертуаре было несколько произведений на стихи Тимофеева, об этом будет рассказ в следующих статьях.

В том же году вышла Розита из Севильи, а в следующем - Черный бриг, который выдержал несколько изданий. Песенка о том, как чернокожие рабы подняли восстание на корабле и водрузили на нем красный флаг вместо никакого, пользовалась, по всей видимости, большой популярностью. При этом любителям революционной романтики не было никакого дела, что суда с рабами шли не на восток, а совсем в другом направлении, что у брига всего лишь две мачты (тут автор далеко переплюнул и советских переводчиков Гулливера, и любителя рассказывать о морских приключениях Николая Чуковского, у которых фантазии больше чем на три мачты не хватило). Историю о том, как моряки не могут справиться с бурей и просят это сделать специалистов-рaбoв тоже оставим на совести Бориса Николаевича.

Еще через год у Тимофеева и Эрлиха появляется новый шлягер - В Парагвае, а за ним - Роза-Мари:

1. В Парагвае, этом чудном крае
Средь лиан павиан жил...
Без гримасы кушал ананасы
И осок нежный сок пил...
Только раз, гуляя средь лиан,
Он попал в предательский капкан
И, веревкой связан очень ловко,
Сел на пароход, где смеша народ,
Завопил, открыв широкий рот:

ПРИПЕВ:
Ах, в Парагвае, в Парагвае,
Там только рай для обезьян...
Ах, в этом крае попугаи
Кричат так мило среди лиан...
Слушай их весь день,
Бананы кушай, севши в тень...
Ах, в Парагвае, в Парагвае
Я бы жил и не тужил!

2. Две недели свой привет без цели
Павиан в океан слал...
А в Нью-Йорке старый Джо в восторге,
Скрыв конфуз, этот груз ждал...
Обезьяньей кровью нагружен,
Старый Джо был вмиг омоложен.
Вдруг, о ужас, Джо наш, понатужась,
Прыгнул на комод и, смеша народ,
Завопил, открыв широкий рот: [ПРИПЕВ]

Забавная история про омоложение, как и Собачье сердце, навеяна экспериментами Сержа Воронова, имя которого в 20-х годах было у многих на слуху. А то, что в Южной Америке нет ни павианов, ни орангутангов (дружбу с которым любители невероятных историй пытаются приписать Толстому Американцу) вряд ли кого-нибудь волнует. С подачи переводчицы Тетки Чарлея Нины Корш народ знает, что в Бразилии много обезьян, а после фильма Виктора Титова понимает еще, что они дикие. А что еще нужно для красочной истории? Разве что волшебная сказка о канадском ковбое...

Рассказ о Борисе Николаевиче Тимофееве-Еропкине скоро будет продолжен, а предыдущие статьи можно найти по ссылкам ниже:

До скорой встречи,

Ваш Физик и Лирик