Ольга захлопнула дверь родительской квартиры, не попрощавшись — дома у родителей так не делали, но сейчас иначе не могла. В голове всё ещё стучала — не фраза, а приговор: *Сама выгребай. Кредит ты взяла добровольно…* У подъезда было сыро — по майским лужам медленно текла дождевая вода, как будто кто-то там наверху плакал вместе с ней.
Ольга не плакала. Она сильная? Нет, просто слёзы закончились. Жаловаться стыдно, взрослые не хнычут, особенно при отце. И всё же внутри тянуло — пусть бы хоть кто-нибудь обнял, хоть мама тихо, по-своему… Но мама так и осталась за шторой — глядеть, как дочь уходит без утешения.
В маршрутке домой Ольга вспоминала, на что ушёл тот самый кредит — часть на лечение сына, часть на учебу, остальное — обычные бытовые мелочи, которые вдруг оказались такими тяжёлыми, что завели в угол. Сначала казалось — вскоре всё рассчитается, но потом потеряла работу, потом заболел малыш, потом резко подорожало всё на свете…
Люди в транспорте зябко хранили молчание. Ольга вытирала нос, будто ветер пронёсся по лицу. Она достала в телефоне калькулятор, выписку, попыталась ещё раз посчитать график выплат — цифры плясали, ощущение реальности размывалось. Сердце било тревожно: что, если не смогу? Если… никто не поддержит и не спасёт?
На следующий день она встала раньше всех, разбудила сына — жизнь продолжалась, долги никуда не исчезали. Пришлось звонить в банк, искать консультации, выяснять всё про отсрочки и условия реструктуризации. Перепробовала десятки вариантов — даже подработки в выходные: няня, репетитор, сборка посылок на складе. Смешно, но самый большой страх был не в сумме долга, а в привычке рассчитывать на “мамину тихую заботу” и “папину суровую руку”.
Вечером, когда ребёнок заснул, Ольга смотрела в потолок и понимала: она одна, да, но ещё и взрослая — по-настоящему, не по поверке родителей. Она впервые решила: *Раскапывать себя из-под долгов — самой. Не ради чьей-то похвалы, а ради себя, своего сына, своей жизни.*
Прошла неделя — длинная, словно месяц. Каждый вечер Ольга садилась к столу с тетрадью, в которую записывала все расходы, все крохи заработков и обязательств. Утром собирала ребёнка, провожала его в сад, потом бежала на подработку: то уборка в поликлинике, то помощь с уроками соседским детям. Вечерами, скрутившись под пледом, искала объявления в интернете, училась печатать резюме, путаясь в правилах — уже и не помнила, когда в последний раз писала о себе так много.
Иногда хотелось позвонить маме. Сказать: мам, тяжело, очень страшно… Но в памяти вставала картина: мама покосилась на отца и только развела руками. “Даже не вздумай жаловаться — отец на тебя зол…” Эту занозу носила с собой всю неделю, пока не поняла: мамин страх — не её вина.
С отцом она не разговаривала. Лишь однажды на экране высветилась его фамилия, и сердце ухнуло вниз:
— Ну ты как, расчёты ведёшь? — сухо, как будто про чужого человека.
— Веду, — коротко ответила Ольга.
— Вот и молодец, — так же коротко. Ни слова поддержки. Ни тени тепла.
Иногда Ольга ловила себя на мысли: зачем ей нужна была эта похвала? Почему она так ждала, что родители вдруг станут мягче, чем были? И вдруг — отпустило: нет, не дождётся.
За окнами было холодно, но внутри понемногу появлялось упрямое, обжигающее тепло: Сама выберусь. Ради сына. Ради себя. Без чьих-то оценок.
Время шло. Ольга научилась устраиваться на три смены подряд, узнавать все скидки, не тратиться на лишнее. По воскресеньям разрешала себе сидеть с сыном, играть с ним в “магазин”, вести весёлый “семейный бюджет” на листочке. Иногда смотрела в окно на вечерний город — уютные огоньки квартир, как чужие жизни, не менее наполненные заботами.
Каждую неделю долг чуть уменьшался. Сначала — совсем незаметно, потом быстро. Папка с бумагами пухла, но Ольга научилась справляться с паникой: просрочки не появлялось, выплаты — в срок.
Иногда её останавливала мысль: а ведь могла бы, наверное, просить и умолять, жаловаться — но не захотела. Страшно, да, но свободно. С каждой новой выплаченной суммой приходило ощущение приятной мускульной боли — как после тяжёлой тренировки. Слаще её только внутреннее: Я справляюсь. Я могу.