Кукушки. Глава 30
Вечерело. С полей возвращались уставшие мужики и бабы спеша к своим избам, чтобы успеть обиходить до наступления темноты домашнюю скотину.
От реки поднимался к деревне туман и тонко звенели в воздухе комары, выискивая жертву, в стайках протяжно мычали коровы в ожидании хозяйских рук. Потерявшего сознание Феофана обнаружил всё тот Егорка за каким –то чертом, сунувшийся в высокую крапиву, выросшую у плетня.
Поначалу он принял его за бревно и даже приготовил ногу, чтобы проверить свою догадку и пнуть, но находка неожиданно всхлипнула и захрипела, пытаясь сесть, а испуганный Егорка пулей рванул к избе, размахивая руками и крича, как оглашенный, на всю деревню:
-Наставник! Наставник! –сунулся он к забранному жердями окну, пытаясь разглядеть в сумрачном свете избы Осипа.
-Чего тебе? –темная фигура колыхнулась возле окошка, и сторож невольно сглотнул слюну от страха, увидев наставника.
-Там в крапиве, возле плетня мужик какой-то лежит, бездыханный!
-Кто таков? –спросил его Осип.
-Не признал, -с огорчением ответил Егорка и добавил, -на лицо будто бы и знакомый какой, да в сумерках разве разберёшь? Чело у него в кровищи изгваздано так, что родная мать и то не узнает.
-Не по-божески страдающего без помощи оставить, надобно его поближе к избе перетащить, а то и вовсе в неё занести, -сказал ему наставник.
-А ну-как Любава осерчает? Не велено ею дверь в избу лишний раз отворять, сбегаю до неё, дозволения спрошу, -откликнулся Егорка и приготовился было идти, но остановился, услышав слова Осипа:
-Беги, беги! Явится Любава, я и расскажу ей как ты намедни бессовестным образом дрых, а ещё поведаю как ты продукты, что она высылает на бражку меняешь и попиваешь втихаря. То-то наставница рада этому будет!
Егорка и впрямь потихоньку попивавший брагу, замер. Пьянство в Кокушках не поощрялось, а Любава и вовсе на дух не переносила даже мысли о нём.
-Вот-вот, -позлорадствовал из окна Осип, -и подумай, кому станет лучше, если ты наставнице всё расскажешь, а так ты –молчок и я рот на замок. Неси незнакомца к избе, да мне дверь отвори! –скомандовал он. Был бы Егорка обычным человеком, он бы и слушать Осипа не стал, а с дурочка какой спрос?
Подхватив безжизненное тело незнакомца, он волоком дотащил его до крыльца, а затем, не без помощи Осипа занес в избу. Они так увлеклись своим делом, что не заметили Епифарью, посланную наставницей с едой для заключенного и его сторожа.
Девушка мгновенно признала в незнакомце отца и растерялась, не зная, как поступить правильно. Первым её порывом было бежать со всех ног к матери, чтобы обрадовать её таким известием, но поразмыслив и вспомнив, как плакала она ночами, недобрым словом поминая Феофана, Епифарья решила для начала всё хорошенько узнать и для этого направилась к избе.
Первое, что увидел очнувшийся Феофан было лицо Егорки, местного дурачка, который улыбаясь смотрел на него. За ним, в полумраке избы маячило лицо Осипа и подле него Епифарьи, с тревогой, смотревшей на него.
-Тятя, -позвала она его и решительно отодвинув двух мужчин начала быстро и умело осматривать его голову. Свои умения она получила от матери с детства приучаясь к тайнам лечения и человеческого организма.
Девушка пошла дальше матери и знала не только травы, но умела сращивать кости и заращивать любые раны. Та, что была на голове оказалось пустяшной, много крови из ничего, ноги со временем тоже заживут, хворому нужно только отлежаться и ни в коем случае не вставать, чтобы не сделать себе хуже.
-Что скажешь, Епифарья? –обратился к ней Осип, признавший в Феофане мужа деревенской ведуньи.
-Жить будет, только отлежаться чутка надобно, -ответила она, выкладывая на стол принесенные продукты, -что случилось с тобой, отец? –спросила она Феофана –почему ты, израненный, здесь, а не дома?
-Лихие люди в лесу напали, -соврал тот, не собираясь раскрывать никому свои планы.
-Оглянуться не успел, как по голове получил, от кого-неведомо, котомка при мне была, на неё и позарилися.
-Да кто же посмел? Али нашенский? –удивился Егорка, услышав его слова, -уж сколь лет тихо и спокойно в нашей деревне, никаких лихих людей и в помине не бывало.
-Думаю - пришлые, не разглядел, много людей сейчас лесами в свободные земли пробираются, вот и встретил их на свою беду.
- Надо матушку известить, то- то радости ей будет, -сказала Епифарья, -она-то тебя всё ждала, надеялась.
-А вот с этим погодить придётся, -мягко остановил девушку Осип, -если ты помнишь, твой отец исчез внезапно, при этом, как мне рассказывали, пропали иконы и книги вашего толка за что вы с матерью и дочерьми были выгнаны из общины, так?
-Что было, то было, -согласилась та.
-Поэтому никто не должен знать, что Феофан вернулся, -продолжил наставник, -Любава вряд ли примет отступника, а Родион спит и видит, чтобы с ним разобраться.
-Как же нам быть тогда? Не может же тятя здесь всю жизнь скрываться? –растерялась Епифарья.
-А ты не спеши, не ставь телегу впереди лошади, дай время, чтобы решить, как жить дальше –ласково ответил ей Осип. Он и сам не знал зачем ему нужен этот вероотступник, которого он презирал в глубине души, но поспособствовать его планам он вполне мог, не на Егорку же, в конце концов надеяться?
Епифарья согласно кивнула, поклявшись молчать и пообещала отцу навещать, чтобы рана на его голове затягивалась быстрее. Честная девушка чувствовала себя гаже некуда, ей не нравилось обманывать мать, но с детства приученная к подчинению наставнику она не могла также противостоять и ему.
Пелагея изба за избой обходила деревню, пытаясь выяснить не укрыл ли кто из жалости и сострадания её мужа. Женщину встречали везде радушно, приглашали к столу и, если и были удивлены поздним визитом, по привычке отмалчивались, ведь никогда не знаешь, когда услуги гости могут вдруг пригодится.
Наблюдательная же Пелагея многое примечала в чужих домах и докладывала потом наставнице, которая незамедлительно принимала меры к нарушителям канонов. Кокушки притихли, как затихает природа перед грозой, готовясь принять на себя удары стихии. Всё больше и больше креп страх у людей перед Любавой, которая, казалось видела всё насквозь, и никакая мелочь не ускользала от её взгляда. Хотя Осипа и Феофана наставница всё же прошляпила. Последний довольно быстро восстановил своё здоровье и будучи ведомым человеком тут же попал под влияние первого, подчиняясь ему совершенно точно также как безотказный Егорка.
Одна Епифарья продолжала ершиться, готовая всё рассказать матери, но связанная клятвой, данной Осипу, молчала и лишь румяные щечки её становились всё бледнее и бледнее, что, конечно, не мог не заметить Анфим. Поначалу он молча наблюдал за ставшей вдруг молчаливой подругой детства, потом попытался выяснить что с ней приключилось, но наткнувшись на сопротивление, сделал вид, что отступил и притаился, выжидая и присматривая за Епифарьей.
Егорка по собственному попустительству и под влиянием Осипа дверь в избу запирал только для вида и отчета перед теми, кто носил им еду утром и вечером, в остальное время она была открыта и наставник с Феофаном во всю шорохались по округе, оставаясь незамеченными, занятыми уборкой урожая кокушенцами.
Голоса в голове наставника жили своей жизнью, ссорились, мирились, строили планы и плавили его голову идеями одной страшнее другой. В один день он мечтал вернуться в семью и снова возглавить общину, в другой расправлялся мысленно с Любавой, в третий разговаривал с умершими сыновьями, делясь с ними своими мыслями. Феофан с опаской поглядывал за постоянно что-то бормочущим Осипом, нередко размахивающим при этом руками и потихоньку делал запасы, продолжая промышлять в избах и подворьях кокушенцев.
И лишь блаженный Егорка продолжал вырезать свистульки для ребятишек, довольный тем, что про него все забыли и не дергают по пустякам. В Кокушки, меж тем, тихо вступала осень, золотя листья и рассылая по воздуху летящие паутинки. Улицы вновь наполнились людьми и скрываться от них Феофану стало гораздо сложнее, он всё чаще думал о Санкт-Петербурге и вовсю готовился к очередному побегу, по обыкновению забыв предупредить об этом других.
Наконец-то полевые работы в Кокушках были закончены, но Любаве это облегчение не принесло, общинные запасы были невелики, впереди кокушенцев ждала тяжелая зима. Озабоченная предстоящими испытаниями она совсем упустила из вида Осипа, отслеживая только, чтобы у него было всего достаточно и еды, и дров. Другие общинники в избу к наставнику тоже не заглядывали, оставив Егорку в вечных соглядаях, тем самым позволили Осипу планировать своё страшное дело, задумал наставник напустить огненного петуха на деревню, очистить так сказать огнем и пламенем заблудшие души.
Испокон веков пожары не давали покоя деревенским жителям, один такой, мог уничтожить разом большое село или даже город и не важно какое время года стояло на дворе, сильные ветра, дующие в этих краях, круглогодично были способны раздуть огонь даже от маленькой искры.
Говорят, в народе: «Вор украдет, да не все унесет, а пожар ничего не оставит", знал Осип последствия пожара, но даже это его не остановило, ибо живых в его планах не должно было остаться. С четырех сторон должна была полыхнуть деревня однажды ночью, с условных изб, от которых, при благоприятных обстоятельствах разлетится огонь по Кокушкам, снося всё на своем пути и не встретит он ни малейшего сопротивления, ибо припертые снаружи кокушенцы не смогут выбраться из своих домов. Четыре человека: Осип, Феофан, Егорка и Епифарья запуганная наставником, станут огненными ангелами, проводниками людей в небесное царство, где души их обретут покой.
Вот тогда душа его будет на месте и голоса в его голове наконец-то утихнут.
Отгуляли Кокушки Осенины, готовились к братчине - переносу братской свечи, принадлежавшей общине от одного хозяина к другому. Свеча эта была огромной, пуда четыре, в течение многих лет к ней каждый год добавлялось определенное количество воска. Вот и сегодня мужская половина общины пришла на помощь хозяину, в доме которого хранилась братская свеча в течение года. Её следовало перенести в молельню, после которой свеча отправлялась на хранение в другой дом.
Прежде чем свечу вынести из избы пришедшие гости славно угостились за хозяйским столом, который, по нынешним меркам был не так уж и беден. Что говорить, расстарались хозяева, чтобы не ударить в грязь лицом и встретить гостей как полагается. Зная, что в этом доме детей мал-мала меньше, Любава, накануне этого дня выслала Анфима с гостинчиками, передав с ним продукты, из которых хозяйка дома и приготовила угощение для гостей. Долго за столом гости не засиживались, хозяин взял в руки домовую икону, мужчины подхватили тяжеленую свечу, и процессия отправилась в молельню.
На следующий день, после службы братская свеча переехала, в порядке очереди, в следующую избу. Несли её всё также с помощью мужчин, но сопровождала свечу с иконой в руках сама Любава. В избе она поставила икону в «святой угол», здесь она будет стоять целый год, а перед нею — братскую свечу, на которую новый хранитель её тут же налепил свой изрядный кусок воска. Все, кто был в доме последовали его примеру, и свеча стала ещё тяжелее. Любава провела в доме молебен и собралась было уйти, оставив хозяев праздновать сие событие, но была остановлена у двери одним из общинников:
-Тяжела стала свеча, матушка, не пора ли её продать или переплавить на свечи? –спросил он её с почтением.
-Тяжела ноша, прав ты Силантий Савельевич, вот только думается мне обсчитался ты, ведь свеча хранится столько лет сколько дворов в общине, лишь потом её следует перелить в другие и продать, чтобы украсить иконы. Тогда же можно и новую завести.
-Обсчитался, матушка, виноват, неужто и Петр Малечкин достоин свечи? Сама знаешь, пойман он на воровстве, запятнал себя и свою семью серьезным проступком.
-Он свечи не получит! - отрезала Любава, -и помощи нашей не дождутся те, кто откажется принять свечу на годовое хранение. Ещё дед мой, светлая головушка, говаривал:
«Помни своих, не забывай наших». Уж коли корни свои они забыли, память отцовскую не хранят, то и нам такие без надобности! Не обессудь, Силантий Савельевич, но помощь твоя нужна, проследи, да посчитай изнова в каких избах свеча ещё не бывала, да кому не положена, утром доложишь, а пока празднуйте, сердешные, большая радость у нас сегодня.
-Будет исполнено, матушка, -склонился в поклоне Силантий, приложившись губами к руке Любавы, -останьтесь, разделите с нами хлеб, отведайте угощение.
-За приглашение спасибо, только не с руки мне, Силантий Савельевич, рассиживаться дело у меня спешное имеется, а тебя жду завтра с отчетом. Любава развернулась, взглянув напоследок на братскую свечу и вышла на крыльцо.
