Кукушки. Глава 29
Она бежала, нелепо поднимая ноги и прижав руки к груди, стараясь удержать бешено стучащее сердце. Котомка, в которую она собирала травы осталась лежать на полянке, а сама Пелагея, не помня себя от страха и ужаса неслась к единственному человеку, который мог бы сейчас помочь –Любаве, наставнице.
Та неспешно пересчитывала мешки с зерном, отмечая их количеств палочками на бересте, когда ворвалась Пелагея и бухнулась перед ней на колени громко ударившись ими о деревянный пол.
-Матушка! –завыла она, хватая женщину за ноги и мотая расхристанной головой, с которой спал платок, а растрепанные, седые волосы прилипли к мокрому от слёз лицу.
-Матушка, помоги!
-Тю, оглашенная, окстись всех курей распугала, - сердито сказала Любава, пытаясь поднять знахарку с коленей.
-Матушка, спаси и сохрани! - продолжала она выть, но чуть тише, -грех! Грех-то какой! Я ить человека порешила!
-Перестань выть, да говори толком! – прикрикнула на неё наставница, -да встань с коленей ужо, не перед иконами стоишь!
-Феофан, там, в лесу, я его палкой, -захлебываясь от слез, зашептала ей в ухо поднявшаяся с колен Пелагея, -помер он должно! Не хотела я, ить не знала, что он в Кокушки явимшись, шла себе за болиголовом, как ты велела, а тут… -она не договорила, потому что её прервал Анфим, услышавший шум и решивший заглянуть в амбар.
-Матушка, всё ли у тебя хорошо? -спросил он, за ним маячила вечная его спутница Епифарья, дочь Пелагеи.
-Принеси воды колодезной, да постуденей, -приказала ему мать, усаживая гостью на мешки с зерном.
-А теперь с толком расскажи, что случилось? –спросила она Пелагею, убедившись, что они остались одни. Та, шмыгая носом и утирая ладонью слезы с лица поведала ей о встрече с мужем и о том, как она закончилась.
-Явился значит от скитников он к нам, -задумчиво проговорила Любава, -нигде скитальцу не место, ишь чего захотел, подхарчиться в Кокушках и снова уйти! Ни забот, ни хлопот, живёт, как стрекоза какая или бабочка порхает с цветка на цветок. А ведь я, когда из-за него жизнь свою с Савином проклинала и тебя, Пелагея мечтала извести.
-Что уж теперь, прошлое ворошить, кто старое помянет, тому глаз вон, -с горечью ответила ей гостья.
-А кто забудет, тому оба, -добавила Любава.
-Матушка, вот вода, -быстрый Анфим уже тут как тут, смотрит внимательно на их лица, стараясь угадать, что произошло. Любопытство так и светится на его уже взрослом лице. Не остается от дружка и Епифарья, подскочила к матери, поправляет платок, пряча растрепанные волосы под ним.
-Ты вот что Анфимушка, запряги-ка в телегу гнедого, да будь наготове ежели что, -спокойно сказала ему Любава, мгновенно принявшая решение.
-Так тятя велел не напрягать его, задняя нога у гнедого хворая, -напомнил ей сын.
-Помню о том, но утром его ногу Пелагея осматривала и сказала, что завтра с утра его можно в поле отпускать, так что коню вреда не будет, ежели он немного прогуляется. Запрягай, сыночек, с нами поедешь. А ты, - обратилась она к Епифарье, на хозяйстве останешься, за детьми приглядишь, паужну сгоношишь, если мы вдруг задерживаться станем. Хозяину объяснишь, что отъехала большуха по делам, как вернется, так всему объяснение даст.
-Благословите матушка, -покорно отозвалась та и получив от Любавы одобрение, выскользнула из амбара.
-Доедем до леса, так быстрее будет, а там до поляны твоей прогуляемся, посмотрим, что там и как, -объяснила она Пелагее, которая продолжала плакать, -если и вправду Феофан скончался, надо бы упокоить его как полагается, по-людски. Только сдаётся мне, что не так легко его жизни лишить такие, как он живучи.
Что расселась, как клуша над цыплятами, подсобирывайся поживее, да умойся холодной водою, охладись чутка, - Любава вышла из амбара, чтобы прихватить из избы кусок холстины, в который хотела завернуть тело Феофана. Страшное дело случилось сегодня, одному Богу известно, чем всё закончится может. Хоть и затерялись Кокушки за Уралом в бесконечных лесах и степях, но законы рассейские и на них распространялись, за убийство человека смертная казнь через отсечение головы полагалась.
Гнедой шел не спеша, сказывалась недавняя боль в ноге, да и Анфим, по извечной кокушенской привычке бережно относиться к животным, его берёг и шибко не гнал. Лишних вопросов он матери не задавал хотя гадал какая ниминя понесла её днем в дальний лес? С детства приученный подчиняться родителям, он тихо шевелил вожжами, подгоняя лошадь.
Также молча он пошагал за матерью и Пелагеей к болоту, сшибая по дороге высокие пороховки, в простонародье «баньки», которые взрывались темными спорами, напоминающими печной дым. На лесной поляне одиноко лежала забытая Пелагеей котомка и стояла у куста плетенная корзина с собранными травами и только.
-Анфимушка, осмотри здесь всё внимательно, -попросила его мать, -вдруг что приметишь? Тот, с пяти лет ходивший с отцом на охоту согласно кивнул и склонился над примятой травой, рассматривая её.
-Здесь кровь, -доложил он некоторое время спустя, -лежал человек, -пояснил он.
-И куда же он делся? –не выдержав истерично выкрикнула Пелагея.
-Ушёл, -пожав плечами ответил мальчик, -и судя по следам куда-то в сторону нашей деревни.
-Можешь отследить его путь? –спросила Любава.
-Попробую, если надо, -Анфим шагнул вперед, рассматривая оставленные Феофаном следы, женщины, как привязанные, двинулись следом.
-Тут конец, -сказал он, остановившись у болота, -дальше мы не пройдем, а этот тут прошёл, -показал он рукою на высохшие болотные кочки. Только я вам не советую повторять его путь, топко очень и опасно, сгинуть можно без вести.
-Да хоть бы и пропал он, –отозвалась, молчавшая до сих пор Пелагея и тут же опустила голову пристыженная взглядом Любавы.
-Чужая душа подоплёкой покрыта, -тихо сказала она, -а человек - не орех: его сразу не раскусишь. Выяснить сперва надо, почему человек поступил так, какие бесы ему жизни не дают? Осудить мы всегда успеем! Ты вот, что, сынок, собери с поляны пожитки Пелагеи да подожди нас у гнедого, нам чутка побалакать с теткой надобно, -попросила она, подавая ему кусок холста, что держала в руках.
-Прости меня, матушка! – снова бухнулась ей в ноги знахарка, -знать чёрт попутал, жив Феофан-то! Зазря оторвала тебя от дел, да сгоняла до леса!
-Бог простит, возрадуйся, что грех на душу не взяла, человека жизни его не лишила. Я и Анфим молчать станем, да и ты особо языком не трепли, давно ушёл от нас Феофан, туда ему и дорога! Ты вот что, присмотрись к людям, по избам походи, сын сказал давеча, что он в сторону Кокушек отправился, вдруг у кого-нибудь и приметишь муженька?
Мне не с руки, кто ж меня до дому своего пустит, особливо другие толки, а перед ведуньей все двери открыты. Сдаётся мне никуда твой муженек не денется, в деревне отсидится, вот к тебе явиться побоится, раз родная жена жердиной по голове его встречает! -попыталась она пошутить, видя, как собеседница вновь собирается расплакаться. Та улыбнулась сквозь слезы и Любава, махнув рукой на неё от досады быстро пошагала по выгоревшей на солнце степочке к телеге.
Вечером, обихаживая уставшего мужа она всё думала о Пелагее и Феофане, как короток шаг от любви до ненависти, еще вчера был самый любимый и близкий человек, а уже сегодня тебя переполняет ненависть, а с языка срываются слова проклятий в его адрес.
-Спаси и сохрани! –она быстро перекрестилась на иконы, стараясь больше не думать об этом и включилась в разговор мужа и сына, обсуждавших завтрашние планы.
Егорка сомлел на солнце и откровенно уснул, пристроив голову на пенек, стоящий в тени у избы Осипа. Охранять наставника оказалось делом муторным, скучным, то ли дело у реки с самодельным удилищем в руках. Мужичонка был под вид дурочка, блаженный, одним слово.
Такому доверить охрану Осипа всё равно, что пустить козла в огород, но все мужики и бабы были в полях и доверить другому такое дело не представлялось возможным.
На первый взгляд работенка была неплоха, наставница щедро кормила и охранника и заключенного, но суровый взгляд Осипа вгонял его в дрожь, и Егорка старался не заходить в избу без особой нужды.
-Хорош дрыхнуть, Егорка, -царство небесное проспишь! –гаркнул в открытое окно Осип. Для безопасности оно было заколочено жердями и пузырь с рамы, из-за жары был снят.
-Не сплю, наставник, -тут же оправдался охранник, -прилег чутка, да и сам не заметил, как задремал, - Егор сладко потянулся, потер ладонями лицо, на котором остался отпечаток коры от пенька. Здесь, на улице, вдали от Осипа он расхрабрился и даже умудрился топнуть ногой на пленника, но тут же сник под его взглядом и забормотал унижено:
-Отчего бы и не поспать, коль вся работа сроблена?
-Знать в порядке душа твоя, раз спишь, -сказал наставник,-принеси-ка мне свежей воды, моя степлилась на жаре и жажду уж боле не утоляет.
-Это мы можем! –обрадовался Егорка, радуясь тому, что неприятный разговор окончен.
Давно мог Осип свернуть шею этому недокормышу, как куренку и покинуть Кокушки, но как уйдёшь, когда семья твоя здесь и погост, на котором родные люди лежат? Везде хорошо, где нас нет, а дом, хоть гнилой, да свой. От того и ждал он терпеливо, когда опала его спадёт, а там, дай Бог и он вновь поднимется, воспарит над людьми и поведёт их за собой в царство небесное, подальше от мирской суеты и человеческих грехов. Перепуталось всё в голове наставника, где было светло и ясно, пришла темнота и голоса, уговаривающие его организовать в Кокушках гарь.
-Кто если не ты? –вопрошали они, -разве это жизнь? Царь антихрист каменные идолища строит, людей на погибель ведет, а что дальше станет? Всё по сторонам оглядывается, не желает жить, как отцы наши и прадеды завещали, сам видел, бороды бреет, платье велел сменить и парики надеть. Стыдоба! Ждать хорошего не приходится! Вот и нужно уберечь детей наших от содома и гоморра.
-Наставник, -зашептал в дыру внизу двери Егорка, -возьмите воду-то, -просовывая небольшую глиняную чеплашку.
-Что, Егорушка, боишься меня? – невесело усмехнулся Осип, жалея о том, что не может он сейчас эту воду плеснуть ему в лицо.
-Никак нет, -отрапортовал тот, распоряжение наставницы, -дверь не отворять лишний раз без нужды.
-А поганое ведро как прикажешь опорожнить?
-На то указания нету, -испуганно ответил Егор, -вот явится Любава и испросим у неё благословения.
-Тьфу, ирод царя небесного! -выругался мужчина, -и тут же осенил себя крестным знамением, коря за вырвавшиеся от злости слова.
-Пойди делом каким займись! –скомандовал он Егору, усаживаясь на скамью и погружаясь в собственные мысли.
Какие могут быть дела, когда ты сторожем приставлен? Егорка принялся вырезать детскую свистульку, чтобы обменять её вечером у какой-нибудь хозяйки на яйцо и ломоть хлеба. Он настолько увлекся работой, что не заметил, как от плетня идет к избе человек весь в запекшейся крови на голове.
