Метро на «Проспекте Мира» в семь двадцать напоминает гигантский кишечник: всех всасывает, перемалывает, выталкивает по кольцевой. Я стою у двери, держусь за поручень и мысленно считаю станции – так же, как одиннадцать лет подряд: «Комсомольская, Курская, Таганская». На «Курской» закрываю глаза на пять секунд, представляю узкую улицу моего Ахтубинска, где от остановки до работы было двадцать минут пешком, комары, и пахло арбузами. Открываю глаза – вижу рекламный монитор с неоновым «качай английский, живи лучше». Английский я качала два месяца: хватило на базовый “I would like to” и вечное чувство вины, что занятия съедают последний кусочек вечера.
На поверхности ноябрь одел город в печёночный свет. Офис – два квартала от метро, девятиэтажный бизнес-центр, где кондиционеры висят серыми бородавками на фасаде. Лифт скрипит, я здороваюсь с охранником. «Доброе» – произношу автоматически и всё равно чувствую, как где-то под ключицей вычеркиваю ещё одно «доброе» из запаса слов на день.
Рабочий стол – белый, как наркоз. Клавиатура, мышь, две кружки. Дежурный разговор с коллегой: «Слышала, что в Ереване снег», «Ого». Полдевятого запускаю первый отчёт, таблица раскрывается, я набираю формулы. Показывает ошибку, я исправляю, нажимаю F9. В голове пусто, как в холодильнике в конце зарплатной недели. Я читаю цифры, но не вижу их смысла – палочки и нолики в большой банке.
В одиннадцать выхожу подышать. Курить не курю, но стою рядом с курильщиками, потому что там хоть какие-то разговоры. Саша из логистики шутит про пробки, Таня жалуется на мужа. Я улыбаюсь, делаю вид, что в теме, потом возвращаюсь к своему креслу – и всё, будто нажимаю «паузу» на собственном существовании. Часам вручаю право идти вместо меня.
В четыре пополудни мозг начинает ныть: «Еды!» В офисной кухне ланчбокс – курица и гречка. Я ем, листаю ленту: собака на санках, кот, рассрочка на диван. Почему-то от картинок становится тяжелее, будто каждая мемная рожица кладёт на меня по грамму свинца. После обеда собираю себя снова в вертикаль и дописываю отчёт. В шесть пятнадцать выхожу из офиса и снова осознаю: я не устала – я опустела.
Дорога обратно – зеркальная петля утра. Сосед по поручню играет в «три в ряд», девочка рядом читает мангу, через плечо вижу русские субтитры: «я больше не могу…». На «Проспекте Мира» лестница пахнет шаурмой. Выныриваю, перехожу дорогу к дому, где лифт пахнет сыростью радиаторов. Почтовый ящик пуст. В супермаркет не иду – вчера купила творог и помидоры.
Дома открываю дверь ключом, который заедает; кладу сумку, переобуваюсь, включаю свет в кухне. Творог, помидор, чай. Ем стоя. Включаю сериал на ноуте – чужие драмы мне ближе, чем мои. С третьего эпизода перестаю различать реплики, но не выключаю: шум заполняет пустоты. Нажимаю «пауза», когда понимаю: последние десять минут тупо смотрю на полосу прокрутки.
Йога? Планировала. Он-лайн-курсы немецкого? Купила абонемент, выполнила два задания, потом задержалась на работе и модуль сгорел. Бегать? Осенью тьма. Чтение? Скачала «Замок» Кафки — не открывала. Всё время занято, а ничего не происходит: странный парадокс, когда календарь забивает клетки серыми блоками, но в дневнике нет ни одного жёлтого маркера «жизнь».
Подруга из Ахтубинска периодически шлёт фото: «Мы собрались у костра». Я отвечаю лайком, и кажется, что лайк – это камень в окно поезда: бросила, а поезд не остановился. На вызов не перезваниваю: объяснять, что в Москве всё «норм», – тяжелее, чем врать.
Иногда думаю: проблема не в городе, а во мне. Возможно, я разучилась замечать. Когда переехала, каждый фонарь был чудом, каждое кафе – космосом; сейчас всё слилось в серый pdf. Удалёнка не спасла: вместо офисной клетки – домашний аквариум, где ноут съедает кухню. Через месяц удалёнки я поняла, что не могу выносить тишину стен и вернулась «в люди». Люди оказались биомассой в наушниках.
Пятница. Коллеги уговаривают пойти в бар. Я ухожу под предлогом «маме позвонить». Дома, вместо звонка, беру онлайн-курс «немецкий за 15 минут в день». Вводный урок требует повторить «Ich heiße…». Я сижу перед экраном, произношу: «Их хайсе Наташа», слышу свой голос и чувствую, как поднимается смех — нервный. Закрываю вкладку.
Суббота. Обычно трачу выходной на дорогу до «МЕГИ» — куплю банку горошка, шампунь, хожу по залу часами. Сегодня вдруг включается отказ: не хочу. В девять утра выхожу без цели. Прохожу мимо супера, не захожу. Возле нашего двора есть старая аллея: скамейки облупленные. Сажусь. Серая трава, одинокая урна. Через лавочку сидит девушка, разговаривает по телефону:
— Не знаю, чем я занимаюсь. Хочу просто спать.
Мне щёлкает: мы одинаковые. Не проблема в работе, не в городе. Это эпидемия выгоревших будней.
Смотрю десять минут, как дети гоняют мяч. Один мальчик падает, колено в грязи. Поднимается, смеётся. У него всё так же серо, но он бежит. Я вдыхаю. Возвращаюсь домой. Завариваю чай с мелиссой, ставлю кружку на подоконник. Сажусь напротив, не включаю сериал. Телефон гаснет. Просто тишина. Я слышу холодильник, машину во дворе, лай собаки. Я чувствую, как чай остывает, а мысли, оказывается, ещё умеют шевелиться без фоновой музыки.
Не знаю, сломает ли это мой цикл. Но сейчас я живу не «на паузе». Я нажала «плей» хотя бы на эти двадцать спокойных минут.
И думаю: если смогла один раз, смогу и ещё. Пусть с понедельника всё опять закрутится. Главное — помнить, что пауза нажимается снаружи, а play — изнутри.