Герка оказался честным парнем. А может, просто нормальным. Не бросил девочку, так что ему за это, орден дать? А почему он не должен был просто влюбиться в Таню? И, чай, не стародревнее время (хоть и мудрое), когда до свадьбы – ни-ни.
Он Таню и в деревню проводил. Пришлось перед Виктором юлить: мол, сама дойду. Что я – маленькая? Не надо, мол, меня подвозить. Сумки не тяжелые. И метро – на что?
Виктор передал родителям: приедет в августе, на недельку перед отпуском.
- До августа тебе хватит времени? Квартиру так оставлять не хочется. Воров развелось… Посторожишь?
Еще бы! Танька, да не посторожит? Еще как посторожит!
Герка приезжал в деревню пару раз. И тоже – инкогнито. Таня уж всеми правдами и неправдами умоляла его не «светить» до поры до времени. У семьи, мол, нравы строгие. И Герка, одуревший от вольного сенного духа, далеко за селом, в лугах, целовал Таню, как в последний раз. Она, в своем простеньком, (ну не принято тут в нарядах, да на каблуках чикилять) ситцевом платьишке, с выгоревшими от солнца русалочьими волосами, нравилась ему.
А больше нравилось, что Танька – не какая-то там «лимита». Родной брат в начальниках. На родном Геркином заводе. Шишка – куда с добром. И Танька, наивная, как курица, но симпатичная – подарок с небес! Это и хата вне очереди, и отпуск на югах, и все остальное, прочее. Что он, о сестрице не позаботится?
Герка жил в комнате расхристанной временем, вонючей коммуналке. С мамой. Папы не было. Никого у них не было – в десяти (это еще по-царски) квадратах едва они вдвоем помещались. Кровать мамы – у правой стороны окна. Кровать Герки – у левой. Посередине – шкаф. Вот и вся обстановка. Мотоцикл и то жил богаче, в ракушке у соседа. За это Герка ему платил аренду: подворовывал кое-какие железки на заводе.
Ни о какой женитьбе речи не шло. Гера, как золушка, дальше поцелуев не заходил. Иногда случалось уединиться с какой-нибудь нимфой, да и то – с оглядкой. Лишь бы не залетела. Куда он приведет эту нимфу? Третьей? На шкаф? А в шкаф ребенка поселит? И сколько лет им так жить придется? Очередь на квартиры бескрайняя. Бесконечная. А что ему, Герке, для счастья? Ни-че-го!
И еще, конечно, переживал Гера за свой статус. Кто он для всех? Лихой парень. Трубадур и бунтарь. А на деле – приживала мамин. В общагу не берут – прописка ленинградская. Вот он и таскается по друзьям, хатам, общежитиям, как бродяга. Маменька у него больная, хиленькая, юность блокадная по здоровью ударила. Она живая-то чудом. Как еще умудрилась Герку родить и вырастить, одному Богу известно. Кто из мужиков на нее, такую, позарился? Знать бы папашу героического, в глаза бы ему посмотреть.
Матушка молчала, как рыба об лед.
- Твой отец героически погиб.
Где погиб? Когда погиб? Герка родился в 1953 году! Где мог погибнуть его папаша? Война кончилась. Сталин умер. Космонавтов в космос еще не запустили. Что у матери случилось тогда? Где хоть одна фотокарточка? Что за сказки она ему тут рассказывает про героически погибших?
Залетный какой-то? Но мама, при всей своей беззащитной простоте, не допустила бы до себя никого без штампа в паспорте! Зэк, освободившийся по амнистии? Рановато… Обидел кто, силой взял, надсмеялся, да бросил? Но на маму в пятьдесят третьем смотреть было жалко, не то, что… это. Какой-нибудь профессор женатый, любитель скелетов?
Вот бабы… Ну что за народ такой! Выдумают байку для своих прижитых, непонятно от кого детей, и все. Неужели не понимают, что в дурачках держат собственного ребенка? Это ужасно бесило, злило, выводило из себя. Но в то же время маму было до дрожи, щемяще жалко. Она делилась с Геркой последним, отрывала от себя. Все свои жалкие грошики тратила исключительно на сына. И вот – сын вымахал в здоровенного бугая, а она совсем скукожилась, рано состарилась, покашливает за шкафом и часто плачет… от чего, от боли, от обиды, одиночества?
Так и что теперь Герке, ее заживо в могилу сводить? Он уж смирился со своим образом жизни бродячим. Пока молодой… А вдруг, на горизонте принцесса появится? С богатым папой и квартирой в семьдесят квадратов? А лучше – с квартирой в новострое. Отдельной. Герка тогда на руках эту принцессу носил бы! Ноги мыл и воду пил! Любил бы ее… и вдоль…блин, и поперек. Даже, если страшно принцесса, как бегемот!
Родили бы с этой принцессой кучу ребятишек. Или парочку. А лучше – одного. Для порядку. Ужинали бы на собственной кухне с гарнитуром. Спали бы в собственной спальне. По выходным – на дачу, на собственной машине. А главное, убрать в маминой комнате этот чертов шкаф! Выкинуть его! Пусть бы мама хоть немного порадовалась жизни! Хоть чуть-чуть!
И тут, в самый отчаянный момент Геркиной жизни, когда он решил снимать где-нибудь на окраине комнатуху, пусть убогую, у бабки какой, но целую комнату, появилась она, Таня. В глаза деваха бросалась, высокая, стройная, в шикарном прикиде. Смело смотрела в глаза. Смело забралась на мотоцикл – и не пикнула ни разу, пока палял Герка по ночному Ленинграду.
Поспрашивал у ребят: кто, откуда, чем дышит. Ответили, что такая же лимита, как и все почти на танцах в ДК района. Приезжая. Кому попало не дает. А может, и вообще никому – не хвастался никто. Выбирает, зараза, питерских. Хотя, ей чё выкаблучиваться, у нее братец – главный инженер на заводе. Хороша штучка! Он, ясен пень, так просто ее не отпустит. Хоть и сам из деревни, а все туда же – в столичные метит! От хорошей жизни девка в общаге мается? Явно не хотят ее видеть в своих апартаментах.
Герка наживку и проглотил. Это мы еще посмотрим, кто кого! Никто на квартиру инженерскую и не покушается, но впоследствии родному зятю помочь необходимо. Неужели позволит инженер родной сестрице в халупе коммунальной ютиться? Уж поспособствует!
Герка вел себя, как порядочный! Если не считать ночи на заливе. Так для романтики же! Закрепил результат ромашками (их за городом, на дачах навалом). Старательно вел конспирацию, как Танюха просила. Ждал осени, чтобы дисциплинированно водить даму по кафе. Копил деньгу, чтобы не только на мороженое хватило, но и на пирожные – тоже. И в кино, и в ресторан Таньку выводить. И себе приличный шмот достать у спекулянтов, когда Танюха созреет и поведет кавалера знакомить с семьей. Все получится. Все будет нормалек!
Двадцать августовских дней снесли обоим крышу. Пили вино на лоджии, устроившись уютно в плетеных креслах. Спали на огромной инженеровой кровати. Ели колбасу и икру из инженерова холодильника. Шампанское лилось рекой. По утрам Танька в пеньюаре хозяйки несла ему кофе в постель, а он обнимал ее и тянул к себе! Танька визжала, что сейчас прольет кофе на атласное покрывало, и ей будет от Ольги полный трындец. А Герка смеялся – для него эти двадцать дней стали самыми счастливыми в жизни!
И Танюха была счастливой и такой взрослой. Как хорошо жить вот так, богато, комфортно и беззаботно! Герка, красивый, невозможный, так похожий на любимого молодого актера Еременко младшего. Как он хорош был в фильме «31 июня». Сам фильм – мудреный, непонятный, даже скучный местами, если бы не музыка и не Еременко! Героиня, кстати, Таньку раздражала.
Ей вообще не нравились красивые девушки.
А сама Танюха и слыхом не слыхивала, и даже понятия не имела, что там про нее думает Гера. И как это вообще в жизни бывает. Премьера оскароносного «Москва слезам не верит» должна была состояться зимой. А там все сказано. Четко и по существу. И потом уже, в кино, на премьере этого фильма, Таня, глубоко беременная, горько рыдала о своей судьбе. А в следующем августе, урвав часок на кино, какой-то офигительно крутой советский боевик про пиратов, (в честь дня рождения отпустили погулять), Таня выскочила из кинотеатра пулей. В главной роли снимался все тот же лучезарный красавец Еременко. А она его, ни в чем не виноватого, кстати, уже смертельно ненавидела.
Автор: Анна Лебедева