В славные десятые годы свезло мне устроиться на работу в один из продуктовых магазинов, коих в каждом городишке полно. В провинции оно как? Так, как говаривали Ильф и Петров: рождаются, бреются и умирают. Они забыли главное: едят. Едят много, сытно, не всегда изысканно, но очень вкусно, по-домашнему. При заводе собственная столовая с вкусной едой: в борще ложка стоит, а пельмени по-прежнему выдают с обязательным стаканом сметаны. Именно, стаканом, и никак иначе. Так вкуснее и калорийнее, и чихать местные повара хотели на всякие новомодные диеты и это самое «ПП»!
При каждом продуктовом магазине есть своя кулинария. Выпечка, винегрет, голубцы и отбивные – все, как в кулинарии и положено. Я, безработная на тот момент, разрывающаяся между вакансией журналиста местной газеты и диспетчера дорожной конторы, взяла временный тайм-аут и устроилась в кулинарию помощником повара.
Почему? Объясняю: в газете нужно было подождать, пока сотрудница уйдет в декретный отпуск. А в дорожном управлении я ждала, пока диспетчер уйдет на заслуженный пенсионный отдых. Ждать хорошо, но деньги нужны были именно сейчас – на руках – больная мама, и все, кто это пережил, знают, сколько денег нужно, чтобы человек, хоть и безнадежно больной, но был ухожен, чист и уходил из этого мира по-человечески, в заботе и любви.
Вечерами я мыла полы в пожарной части. Днем бегала к матери в больницу. А с утра крутила на огромной, промышленной мясорубке мясо на фарш, потом мариновала в чане куриц. Мне выдали какой-то красный порошок. Я должна была обваливать цып в этом порошке, а потом жарить на гриле. Аромат божественный. Вкус – тоже. Все потому, что шеф нашей кухни «доработала», «довела» приправу до ума. В промышленную мясорубку забрасывалось пять голов чеснока, прямо в шкурке, три лимона целиком. И все это перемешивалось с порошком. Потому и выходили птички из гриля, прекрасные на вид и обалденные, мягкие, пикантные и не слишком острые на вкус.
Народ в наш магазин валил валом. И не только за курицей, но и за самыми вкусными в мире пирогами. Это не пироги, а шедевры просто! Откусишь от такого пирога и плывешь в нирване – тесто пушистое, тает во рту, а начинка рождает новый взрыв удовольствия: всегда нежная, свежая, мастерски приготовленная, будь это капуста или мясо, яйца или рыба… Сам так не сделаешь, как делалось руками нашей шефини, малюсенькой и кругленькой тетечки, Татьяны Ивановны Поваровой!
Татьяну Ивановну я знала с детства: она была поваром в моей родной средней школе. Естественно, шеф-поваром. Ой… Как повезло нам, ученикам той школы: мы никогда в жизни не скажем про слипшиеся макароны и серые, склизкие котлеты. Мы питались так, как шейхи не питались! Банальный витаминный салат из капусты аппетитно хрустел на зубах, и во рту разливалось кисло-сладкое блаженство, блаженство яркости осенних овощей, свежести и бодрости!
Ее котлеты, с хрустящей корочкой, прижаристые снаружи, сочные внутри, хотелось взять с собой, чтобы слопать во время прогулки. И булочку с изюмом хотелось прихватить. Эти булочки мне до сих пор сняться в сладких, слюнявых снах. Вкуснее столовских школьных булочек я не едала!
Сколько же я от мамы получала пней за вечно жирный кармашек школьного фартука! Мама заставляла меня лично отстирывать это безобразие, и я, стирая, бубнила с обидой, мол, нафига тогда вообще нужны фартуки, да еще и с кармашками? Именно, для котлет, для чего еще? Чего орать-то на ребенка?
И вот, она, Татьяна Ивановна, мягенькая и кругленькая, теперь и мой шеф. Спуску она нам не давала: холодный цех, несмотря на время всеобщего пофигистичного отношения к санитарии, блистал хирургической чистотой. Мы были в колпаках, чтобы ни одна волосинка не попала в пищу. Наши санитарные книжки получались на честной основе, без подлога. И не дай бог, наши чаны вдруг окажутся не в холодильнике, а в горячем цеху! Смерть всем нам!
- Правила товарного соседства никто не отменял! – строго говорила Татьяна Ивановна, - и маркировки – тоже!
Зверь метрового роста! Горгона! Геката!
Я злилась: к матери бежать надо, а вожусь тут с помывкой посуды. Ополоснуть, да и бежать! Ага, сейчас! Шефиня лично спускалась со своих пирожковых высот ко мне и лично проверяла чистоту в помещении. Проверив, отпускала меня в больницу, сунув в мою сумку, прямо на бегу, пакет с пирожками. И мама, моя ревнивая (тоже повар) к чужим кулинарным изделиям мама, совершенно утратившая за эти проклятые полгода болезни аппетит, пробовала гостинцы Татьяны Ивановны, немного, как птичка, но вот капустный пирожок склевывала целиком.
- Таня – умница. Золотые руки у бабы, - хвалила она и отворачивалась к стене. Спать.
Она всегда теперь спала. Наверное, это хорошо. Многие в ее состоянии не спали, а катались от боли.
Под руководством Татьяны Степановны работало семь поваров. Все – профессионалы. Кроме меня, приблудной. Но мне кажется, что под началом нашей шефини любой станет профессионалом. Я, например, стала. И без всякого диплома, только по ее рекомендации, пришлось работать много где. И нигде ваша покорная слуга не опозорила славный род кулинаров. Вот почему среди моих рассказов так много историй о поварах и продавцах. Есть, о чем рассказать. Интересные судьбы, не всегда счастливые, но все-таки, оптимистичные, шли мне в руки сами собой, в разговорах в курилке, в праздничных посиделках и просто по дороге домой.
И если вы спросите меня, почему я, тетя с педагогическим образованием, так долго болталась и не учила деток доброму и вечному, почему не писала уже тогда, я вам отвечу: собирала богатый материал. И его пока хватает с лихвой. Если вам интересно, конечно.
И сейчас я решила начать цикл рассказов о них, родимых, работниках магазина-кулинарии, простых и не совсем простых женщинах и мужчинах, с которыми мне повезло познакомиться тогда, в десятых годах. И начнем мы с Татьяны. Но не Ивановны, нашего шефа, нет. А с Татьяны Степановны, повара горячего цеха. Она заслуживает этого.
Ее звали просто: Танюхой. На тот момент ей было сорок семь лет. Полная, одышливая, круглолицая. Волосы коротко острижены, косая челка прикрывала лоб. Глаза умные, взгляд пронзительный, сканирующий каждого насквозь. Ей ужасно мешал большой кортизольный (как сейчас модно говорить) живот, она вечно отпыхивалась и злилась на такое неудобство. Но злость свою держала в узде, голоса не повышала, была едко смешливой, и шутки – язвительно-ироничные.
Частенько, в курилке, садилась на ящик, поглаживала пузо и вопрошала:
- Бляха-муха, да чё оно такое круглое? Откуда оно появилося?
- Ветром надуло, Танюха, - язвила Наташка-таксистка, девушка, глубоко беременная и уже собравшаяся «сходить» в декретный отпуск.
- Ветром надуло тебе, Наташка, - отвечала Таня.
- Мне – как раз не ветром, - резюмировала Наташа.
Обе смеялись, тушили окурки в банке (Наталья курила даже во время беременности) и топали работать.
Наташка больше сидела. Сил не было. Танюха же строгала овощи на винегрет и на шубу, не торопясь, уважая себя, ловко заливала винегрет уксусом и постным маслом, а оливье – майонезом, причем, сразу с двух рук, в разные емкости. Глаз у нее был – ватерпас, ни разу не ошиблась в нормах. Она бубнила что-то недовольное под нос и постоянно поправляла поварскую шапочку, которая ее ужасно раздражала.
Мне Танюха нравилась. Нравилось ее лицо, похожее на мордочку олимпийского мишки, нравился ее незанудливый характер, ее меткое, сатирическое чувство юмора, и улыбка, так редко озарявшая облик, тоже нравилась. Непростая простота. Умение отбрить от себя обидчика. Мягкость, медвежья неспешность движений. Вроде никуда человек не торопится, а все успевает…
Потому мы и нашли общий язык, даже подружились, хоть и подружиться с Танюхой мог не каждый – неудобный характер. А что по мне – отличный характер, без интриг, лести, сплетен. А что против шерстки гладит, так ерунда. Мне – нормально.
Выполнив план, Таня выносила судки на раздачу, убирала рабочее место, яростно сдирала с себя колпак, и уходила домой. Жила она в коммуналке на Молодежной, огромной комнате с высоченными потолками и окнами под эти самые потолки. В ее комнату запросто вмещались две мои квартиры, а Таньке все равно было тесно.
Половину комнаты занимал здоровенный диван. Где она такой купила – тайна за семью печатями. На вопрос Танюха отвечала всегда одно и то же: любовник подарил. Никакого любовника у Танюхи не было – мы проверяли. Был женатый сын, единственный, наверное, которого она нежно любила. И вообще она не очень терпимо относилась к людям. Какой любовник вообще?
Но диванище стоял, напоминая взлетное поле, и удивлял своими размерами. Танюха его редко собирала, так, застелет покрывалом и уходит на работу. Вторую половину комнаты занимала импровизированная кухня, в которой было все: и стол, и стулья, и кухонный гарнитур со всеми шкафами и ящиками, и холодильник, и электрическая плитка вместо газовой плиты. Все новехонькое, с иголочки. Все Серега, сын, купил. Кроме дивана.
Единственное, что портило впечатление от комнаты – запах. Застарелый запах сигаретного дыма – Таня и курила здесь, никогда не выходя на общую кухню.
- Не разрешают соседи?
- Соседи все померли, я одна, - отвечала Таня.
И я вообще не понимала, в чем дело? Зачем здесь дымить? Вышла бы на кухню, там открыла бы окно, и курила бы себе, раз никто не возражает. Но разве от Танюхи чего добьешься? Она поила меня чаем с плюшками, чего-нибудь рассказывала интересное про любимого сына. Как он машину купил новую, как он дачу строит, какая с*ка невестка (а она, действительно, редкостная с*ка).
Не работает, сидит у парня на шее, ножки свесив, и ездит на курорты, обязательно вместе со своей маман, тоже редкостной с*кой, это у них семейное. Тянет с мужа кровь, и тот уже живет на работе, чтобы любимая ни в чем не нуждалась. Сватья при встрече рожу воротит, ей за*адло с Танюхой здороваться, происхождением, видишь ли, Танюха не вышла.
- А какое у нее происхождение? А? Сидит, бл*, в кафе, бл*, вилку двумя пальчиками держит. А *** - двумя руками! Будто я ее не знаю, ага!
Таня напоследок выдает такой пассаж, что у меня плюшка изо рта падает. Я валюсь от хохота:
- Таня! Ты где так ювелирно материться выучилась?
Хотя за нее становится обидно: мать такого парня! Поздороваться можно с человеком? Язык не отвалится! Хотя понимаю: была шапочно знакома с женой Сереги – это что-то! Спеси в ней выше крыши. Утонченная коза. Тупая, как пробка, но строит из себя принцессу крови. Папа ейный всю жизнь при должности отирался, раньше в горкоме, а потом в мэрии. Куда нам до местной элиты… Одно странно, какого черта эта принцесса за обыкновенного работягу-Серегу замуж вышла. Прижало? Или потенциал разглядела?
- Он в нее влюбился, как увидел. Втрескался без задних ног. Спать-есть не мог. И завоевал-таки крысу македонскую. Теперь корячится. Как-никак, а раскрутился парень, без всякой помощи. Три магазина автозапчастей. И в районе еще два. Видишь, какой двигатель прогресса, эта моя невестка! А могла бы, сволочина, хоть на кассу встать. На заказы. Бухгалтером… Хотя, для бухгалтера она туповата.
- Мне Серега все твердит: «Уйди, мама с работы! Побереги себя!» А я думаю: нет уж, дудки. С тебя, сынок, я ни копейки не возьму! Сама прокормлюсь, руки не из ж*пы растут!
Мы болтали, Танюха в порыве чувств залезла на полку шкафа, достала оттуда альбом с фотографиями. Раскрыла.
- Вот мой Серый, маленький, хороший какой!
Маленьким Серый правда был очень хорошенький. Он и взрослый – очень даже ничего. Я перелистнула страницу. Смотрю: высокая женщина со спортивной фигурой, хорошо одетая, стильная. Очень эффектная. На бирюзовом, морском фоне.
- А это кто?
Танюха закурила, выпустила дым. Фыркнула уничижительно:
- Ты дура совсем, Анька? Глаза разуй! Это я!
Что?
Я сфокусировалась и с трудом узнала на фотографии Татьяну. Ничего общего между той морской мадемуазель и олимпийским мишкой не было. Лишь взгляд – пронзительный и цепкий.
- Как же ты так, Таня…
- Опустилась? Как и все алкаши. Бухать надо было меньше, - спокойно так, бесцветно ответила Татьяна.
Автор: Анна Лебедева