Нет, она не была отпрыском влиятельных или интеллигентных родителей. Обычные батя и маманя, сельские жители, всю жизнь в своем селе прожившие. Мама – доярка. Отец – работник той же фермы. Жили просто, без затей. Родили сынов. Воспитали, как положено, и выпихнули из родной деревни в районные техникумы, подальше отсюда. Мечтали, чтобы дети жили, как нормальные люди. Чтобы квартира была. Чтобы газ, унитаз и навозом не воняло. Так почти все делали. Наелись в свое время колхозного быта под завязку. Потому и детей отправляли в города и городки, подальше, почище, благополучнее.
Все удивлялись: деревни электрифицированы, магазины понастроены, дома каменные, удобства, автобус, дороги, школы, библиотеки, а народ бежит. Поздновато государство с удобствами подоспело. Когда уже ничего не хотелось. Сами – как-нибудь, а уж детям этого «добра» и даром не надо.
Ну, сыны устроились хорошо. Один, Василий, женился здесь, в райцентре, остался. Квартиру получил. А другой, помладше, Виктор, тот на техникуме не остановился, дальний старт взял. Поступил в Горный институт, уехал в Ленинград и там развернулся. Молодец. До главного инженера завода дослужился. Взял себе жену из заводских, простых, родил детей, квартиру получили. Домой редко приезжали – некогда. Но если приезжали, то всегда с радостью, с гостинцами. Как ими не гордиться?
Танька подросла, вытянулась. Отметками особенно не радовала, зато спортсменкой была выдающейся. Все школьные спартакиады выигрывала. Красивая, видная девка. Ей что, тут гнить? Решили отправить ее учиться в райцентр. Пусть в кулинарный техникум поступит хотя бы. При харчах будет. А уж про спорт придется забыть. Или в какую спортивную секцию поступить. Берут же людей? Ну и ее возьмут. Пусть душу тешит, сколько хочет. Но профессию чтобы получила! И никаких возражений!
Таня не возражала. О спортивной своей карьере она не плакала – по какой-то причине ее не взяли в олимпийские резервы. То ли росту не хватило, то ли вес недобрала. Поэтому, разобидевшись на всех этих членов комиссии, Таня забила на спорт. То, что отправляют ее в кулинарию, не задевало. Уж лучше над кастрюлями стоять, чем быть маляршей и краской дышать потом всю жизнь. Какие еще перспективы с ее-то тройками? В доярки к мамке. Дудки. Пусть сами коров за титьки дергают.
Собрали документы, все честь по чести. И тут нарисовался в деревне ленинградский Виктор. Праздник в доме! Все бегают, не знают, куда сыночку посадить, чем угостить. Мать, конечно, хвастается, мол, Таньку определила. Мол, Вася за сестрой приглядит. А Виктор к тому времени такой авторитетный, такой серьезный сделался, что ты… Смотрит он на Танюху, смотрит…
- Ни ума у вас, мамаша, ни фантазии! Чем районный городишко лучше? Такой же колхоз, только чуть побольше. А я на что? Беру Таню с собой, выучим, в люди выведем, на завод устроим. А там, глядишь, и замуж за хорошего человека выдадим!
Ну, тут, конечно, все рты пораскрывали: они, родители, очень робели перед Виктором. И уж совсем не решались ему девку навешивать. Мало ли, что скажет. Такой большой, уважаемый человек… А они тут с Танькой пристают.
Такие вот люди. Всю жизнь боялись всякой власти. И всю жизнь перед властью раболепно пресмыкались. И тот факт, что инженер ленинградский совсем недавно еще поперек лавки лежал и от бати частенько березовой каши отведывал, совершенно никого не убеждал. Начальник! А начальнику лучше, от греха, не докучать: служить ему и преклоняться!
И поехала наша Таня в Ленинград. Ей, деревенской девчонке, все было в новинку: и разводные мосты, и шпиль адмиралтейства, и монументальный Исаакий. Звон трамваев, гомон тысяч людей, огромные универмаги… У Виктора – собственная машина. Из окошка мелькали серые дома Невского проспекта, деловитые мужчины, женщины, автомобили, грузовики. У Тани кружилась голова. Суета давила на психику, и она, дурочка, готова была заплакать – хотелось все бросить и вернуться домой, где тихо и пахнет печкой. Где куры копаются в пыли, где мама возится в куте, а отец сосредоточенно правит косу перед большой страдой.
Квартира у брата четырехкомнатная. Типовая, в новом районе. Голо тут пока, все залито асфальтом, тоненькие саженцы еще не набрали силу. Дамочка в бигуди выгуливает смешную собачку, и собачка визгливо орет на прохожих.
- Бетси, фу, милая! – командует дамочка своей шмакодявке, - Добрый день, Виктор Иванович, как съездили? Как там, на нивах и пашнях?
- Доброе утро, Анастасия Семеновна! Сеют и пашут, куда денешься. Познакомьтесь, сестрицу из имения вывез! Учиться будет. Просвещаться.
Танька, дура дурой, зареванная, ошеломленная, буркнула: Здрасти-и-и-и, и спряталась за широкую спину Виктора.
Дома ждала семья. Жена Ольга, сыновья Сашка и Олежка. Этих Таня хоть знала. Этих она не боялась. Нормальные, простые, и разговаривают по-простому. Парни, правда, противные, выпендрежные. Но после легкого подзатыльника приходят в себя и становятся земными. Никто Тане не докучал. Поселили ее пока в спальне хозяев, показали, что и где, да оставили в покое.
Конечно, все не так, как дома у папы с мамой. Они, конечно, не глухие «крестьяны»: и радио есть, и телевизор черно-белый имеется. И сервант с посудой, и даже ковер на стене. Но куда там до хором Виктора. Белая ванна, белоснежная кухня, паркет, паласы, огромная дефицитная, полированная «стенка». Телевизор цветной. Магнитофон! Кресла и диваны… В спальне гарнитур из карельской березы, шторы бархатные, тумбочки с позолоченной фурнитурой. Люстры с хрустальными висюльками. И запах особенный, городской, стерильный, лимонно-лимонадный.
Ужас. Как тут жить? Из окна весь голый асфальтовый двор, как на ладони, с одной стороны на горизонте синеет огромный город, и виден величественный Исаакий. С другой – лес. И как хорошо, что из окон хозяйской спальни виден этот лес, сиротливо съежившийся – город мощной громадиной наступает на него, давит, готовый проглотить его с бессмысленной жестокостью удава.
Потихоньку привыкла. Обуркалась. Ольга подарила Тане свои брючки, расклешенные, моднючие. Пару кофточек подарила. Плащик отдала, финский, с бирочкой еще.
- Ну ты у нас прям красавица, - улыбнулась, - вот сапожки бы тебе…
Виктор выдал деньги на сапожки. Молния нежно зашуршала, и голенище плотно обхватило стройную Танькину ногу, как влитое. Не сапоги – мечта поэта! Каблук высоченный, квадратный, сделал Таньку на несколько сантиметров выше. В таком виде Тане все дороги открыты.
Поступила в техникум легко. Ничего нового придумывать не стали – повар – профессия блатная! Да и должность при заводской столовой ждет-пождет, никуда не девается. Время такое – шофера, повара и завскладом – самые те, о лучшем и мечтать не следовало. Лучше только мясники и работники гостиницы. Но Тане пока такое не светит. Ну и ладно.
Первое время она жила у брата. А потом попросилась в общагу – там веселее и… свободнее. Раскованнее. Поклялась, что ни с кем. Никуда и никогда. Брат поверил. Ну что ему взрослую деваху караулить? Своих забот выше крыши. Понадеялся Виктор на деревенское, строгое воспитание. Голова у девчонки на плечах имеется – должна понимать, что к чему, и думать об учебе, а не о танцульках. А в общежитии, ей, правда, лучше будет. Подружки… Да и воспитатели следят за нравственностью. И вообще… Как-то тягостно, когда в квартире еще один человек, хоть и сестра, но… В кабинете спать надоело.
Ольга, простая, простая, а тоже бурчит: устала от гостьи. Это раньше в квартире вечно ее родственники останавливались и по месяцу жили, но потихоньку, с годами, жена утратила обыкновенное радушие и стала воспринимать свой дом, как крепость. Обросла городскими повадками, забронзовела. В общем, заявление Таньки об уходе восприняла с радостью и облегчением.
Таньке хорошо. Гора с плеч. Свобода! А то покурить даже негде – учуют родственники табачный дым, быстро родителям донесут. И тогда – прощай, Ленинград. Увезут и не спросят, хочет она домой или нет. А батя еще и головомойку устроит: для него курящая девка, что падшая! А Танька и так пала, ниже некуда. Научилась, блин. И курить. И выпивать вскладчину с девчатами перед танцами по очереди из бутылки Агдама. И с парнями романы крутить – научилась. Дело нехитрое.
Танька – красавица. На нее клюют ребята. Рукам воли не дает – своих, из провинции, вычисляет на раз-два. Надо, чтобы с пропиской. Чтобы сразу ленинградкой стать. Но таких, с пропиской, мало. Не ходят такие на танцы. В кафе и ресторанах гуляют. На кафе денег нет – степеха небольшая. У Виктора просить каждый раз стыдно. Танька экономит на всем, чтобы раз в месяц завалиться в ресторан, чтобы поймать золотую рыбу свою, и сразу – в дамки. Пока не выходит – Таньку коренные сразу вычисляют по повадкам. Ох, сколько же работы над собой надо проделать…
- Ох, какая же я дура была, - сокрушается взрослая Татьяна, - нет, чтобы следовать советам брата, учиться, работать, двигаться по проторенной дороге, а не мужиков ловить… Нет. Надо принца искать! Танцульки, пьянки… Ой, дура-а-а-а-а…
Танцульки танцульками, дура, не дура, а ведь два курса одолела. Хоть и с грехом пополам, но без особых потрясений. Пара девчат уже замуж выскочили, трое аборт сделали. Одна академку взяла. Всякое бывало. Таня держалась среди твердых «уд» в зачетке. Мальчики были, но до «этого-самого» не доходило – боялась последствий.
«Клюнул» на Танюху однажды красивый такой мальчиш-кибальчиш. Герка Савинов. Не интеллигент, с рабочей окраины. Ну и что? Зато на мужика похож, а не на фарфорового ихтиандра. Мускулы, походка – король двора! И Таня влюбилась по самые уши! Влюбилась так, что себя не помнила. Особенно ей нравился маленький шрамик у Геркиного рта. И еще у него была гитара. И мотоцикл. Он катал ее на мотоцикле по ночным улицам. Иногда они выезжали к Финскому заливу. Почти море. Моря Танюха не видела никогда. Столько воды… Волны…
- Когда-нибудь мы уедем с тобой к Черному морю, - шептал ей на ухо Герка.
Танька таяла, таяла, таяла… И растаяла. Да тут любой растает. Красивый парень с кудрявой шевелюрой. Рубашка с воротником-вырви глаз, джинса, мотоцикл. Портвейн. Сигареты. Пляж. Ветер. Вечер, утонувший в закате. Жаркие Геркины поцелуи, и чуть понятный шрамик у рта. На Танюхе коротенькая юбчонка, открывавшая длинные ноги. И его рука скользила по Танькиной ноге.
В общем, пала Танька на том берегу.
Потом сердце билось в ее груди, конспекты по технологии – мимо ушей. Ждала своего Герку, томилась, как девица в темнице – придет, не придет? Бросил, наверное. Заливалась слезами от такого мужского коварства и рвала себе душу.
А Герка явился-не запылился через три дня. Таня к экзаменам готовилась, зубрила. И никак у нее не зубрилось. Боялась – провалится и не перейдет на третий курс. А это плохо! Виктор обещал ей купить обновки и гостинцев, чтобы было, с чем на лето домой ехать. Танька по своим соскучилась. Правда, не очень. К Герке тянуло. Но, если и бросил, то тогда хоть забудется в деревне. А в новых шмотках местным дуракам головы всласть покружит…
И вот, является Гера прямо к общаге. Таньку на вахте кричат. Она выскакивает на улицу. Герка из-за пазухи вынимает помятые ромашки, запашистые, большеголовые. И дарит ей. А потом все – как в индийском «кине», поцелуи, объятия… Вся общага на это из окон смотрит и дохнет от зависти. Красиво!
Автор: Анна Лебедева