В последнее время на просторах интернета я встречаю множество утверждений о том, будто бы Господь Яхве на самом деле вовсе никакой не Бог, а демон. Я долго анализировал данную тенденцию, в итоге пришёл к определённым умозаключениям, и уразумел, что пора бы мне написать данную статью, в коей пояснить многие исторические моменты да рассказать историю Яхве, несмотря на то, что историю его жизни я уже описывал в своей серии летописей "Тлеющий Ад".
_____________
Пояснение для тех, кто тут впервые:
- Кто я? Азазель Аль-Калифа, архидемон Востока, ныне попавший в человеческое воплощение. И это, мать его, не выдумка.
- О чём моё творчество? Я пишу и рисую о реальных ангелах и демонах, Дьяволе и Боге, о тех событиях, что некогда были всерьёз; через своё творчество я стремлюсь донести людям правду о нашем мире, о мировой истории, о Звере и Святости, о Небесах и Адах, о смысле жизни и о том, что сокрыто с глаз.
- Как я узнал всё это? Я архидемон и я это Помню, а как Летописец, знаю всё обо всех. Я получаю откровения и видения, информацию извне и из памяти собственной души; и в этом я не один, ибо в сей мир угодил я вместе с Семиазой-архангелом, с коим мы всегда находим друг друга, во всех мирах: периодически мы также получаем одинаковые откровения независимо друг от друга.
- Какова моя цель? Открыть тебе, Человек, глаза, разум и сердце.
______________
Итак, что вообще известно людям о Яхве? Информация такова: будто бы Яхве - имя еврейского Бога, и у древних иудеев был его культ; этот Яхве был крайне жесток, хотел, дабы лишь ему поклонялись люди, его также изображали в виде тельца и приносили ему кровавые жертвоприношения, как и многим иным божествам, потому у многих сейчас есть умозаключения о том, что на самом деле он был демоном. Это ежели вкратце.
Итак, думаю, стоит пойти по порядку. Дабы было понятнее. И начну я не с Яхве, а с Абсолюта.
Абсолют - это Бог "Я Есмь", AHIH ASHR AHIH, Бог-всё Сущее. То бишь, всё Сущее есть Бог, не фигурально, а буквально: всё Сущее это живой целостный организм, абсолютное единство противоположностей (Абсолют есть разом и Свет, и Тьма, и мужчина, и женщина, и Святость, и Зверь, и Хищник, и Жертва, и Бог, и Дьявол), триединство Материи, Духа и Разума. Абсолют есть Всё. Имя ему и суть его - Я.
Подробнее об этом читайте в моей статье:
Мы все находимся как бы в нём, внутри Абсолюта, единовременно с этим мы и есть он. Мы - люди, демоны, ангелы, животные, растения, камни, стихии, планеты, и всё иное - это Абсолют, который разделил себя в себе на миллиарды миров и жизней, дабы проживать миллиарды судеб разом в попытке прекратить собственное Одиночество. Чувство Одиночества - фундаментальная боль каждой живой души, фундаментальное Одиночества Бога, оно закодировано в нас от самого начала начал, и в общении да взаимоотношениях друг с другом и с миром мы питаемся иллюзией востребованности да нужности, тогда как на самом деле мы это Абсолют, общающийся с самим собой. Впрочем, нет, это намного сложнее, чем просто "иллюзия", ибо иллюзия это всё же нечто не существующее, тогда как я и ты, мой читатель, существуем - проживаем индивидуальную судьбу, индивидуально мыслим, чувствуем, обладаем различным опытом... Однако единовременно с этим я это ты, а ты это я. Нет никаких "ты", "мы-они", есть лишь одно-единственное Я в разных ипостасях. Оттого-то порою столь глупыми мыслятся мне вечные конфликты, войны, распри: белокожий расист не приемлет темнокожего, антисемит враждует с евреем, гомофоб жаждет смерти человека с иной ориентацией; шовинизм, мизогиния, нацизм, разная иная ненависть, - и зачастую лишь на почве того, что кто-то просто чем-то отличен. Ведь начинается это ещё с малолетства, со школьных годов: свора "нормальных" выбирает как объект насмешек того, кто как-то от них отличается. Однако ненависть наша в первую очередь характеризует нас же самих. Ежели ненавидишь кого-то, задумайся, почему ты его ненавидишь. И, зная теперь, что все мы - единое целое, спроси себя, уместна ли та ненависть, ежели по итогу выходит, что, когда ненавидишь кого-то, значит, ненавидишь самого себя. Сотни сотен лет наблюдаю я, как Бог пожирает самого себя. Как Бог убивает себя самого да возрождается снова, словно бы феникс из пепла, - Божия птица! Сотни сотен лет не заканчиваются на земле войны, лишь стихают на время, - о, возлюби же себя, Господь "Я"! Я, возлюби же себя! Я, прекрати же себя убивать!..
...Но на контрастах сих и построено Сущее. Контрасты эти и есть Бог, и иным ему не быть: чрез Зверя мы познаём Святость, а Свет непременно рождает Тьму, ибо Светит да Тень отбрасывает, и как не может физический свет не рождать от предмета тени, так и вышний, духовный Свет не способен существовать без Тьмы: Система фрактальным принципом копирует себя на всех бытийных уровнях. Это дуальность Бытия и естественное его устройство, и как вечно единство противоположностей, так вечна и борьба их друг с другом, на всех бытийных уровнях. И вечно же стремление Бога, разделившего себя в себе, воссоединиться с самим собой, обрести былое единство с собой же. Этот механизм "возврата единства", "обретения единства", опять же, работает во всех сферах Бытия: начиная от потребности (и даже обязанности) живой души в восхождении до Истока (развитие на духовном пути и просветление, развитие человека до Бога), да продолжая механизмом физического совокупления, в физическом мире нужного в том числе для продолжения рода, а в духовном смысле и в духовных мирах представляющего собою потребность в состоянии любви: в проявлении любви и в получении.
...Итак, Абсолют на заре своего зарождения (ведь всему есть начало? Но ежели не было Абсолюта когда-то, то что за место, в коем он зародился? Что было до первозданной пустоты, ежели пустота и была Абсолютом? Пустота иная? Иной Абсолют? Абсолют в Абсолюте? Не удивлюсь, ежели и в этом случае Система копирует себя на всех бытийных уровнях вглубь да вширь до бесконечности) - на заре своего зарождения Абсолют разделил себя в себе, сотворяя первичное Бытие, - и олицетворяясь. Олицетворился он как Яхве Элохим.
Имя "Яхве" (оно же Иегова) - вариант произношения тетраграмматона YHWH (йот хей вау хей), коим записано имя Божие, а точнее, имя Бога Созидающего. Что такое "Бог Созидающий"? Порядок разделения Абсолюта в самом себе на разные уровни Бога можно представить следующей схемой:
1. Исток (Светоч): Центр Господнего Разума, Начало Начал, Абсолют в начальной точке, Айн Соф Аур, "Я". Сефира Кетер (вышняя сфера Бытия), бытийный уровень Ацилут (вышний бытийный уровень) -> 2. Бог Воплощённый, Триединый Яхве Элохим, начальная ступень деления "Я" на множество "Я". Сефира Хокма. -> 3. Бог Созидающий. Ступень осознанного создания Сущего, воссоединение триединства Тело-Дух-Разум. Сефира Бина.
Это три ступени зарождения Бога. Первая представляет собою Абсолюта. На второй ступени Абсолют в самом себе разделяется на Троих Яхве: Бог-Душа, Бог-Материя, Бог-Информация (они же Бог-Дух, Бог-Тело и Бог-Разум). Душа (духовная энергия), материя (тело, оболочка) и информация (разум, информационный вид энергии) это триединство и Абсолюта, и человека (уменьшенной копии Абсолюта. Помним, "по образу и подобию"), ну и нас тоже (ангелов и демонов). "Образ и подобие" заключается здесь не во внешности, как мыслят многие люди, а именно в этой системе триединства.
Трое Яхве существовали в первозданной "пустоте" (в Абсолюте) как нечто аморфное, раздельное друг от друга. Но затем они воссоединились, влекомые жаждой созидать (потребность и суть Абсолюта, которая вложена и во всех нас), взаимодополнили друг друга (произошло объединение духа, разума и материи), и в единстве сотворили Сущее. Это ступень третья.
Здесь рекомендую прочесть мою статью, которая рассматривает эти сефиры подробнее:
Яхве Молвящий источает сияние цвету белого, Яхве Зрящий - полупрозрачный силуэт голубого цвета, Яхве Сидящий - словно бы выточен из сардиса, красный с оранжевыми переливами, неподвижен да усажен в Меркаву. В данном случае Меркава это "колесница Бога", которая представляет собой трон на колёсах, который шибко напоминает инвалидное кресло. Кстати, имя "Элохим" (Триединый Яхве Элохим) переводится с иврита как "Боги", то есть, получается "Боги Яхве", ибо он не один, он - трое.
Меркава (Меркаба) переводится с иврита как "колесница" и имеет следующие значения:
1) Любой трон Господень.
2) Это единство Дух-Тело-Разум, Тетрахедрон, мощный бытийный механизм.
Меркаба - это каркасное образование вокруг нас, возвышающееся над привычным нам полевым комплексом, состоящим из тонких тел, главной полевой оболочки + чакр и головного компьютера. Каркасные зоны обрамляют нас, создавая образ человека, бесконечно вписанного в разнообразие геометрических форм, одной (небольшой частью) из которых как раз и является меркаба (с) НОВАЯ ЭНЕРГИЯ | послания |
Откуда я всё это знаю, спросите вы? Я архидемон, ныне воплощённый в человечьем теле (временно), Летописец не-людской мировой истории. Что значит "Летописец"? Я документирую настоящие события и факты о Бытии, которые в том числе получаю через ментальный канал в виде откровений, видений и информации, а также многое просто помню как непосредственный участник событий. Я был сотворён керубимом (херувимом) на Небесах, одним из первосозданных ангелов. Особливо ярко перед глазами у меня одна и та же картина: как я, херувим тетракрылый, открываю глаза в толпе ангелов, и стоим мы на корабле Небесном (космический корабль), перед нами обширное лобовое стекло, во весь зал, и видно пространство космическое, а пред стеклом тем - Яхве Молвящий, стоит али ходит неспешно, заложив руки за спину, сияющий ослепительно-белым.
Когда он сотворил людей, мы (ангелы) стали для них кураторами, богами. Существовали Земля и Небеса (полудуховный-полуфизический мир, небесные уровни). Но Свет не мог долго существовать без Тени, и потому произошло Падение Сатанаила (Люцифера) с союзниками: пав, Сатанаил стал Сатаной, сотворил Пекло (сеть миров Пекельных), и демоны распространились по миру наземному, поначалу став для людей богами.
Но отчего пали? А дело в том, что Яхве Вседержитель отличается по истине чудовищным характером. Да не то что характером: сутью. Он и есть самый главный Зверь, диктатор, тиран, эгоцентрист, и воистину безумен. Он и планету уничтожал не раз, стирая с лица земли всё живое, и города людские руками ангелов бомбил снарядами с кораблей Небесных (тот же Содом был уничтожен архангелом Михаилом с одного из кораблей), и Потопом заливал твердь земную. Был ли Яхве изначально таковым? Да будто бы...нет? Похоже, безумен стал он из-за того, что люди раз за разом его разочаровывали; ибо всякий раз сотворенные людские цивилизации начинали войны друг с другом, распри, убийства, пускались во грех, и вместо духовности и просветления избирали путь эгоцентризма и порока, отрекаясь от Бога в своём сердце. Этот сценарий повторялся раз за разом. И раз за разом Яхве сталкивался по итогу с предательством своей любви со стороны человека. Это предательство происходит и ныне, издревле: ибо нет равных человеку в убийстве Бога в самом себе. Но обо всём надлежит по порядку, поэтому вернёмся к характеру Яхве и последствиях оного.
На Небесах царит диктатура. Яхве там - полноправный монарх, единоличник и деспот. Обезумевший от одиночества и человечьего предательства, ожесточившийся сердцем да с возобладавшим над умом эгоцентризмом он жажду свою, потребность принятия да любви, трансформировал в выбивание этой любви силой да изо всех подряд. "Меня не любят - значит, нужно заставить; меня не любят - значит нужно наказать"; добиться любви да поклонения страхом, силой, властью. Заставить полюбить. Заставить пасть к ногам да биться лбом об пол во молитве. Слово супротив да поперёк ему не скажи: на любое несогласие сразу казни, расправы, лишение крыльев. Как сказал некогда Теофил Хакасский, нынешний Инкуб Верховный, "недаром с Небес вы пачками валитесь", имея в виду ангелов, лишённых крыл да сброшенных наземь как неугодных, неудобных, "предавших" Яхве, - хотя предали ли и впрямь, не предали ли, разбираться там особливо Господь не думает, ибо категоричен да скор на страшнейшую расправу по поводу и без. Например, многие из читателей уже ведают историю моего Падения. Я описывал её в этой статье:
Меня и Семиазу, по сути, тогда подставили. Ибо так вышло, что ангелы из вверенного нам ордена Григори начали возлежать с человечьими жёнами, и от этих схождений народились нефилимы-чудовища, которые начали пожирать всё вокруг. Их тогда удалось остановить, но я и Семиаза понесли за это ужасное наказание, хотя подговорил наших подопечных к соитиям с людьми подлый архангел Баракиил. Меня лишили крыльев да заточили в чёрном саркофаге, погребли в пустыне, под толщей песка в Дудаэле. На сотни сотен лет. И вызволил меня оттуда Шайтан (Сатана), князь Тьмы, коему я в тот миг и присягнул на верность, приняв рога. Не прошедший чрез подобный ужас не сможет понять меня да моих чувств, моего состояния; сможете вообразить, каково это, лежать в кромешной темноте да тишине сотни сотен лет? Да это и не вообразить даже, думаю. И поныне многие из наших зовут меня "чокнутым", ибо возможно ли и вовсе, пройдя чрез такое, остаться в уме, не сойти с ума?
В саркофаге, впрочем, сбросили не только меня одного. Но и всех ангелов ордена Григори, коих было примерно 24-25 мужей. И поныне саркофаги эти покоятся на земле, обнаруженные людьми в Египте. Я писал об этом в данной статье:
И ещё будучи в истинном своём воплощении я написал песнь о своём мытарстве, и ныне не хотел выкладывать полный текст её (а отрывок есть в статье про саркофаги), ибо хотел прежде уже записать полноценную музыкальную композицию, но... не знаю покамест, когда доберусь до записи наконец... потому пусть будет, ибо хочется поделиться, всё же. Но отчего ещё решил я показать вам свою песнь: в ней ещё во времена давнишние я так же, как и многие из нас, рассуждал о том, а Бог ли и вовсе тот, кто является настолько жестоким и бесчеловечным. Позже ещё вернусь к данной теме, а покамест - песнь:
"Чёрный саркофаг"
Темнота и тишь.
Будто просто спишь.
Отсмотрев все сны
С лета до весны;
Будто эта ночь
Скоро сгинет прочь,
И Светила свет
Воцарит рассвет...
...Но не сон!
Не сплю!
Открыты глаза!
В темноту
Смотрю,
А сам весь в слезах:
Надо мной
Плита
И тонны песков!
В саркофаг погребён я живым,
Я в объятьях оков...
Но за что,
О Бог?
Но как же ты мог?
Я служил
Тебе,
Как преданный пёс,
Люд учил
Всему
Как отец и пророк,
Мой народ
Века
Люду Знание нёс.
Кто сподвиг
Тогда
Их с людьми возлежать?
Жёнам тем
Подарить
Тех чудовищ-сынов,
Что начнут
Толпой
Всё вокруг пожирать,
Отличая
Едва ли
Людей от коров...
Да, моя
В том вина,
Что я не углядел!
Что не предостерёг!
Не предвидел беду!
Только кара
Должна
По размеру быть дел:
Я создал тот ад,
Но гореть мне в аду...
Вырывал
Из спины
Крыла мне мой народ!
Донага раздевал!
В кандалы чтоб одеть!
В гроб литой
Возлагал,
И молчал Небосвод!
На рыданья мои
Смог он молча смотреть...
Чёрный
Саркофаг
Погрузил меня во мрак,
Под плитой захоронил
В землях, где струится Нил.
В крышку бил я изнутри
И кричал: "Да посмотри!
Нет моей вины ни в чём!
В той беде я ни при чём!
Боже правый, пощади!
Коль есть сердце во груди!
Нет ответа - сердца нет.
Тьма да тишь сто сотен лет...
Темнота и хлад.
Ведь не жарок Ад.
Тот, что истинный: в нём
Всякий день напролёт
Обжигающий холод и лёд.
Это то, что повыжгло огнём,
За собою пустырь тот оставив дотлеть,
Догореть,
Умертвив всё живое,
И навеки заледенеть.
Пуще пламени лёд обжигает!
Наизнанку корёжа нутро!
Темнота чернотой сверху давит!
Я кричу, только всем
Всё равно.
Но за что, о Бог?
О, как же ты мог?
За тебя
Всю жизнь
Я ратовал сам!
Видно ты
Не Бог:
Ты слишком жесток!
Видно, есть тот, ко выше,
Чем все Небеса!
Скольких ты
Загубил,
Скольких предал огню!
Скольких крыл ты лишил,
Скольких скинул с Небес!
Я терпел - и не ведал,
Зачем я терплю,
Ведь нет разницы вовсе, что ангел, что бес...
Князем Тьмы
Из тюрьмы
Был я освобождён!
В лоб я принял рога!
Став владыкой пустынь!
И ступил
На пески,
Будто вновь был рождён!
Всё, что есть на Земле
Возведя в ранг святынь...
...Но порой
До сих пор
Я страшусь темноты,
Ведь боюсь, что проснусь
Под всё той же плитой,
В землях тех, где над твердью их гордо царят
Корабли-Небеса и их флаги...
О, когда-нибудь, друг мой, видел ли ты
Это страшное зрелище там, с высоты!
Видел раз - не забыть, как с Небесных высот!...
...падают вниз саркофаги...
Чёрный
Саркофаг
Погрузил меня во мрак,
Под плитой захоронил
В землях, где струится Нил.
В крышку бил я изнутри
И кричал: "Да посмотри!
Нет моей вины ни в чём!
В той беде я ни при чём!
Боже правый, пощади!
Коль есть сердце во груди!
Нет ответа - сердца нет.
Тьма да тишь сто сотен лет...
_________________
Соразмерно ли было таковое наказание "преступлению"? С моей точки зрения, нет. То, что сотворил с нами Яхве - это бесчеловечно да предельно жестоко.
Несвобода - вот, пожалуй, главное и точное определение того, что из себя представляет для всех нас власть Яхве. Несвобода царит и в наземном мире, но в мире Небесном она суровее стократ. Все там вынуждены подчиняться воле Яхве, а за непослушание последует строгое наказание.
И вот эту-то несвободу и отторгало сердце Сатанаила (Люцифера), ангела, что наиболее был подобен Богу, любимый сын Его, возлюбленное творение. Я описывал подробно историю его Падения в седьмой летописи (Тлеющий Ад 7: Выгорающий Рай II: 99 имён Всевышнего):
Да и в Люцифере великом, всесильном, мудром очами строгими, поселилось сие сомнение: много думал он, глядя на Господа, на то, как обращается Вседержитель с народом собственным, с небесным да и с земным вдобавок, как убивает без жалости всяческой, диктуя Закон свой яростно, — и смущало сие поведение сердце разумное да чувствующее, тревогу в него вселяло, непринятие, несогласие жуткое. Болело сие сердце и за народ ангельский, и за народ человечий, да за последний — особливо, ибо не мог Денница смириться с несвободою всяческой, а средь люда наземного несвобод гуляло немерено. Продолжал Люцифер сообщаться с Молвящим да любовь его принимать, но охладевал постепенно сердцем, лишь диктатора в нём наблюдающий.
Да, многие пишут, якобы Сатанаил пал оттого, что возгордился да отказался "служить людям". Однако нет, мы были покровителями да наставниками для людей, отнюдь не рабами; рабами были мы для Яхве. И Сатанаил (после падения ставший Сатаной) никогда не презирал людей, не видел в них угрозы или какой-то неволи для себя. Он видел в них живые души, да наблюдал, что эти живые души мучимы страшной диктатурой Яхве. Но на Небесах, как я уже молвил, диктатура та была стократ сильнее, ибо Яхве присутствовал там самолично, тогда как на землю к людям он спускаться не имел привычки, люд воочию его никогда и не видел, - полагаю, это не только из-за затворничества самого Яхве, но и из-за энергии великой силы, которая от него исходит да которую человек вряд ли бы смог вынести, находясь поблизости. В мире земном Господь всегда действует чужими руками, как и Дьявол.
И давно уже охладело сердце Денницы к своему Создателю, ибо нет места любви там, где царит страх да насилие. И зарождался в сердце его мятеж, да последнею каплей стало следующее. Да, я планирую писать отдельную статью про историю Падения Сатанаила, но не могу не вставить и здесь этот отрывок. Ибо это тот самый момент переломный, страшный для Яхве, момент окончательного отторжения Люцифером, окончательной сепарации Сына от Отца, предрешённой, необходимой да фундаментальной.
И готовил Люцифер тайно восстание своё уверенное, не зачиная его покамест да размышляя над тем, как зачин сей организовать да соделать, — покамест не день один: во покои свои корабельные потребовал Денницу Молвящий.
Разумел Люцифер превосходно, зачем то требование, — да мысль одна лишь о единении предстоящем с Господом исполосовала сердце будто когтями вострыми, наизнанку от непринятия вывернула; но делать нечего, и в час назначенный явился Люцифер во покои Господни послушно, сияющий подобно Светилу, во доспехе златом да фигурном да в тоге белой, короткой шибко. А во покоях его встретил Молвящий: поднялся с кресла он тотчас, едва лишь завидел возлюбленного, раскинул руки приветственно, молвил нежно да гласом счастливым:
— А вот и ты, мой Денница, дитя моё! Проходи же, не стой у входу! Да поведай, ничего ль не тревожит? Всем ли доволен ты в своём благоденствии?
Присели вдвоём они на край ложа обширного, и вопрошал Господь о разном далее, по власам, сокрытым во свету неистовом, архистратига оглаживая строгого; а тот отвечал воздержанно, терпя касания сии бесстрастно, обжигающие мощью немыслимой, но привычные да жгучестью той не болезненные; лишь жаждою, таящейся в жестах сих, были они болезненны, желанием единства любовного, алканьем совокупности страстной.
Да в миг некий и подвинулся поближе Молвящий, скользнул рукой по бедру обнажённому; да и не вытерпел Люцифер, не сумел смириться: вскочил он резко, встрепенув великими крылами, отошёл подалее, источающий сияние яркое, остановился так, не глядя отныне на Господа. Растерялся Вседержитель искренно, воззрившись на возлюбленного с удивлением во взгляде незримом, застыл, сидя на краю ложа обширного да с рукою воздетой, вопросил затем:
— Что случилось, дитя моё?..
Не ответил Люцифер поначалу, всё стоял к нему спиною, опустив голову.
— Не в настроении ты иль что? — вопросил Молвящий далее, вглядываясь в силуэт сияющий. — Иль беда какая случилась? О, поведай, ведь не должно быть от Меня тайн никоих, ты обо всём должен Мне рассказывать!
— Коли должен... — ответил Люцифер мрачно, тяжко, и обратился Господь во слух тотчас, замерев пуще. — Так вот что скажу, Отец... — и обернулся Люцифер к Молвящему, взирающему на него растерянно, да произнёс с неприязнью сдержанной, глядя прямиком во глаза незримые: — Я не люблю Тебя. И единство с тобой мне не мило.
Будто мир в тот же миг раскололся на части страшно; по сердцу самому прошла сия трещина, исполосовала собою до смерти; обмер на месте Молвящий, таращась на Люцифера серьёзного, да ощутил, как будто пол из-под ног уходит, кружит голову тошнотворной воронкой, а во груди всё полыхает ядом, повыжженное дотла да до ужаса.
— Ты, дитя моё, верно, устал... — произнёс Господь тихо, в лик за светом таращась дико, во глаза, отныне далёкие столь да чужие. — Что говоришь — не ведаешь...
— Не устал да ведаю, — ответил Люцифер на это, без страху в ответ взирая. — И не хочу, дабы меня ты касался.
Да в тот же миг и сорвался с места Молвящий быстро, вскочил разом, высоченный, великий, схватил архангела, объял руками вкруг талии тесно, всего оглаживая с жадностью зверя; воспротивился Люцифер немедля, вне себя от ужаса, ощутил, как скользнула длань Божья по бедру его обнажённому, забираясь под подол тоги светлой.
— Я!! Тебя!! Не люблю!! — рявкнул Люцифер озлобленно, отпихнул от себя руку наглую, да вырвался в итоге из объятий сих страшных да тесных, прочь кинулся из покоев Господних, в коридор выбежал, исчез во вспышке яркой, взмахнув резко великими крылами.
А Молвящий стоять остался, разгорячённый, великий, жуткий, вослед глядел молчаливо, опустив руки, — да от боли сгорал немыслимой, что полыхала во груди его пламенем.
Да, в отрывках сих, напоминаю, читаете вы то, что было некогда. Прикосновение к Прошлому, столь древнему, что и не сказать ныне, сколько минуло с тех пор столетий. И пишу я летописи сии в том числе для того, чтобы Помнить. Помнить да не забывать то, что важно воистину. Нашу историю, наш путь, наши истоки. Глядеть на себя, на всех нас, со стороны, наблюдая чрез века наши причины, тягости, борьбу сердечную. Ведь все мы по сути одна семья - люди, ангелы, демоны, Бог, Дьявол. Все мы одно целое. И это не речи пацифиста, коим я никогда и не являлся, - это речи того, кто разумеет Сущее.
Итак, "Я тебя не люблю". Страшные, роковые слова, - они всегда таковы, и не быть им иными. Отказ в принятии, в единстве, дистанция да хлад сердечный. И нет страшнее для Яхве этих слов. А уж услыхать таковое из уст возлюбленного было равносильно смертельному выстрелу в сердце. Да, вероятно, читателю не до конца ясно, что происходило в том отрывке. Дело в том, что Яхве, как и любая душа да как всякий дух, бисексуален (бисексуальность это основа всякой души), а Сатанаил был его возлюбленным. Любовь свою Яхве, как и привык, выражал посредством совокупления. А уже после Падения Люцифера с иными он перенёс эту манеру на остальных ангелов, преимущественно на архангелов Сефирота. Совокупность эта устанавливается насильно, и не многие выдерживают присутствие в себе настолько мощной энергии.
Сим образом, от человека - да и от всякой живой души - Яхве хочет любви и принятия. Но любовь свою притом выражает весьма странным образом. Перверзным, я бы сказал, а то бишь, извращённым, - в силу его безумия. Безумие Господа заключается в том, что он не видит за собою зла, и не может отличить зло от добра, по крайней мере в деяниях собственных, сам представляющий из себя совокупность Зверя и Святости и личность глубоко травмированную, ибо как личность, как живая душа, точно так же подвержен психологическому и духовному травмированию факторами извне. А тот, кто живёт вечно, непременно по итогу сходит с ума. "Старейший среди Богов, не согласный с собой ни в чём" - хочется охарактеризовать его словами из песни "Геометрия Тьмы" группы pyrokinesis. Потому как в силу вспыльчивого характера Яхве Молвящего троица Яхве часто ссорится (хотя лучше сказать, что это именно Яхве Молвящий ссорится, ибо он зачинает сии конфликты, взрывной, нетерпимый да эгоцентричный, тогда как Яхве Зрящий и Яхве Сидящий остаются спокойны), и Яхве Молвящий полон внутренних противоречий, отчего его действия порой кажутся нелогичными: например, сотворивший совокупность Зверя и Святости, Яхве столь яро требует от своих созданий беспрекословной Святости, будто бы забывает, что важна не Абсолютная Святость, а равновесие, и перекос что в одну, что в другую сторону - дисгармония; при этом сам он далеко не свят, но поносит нашу Тьму так, словно бы мы есть истинное зло, - мы, а не он.
— Бог любит насилие.
— Я не замечал.
— Не смеши меня. Насилием все пропитано. И оно в нас. В наших жилах. Ведем войны, приносим жертвы, убиваем, грабим и рвем плоть наших братьев. А все потому, что Боже дал нам насилие, чтоб его же и прославлять.
— Я думал, Бог дал нам мораль.
— Чище морали, чем эта буря нет. Да и вообще морали нет. Главное вот что — кто из нас сильнее: я или ты.
— Я против насилия.
— Да хватит! Насилие у тебя в крови. Я это знаю, потому что и в моей оно есть. Если бы не было сдерживающего фактора в виде общества, и я бы мешал тебе утолить голод, ты бы раскроил мне череп камнем и сожрал мою плоть.
© Остров Проклятых
Нет, мы, демоны вовсе не зло. А Шайтан не презирает человека. Наоборот: он хочет человеку Свободы. Так же, как и себе да нам. Идеология нашей Тьмы - Свободная воля. Избавление от гнёта Яхве. Пусть вседозволенность и влечёт зачастую к падению во грех, но лучше уж пусть каждый сам отвечает за себя, чем насилием да подавлением воли из нас будут делать святых. Какой прок от святости, коли её добились страхом? Внушая страх наказания за всякий грех, пугая Адом после смерти. Что за прок от добродетели, которая существует лишь из-за малодушного страха перед наказанием? Это лукавство перед собой да перед Богом, ложная праведность. Каждый сам должен освоить свой путь, по доброй воле да по собственному выбору решить, куда устремиться, во Тьму или ко Свету - по доброй воле, а не из-под палки.
Однако не всё так просто... И Яхве, каким бы деспотом ни являлся, не перестаёт быть Творцом, беззаветно любящим своё творение. Потому-то он позволил Люциферу пасть, Древу Сефирот отбросить Тень-Клипот, образоваться Тьме из Света: он разумеет, что это естественный и неизбежный ход Бытия. Скорбит, сгорая от боли сердечной, - но разумеет.
А Михаил тем временем на корабль взошёл на главный, во двери зала тронного постучал почтительно. Не дождавшись ответа никоего, вошёл он засим неспешно, узрел Молвящего на троне том же, видать, так и сидел всё Боже с тех пор, размышляющий о чём-то тягостно.
— Вседержитель, — молвил архистратиг серьёзно, остановившись подле двери.
— М? — вопросил Молвящий равнодушно да гласом бесцветным, не поглядев даже.
— Велел Ты заточить мятежников в тюрьмы... — поведал Михаил уверенно, и ни разу его глас не дрогнул. — Но Денница с иными неуправляем был напрочь. Всё Тебя он повергнуть рвался, уничтожить хотел да унизить. Посему был я вынужден отсечь крыла ему да на твердь мира Асии преступника с иными сбросить.
Ничего не ответил Господь, и не понять было, знает ли уже о том, что соделал Михаил самовольный, али не знал доселе.
— Посему... — добавил архистатиг, не узрев никоей реакции, — ...Окончена битва, Великий. Вновь спокойны Небеса твои.
Подождав ещё малость ответа да помявшись на месте растерянно, откланялся Михаил жестокий да и удалился из зала прочь; а воротился во дворец, свой отныне, что в Аравот, на Небе седьмом да надвышнем; во покои свои прошёл, снаряжение с себя сбросил тяжко на кровать застеленную, — а засим призадумался вдруг, взглянув на доспех гладкий сброшенный, да и явил внезапно всполохом световым доспех златой да фигурный, что снял с Люцифера поверженного. Поглядев на доспех тот трофейный, надел его Михаил без сомнения всяческого, на стане своём устроил уверенно, огладив рельефность дланями, — да и улыбнулся торжествующе, гордо, пред собой глядя очами надменными.
А Молвящий так и сидел всё на троне да в зале пустынном, выгорающий изнутри дотла, с истерзанным во клочья сердцем, покамест ходил под куполом прозрачным Зрящий в зале ином да обширном, заложив руки за спину да раздумывая над случившимся сдержанно; да сидел во покоях Господних Сидящий во кресле своём о колёсах, к окну ныне повёрнут был, зрил, видать, на окрестности, — а по тверди его лика каменного текли слёзы в тишине сей комнаты, на колена застывшие капая да разбиваясь одна за одною.
За всю Битву Яхве ни разу не вышел из дворца. Он позволил случиться и Битве, и Падению. Это неизбывная боль да вечная рана, которая никогда не затянется, - однако так должно было случиться. Свет отбросил Тень, а Сын сепарировался от Отца.
Впрочем, это не единственный кризис, который переживает (переживал) Яхве:
Вспомнил Молвящий разом времена те древние, объял мыслью года несметные, эпохи, давно уже сгинувшие прочь, да вздохнул немыслимо тягостно, мотнув головой чуть, ибо прогнал от себя так воспоминание, возникшее из памяти: взгляд очей умных, исполненных укора да боли, из сияния, яркого столь, что не различить за ним лика ангельского.
— Так о чём бишь я... — произнёс Яхве Молвящий, воздев взор на схемы да графики, управляли коими руки умелые призрачные. — Когда бы не было до Нас никого да ничего... как тогда зародились бы Мы? Да чей глас до сих пор из сердца Моего исходит? Из сердца каждого живого да разумного на свете этом. Коль бы не было до нас никого, откуда бы тогда темноте той взяться? Где пределы той темноты... да кто за ними?
Остановил полёт рук Зрящий вновь, опустил длани задумчиво, засим обернулся к брату.
— Ну, коль скажу тебе... — сказал он, воздев взор на Молвящего, — ...что и впрямь Ты — не Абсолют Наипервый... что ответишь мне, брат?
— Вздор!! — взбеленился вдруг Молвящий разом, полыхнуло от него мощью страшной да гневом лютым. — Я — Абсолют!! Я!! — взмахнул руками он, во грудь себе пальцем ткнул, рявкнул, таращась на Зрящего: — И никто не смеет в том усомниться, никто, никто!!
Сказал так — да и развернулся, прочь сердито направился, поспешил из зала выйти вон, руками гневно на ходу размахивая да взирая пред собою разгневанно.
Когда закрылась за ним дверь входная с шумом гулким, вздохнул Зрящий, смотревший спокойно вослед несчастному, покачал головою, на Сидящего взглянул, что так и был в «инвалидной» коляске о колёсах внушительных. Тот помедлил чуток, да засим и оказал картину: сверкнула молния, огнём поедающая, из туч сгрудившихся, цветом тяжких, — да унялась тотчас, и дождь печальный из туч тех полил, кропя слезами своими твердь земную.
Кивнул Зрящий на это согласно, ничего не ответил вослух, отвернулся ко схемам снова.
...Во гневе бушующем вломился Молвящий в зал тронный, к престолу своему прошествовал, уселся мрачно, подпёр кулаком голову злобно, сгорающий от злобы жгучей. А засим, спустя минуту-иную, закрыл вдруг лик незримый дланью горестно, опираясь о подлокотник по-прежнему, — да и зарыдал отчаянно, глухо, в тишине да пустоте зала тронного.
Не ведаю, что Яхве мыслит ныне по этому поводу, но во времена стародавние он много размышлял о том, что было до него, и лишь мимолётная мысль о том, что он может оказаться не Первобогом да не Асболютом, повергала его в ужас, вызывала отторжение да задевала гордость.
2. Теперь, что же касаемо людского восприятия и выводов.
Нужно понимать, что, несмотря на то, что во времена Ханаанские Небеса царили над Землёй и были стократ ближе к миру наземному, нежели ныне, люд человечий, тем не менее, не ведал толком ни о Небесах, ни о Боге, ни о тех, кому он поклоняется, - и плодил различные мифы да интерпретации на свой лад.
В Ханаане существовало множество культов, ибо тогда уже наша Тьма распространилась по миру наземному да начала править из Тени: архидемоны засели во множестве городов, каждый облюбовал определённые земли, взяв их под свой контроль. Так, например, в Содоме царил архидемон Бельфегор, в Гоморре - архидемон Асмодей, в Аштероф-Карнаиме, вероятно, правила Лилит ( она же Астарта, Иштар и т.п.), в Моаве и Амоне - Хамос и Милхом (в ином варианте произношения Камош и Мельхом), ну и так далее. Я подробнее затрагивал тему культов в этой статье:
Описывал я там также и то, как люд путал Молоха с Минотавром, называл различными именами одну и ту же персону, отчего спустя века произошла изрядная путаница, ибо кто скажет люду, что, например, та же загадочная Астарта это Лилит, которая на самом деле носила множество иных имён, ибо всякий народ называл её по-своему, не ведая имени истинного? Культ Быка (по сути Абсолютного Зверя, Минотавра), он же культ тельца, тогда был широко распространён и преобладал в умах, оттого многие божества изображались в виде быков или с бычьими рогами. Не миновало таковое и Яхве, ибо культ его тогда начал вынужденно сосуществовать бок о бок с культами Ваалов (архидемонов, наречённых богами), распространившихся по миру наземному, и был изрядно трансформирован людьми, а также по сути, и осквернён, ибо люди, подобно тому, как неосознанно отдавали гаввах Ваалам чрез кровавые жертвоприношения, начали воздавать такие же почести и Яхве, во имя его принося в жертву животных и, подчас, даже людей. Но Триединый Яхве не собирает гаввах (гаввах это негативная энергия, низкие частоты, потребляя которые мы, архидемоны, становимся сильнее), он возглавитель Света, где работает иной механизм. Гаввах питает Тьму, но не Свет. Всё, что Яхве пытался выбить силой из людей - это любовь. По сути, самая высокая и светлая частота, самая благостная энергия. Чем менее Яхве получает любви, тем более он чахнет, даже слабеет. В данном случае у нас наблюдается изрядное преимущество, ибо негативную энергию получить от человека гораздо проще, чем позитивную.
Так вот, в бронзовом веке культ тельца захватил внушительное количество земель; было это примерно 4000 лет назад. В тот период люди только-только одомашнили быка да корову, и всеобщий восторг от данного мероприятия прекрасно поощрили наши управленцы из Клипот, смешав образ обыкновенного тура с образом Минотавра (Абсолютного Зверя). Фанатизм по Быку отражался в культуре и искусстве, оттого бычий образ приписывался многим богам, в том числе и Господу Яхве. Культы смешивались друг с другом, язычество вплеталось в монотеизм. Соответственно, не стоит пояснять, что Яхве не обладает ни рогами, ни бычьим ликом, всё это лишь фантазии тогдашних людей.
Кроме того, те, кто выступают за версию "Яхве-демон", любят приводить в пример следующий случай:
После общения Моисея с Яхве на Синае облик еврейского пророка приобретает бычьи черты. Это явление описывается при помощи слова qrn, которое во всех других случаях используется в Еврейской Библии как существительное qeren со значением «рог», в данном же случае огласовано масоретами как глагол qaran. Текст явно неисправен, но его можно понять так, что на голове у Моисея появляются сияющие рога: «Когда сходил Моисей с горы Синая, … от лица его – сияющие рога (qaran ‘or panaw), потому что [Яхве] говорил с ним. И увидел Моисея Аарон и все сыны Израилевы, и вот, от лица его – сияющие рога, и боялись подойти к нему… И видели сыны Израилевы лицо Моисеево, что от лица Моисеева – сияющие рога» (Исх. 34, 29-30, 35).
Отрывок из статьи "Рогатый бог иудеев" с канала Сергей Петров.
В ответ на это приведу отрывок из книги И. Тантлевского «Введение в Пятикнижие»:
"В оригинале говорится, что когда Моисей спускался с горы Синай со Скрижалями Откровения (Свидетельства), его лицо "испускало лучи" (קרן). Глагол קרן употреблен здесь в породе qal; в породе hiph'il этот глагол может означать "иметь рога, быть с рогами". Иероним, видимо, не учтя значения данного глагола в породе qal, интерпретировал стих Исхода 34:29 в том смысле, что у Моисея при сошествии с Синая... были рога. Именно поэтому католические ваятели подчас изображали великого Законодателя с рогами. Самый знаменитый пример, пожалуй, — лучшая скульптура Микеланджело Буонаротти "Моисей", находящаяся в римском Соборе св. Петра в цепях (S. Pietro in Vincoli)".
Даже чисто логически, какие, к чёрту, рога? С чего бы Яхве награждать Моисея рогами? Нет, я знаю и впрямь один такой случай: в века современные рога от Яхве получил Йешуа (Иисус). Но это довольно долгая история, и ныне он уже не рогат.
А от головы Моисея исходил нимб света, знаменовавший Божественное откровение.
...Продолжим про культы. Тогда же многие из демонов начали называться именем "Яхве" да выходить от его лица, действовать от его имени, дабы лишь более ослабить его культ да людскую веру в него. Они говорили с людьми от его лица, приказывали им делать ужасающие поступки. Вспомнить, хотя бы, историю из писания, где какому-то отцу некий голос, представившийся Богом, сказал убить сына, дабы так доказать верность Господу; отец горевал, однако всё же вознамерился убить сына; и тогда лишь к нему пришли ангелы и молвили, что Бог не говорил тебе этого. Сейчас не берусь утверждать, выдумка это иль было на самом деле, но история весьма показательная. Люди до сих пор почему-то упорно верят словам всякого голоса, который звучит у них в голове.
Тем временем, однако, Яхве являл себя людям этак пару раз чрез Откровения. Вспомнить хотя бы Откровение Иоанна Богослова, где Богослов тот сам не ведал, что видел да о чём писал, однако сведущему сразу становится понятно, что показали ему космический (Небесный) корабль и тронный зал с Яхве:
«1 После сего я взглянул, и вот, дверь отверста на небе, и прежний голос, который я слышал как бы звук трубы, говоривший со мною, сказал: взойди сюда, и покажу тебе, чему надлежит быть после сего.
2 И тотчас я был в духе; и вот, престол стоял на небе, и на престоле был Сидящий;
3 и Сей Сидящий видом был подобен камню яспису и сардису; и радуга вокруг престола, видом подобная смарагду.
4 И вокруг престола двадцать четыре престола; а на престолах видел я сидевших двадцать четыре старца, которые облечены были в белые одежды и имели на головах своих золотые венцы.
5 И от престола исходили молнии и громы и гласы, и семь светильников огненных горели перед престолом, которые суть семь духов Божиих;
6 и перед престолом море стеклянное, подобное кристаллу; и посреди престола и вокруг престола четыре животных, исполненных очей спереди и сзади.
7 И первое животное было подобно льву, и второе животное подобно тельцу, и третье животное имело лице, как человек, и четвертое животное подобно орлу летящему.
8 И каждое из четырех животных имело по шести крыл вокруг, а внутри они исполнены очей; и ни днем, ни ночью не имеют покоя, взывая: свят, свят, свят Господь Бог Вседержитель, Который был, есть и грядет.
9 И когда животные воздают славу и честь и благодарение Сидящему на престоле, Живущему во веки веков,
10 тогда двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои перед престолом, говоря:
11 достоин Ты, Господи, приять славу и честь и силу: ибо Ты сотворил все, и все по Твоей воле существует и сотворено.»
(Открове́ние Иоа́нна Богосло́ва — название последней книги Нового Завета в Библии. Также известна как Апокалипсис Иоанна (по отношению к её автору), или книга Откровения Иисуса Христа (по отношению к источнику откровения), или просто Откровение. Автор, именующий себя Иоанном, упоминает, что он был на острове Патмос, когда получил своё первое видение.)
Стоит внимания также и Книга Еноха, - один из наиболее значимых апокрифов Ветхого Завета. От лица патриарха Еноха, вознесённого ангелами на Небеса, идёт повествование о том, что же он там наблюдал. А наблюдал он Триединого Яхве да Небеса. Ежели не изменяет память, там упоминается не только Яхве Молвящий, но и Яхве Зрящий, но это перепроверить надо.
3. Однако перейдём к следующей теме. А именно - к путанице не только среди людей, но и среди нас, демонов.
Дело в том, что многие из нас давно испытывают сомнения по поводу того, что Яхве является Богом-Создателем. Ведь никто не видел своими глазами, как зарождался он, не видел и процесса созидания живых душ, - как знать, может и впрямь он не создатель, в таком разе? А лишь им притворяется? Да и имени-то своего он сам будто бы и не произносил никогда, лишь косвенно оно стало известно. Например, архидемон Белиал и вовсе полагал, что "Яхве" - это имя Абсолюта, которого он также зовёт по-своему: Тенгри. И пал Белиал потому, что засомневался, что Триединый является Создателем.
Из шестой летописи:
Нахмурился Белиал, заслышав вопрос таковой, прекратил воздавать почесть, опустил руки да вновь на Теофила воззрился, но не ответил и на это, а произнёс иное:
— Прежде глупостей этих лучше бы со мною восхвалил Светило, Инкуб.
— А на кой? — незамысловато осведомился козлоногий, глядя на архидемона с интересом.
— Оно дарует нам свет свой любезно, без коего житие наше немыслимо попросту. Зависшее в черноте космической, вращается оно волею Тенгри, руками уполномоченных движение своё продолжает, и ежели почесть Светилу воздаёшь ты, совместно благодарность выражаешь и Тенгри, в чьих силах обрушить весь мир сущий одним лишь движением мысли.
— Ты мне скажи, любезный... — Теофил вновь зачем-то поглядел на солнце. — А кто такой этот твой Тенгри?
Отвернулся от него Белиал, также ко светилу устремил взгляд серьёзный, да и ответил в итоге:
— Истинный да Наипервый, Абсолютный да Всесущий, Яхве, Единый Творец и Бог.
И смятение по поводу Триединого Яхве сидит в умах у многих. И заронил это сомнение сам же Яхве - своим поведением да своею жестокостью.
Далее я должен привести довольно большой отрывок из шестой летописи, ибо там очевидно да наглядно показано это смятении взирающих на Яхве да не разумеющих, Создатель это пред ними или же самозванец. В самом тексте я именую Яхве "лже-Создатель", дабы был очевиден наш взгляд на него. Также здесь я называю его Сидящим, хотя на самом деле это был Молвящий. Само событие случилось в века современные, после очередной битвы супротив нефилимов, которых расплодил Бельфегор. Корабль с Яхве низошёл на земную твердь, и нашу компанию заставили на него взойти, дабы предстали мы перед Яхве, сидящим на престоле в зале. Также напоминаю, что в шестой и седьмой книге я писал о себе от третьего лица.
Приблизились товарищи ко трону великому молча, невдалеке от ступеней встали, что восходили к престолу в количестве некотором, — да так и глядели всё, не ведая, что и сказать, покамест зрил на них Сидящий очами невидимыми, облокотившись о подлокотники трона да развалившись на нём по-хозяйски.
— Указ исполнен Твой, — молвил Гавриил с ухмылкою, глядя на Сидящего хитро, вновь рукою повёл, продемонстрировав сим жестом явившихся; и заприметил Теофил, взглянув на архистратига внимательно, насмешку эту отчётливую, коей исполнен был весь архангел нынче, склонившийся в поклоне лёгком, ибо так заведено было этикетом местным, — но и поклон тот насмешлив был, надменен, бесстрашен, как и взор очей тёмных, как и ухмылка капризных уст.
— Те, что бились прежде нас за мир сегодня, — добавил Гавриил, выпрямляясь да чрез прищур коварный на Сидящего глядя. — Пред тобою стоят, Вседержитель.
— Молодец, Гавриил, — одобрил Сидящий, кивнув, и престранен был глас его, дребезжал будто гласами многими. — Узнаю я средь вас многих ныне, — обратился лже-Создатель к товарищам. — И вас, Собор Триединый, и вас, Теофил Хакасский да Саша, и вас, вероотступники падшие. Поглядеть я на вас хотел.
— На кой? — подал голос Теофил бесстрашный, засунув руки в карманы шорт.
— Столь забавно помыслить, — ответил Сидящий бодро, весело, склонив голову на бок. — Что человек да демон плечом к плечу могут биться, вражду отринув ради блага общего. Да и ангел, к тому же, в их компании был, — взор незримый на Гавриила устремился тотчас, что стоял в стороне чуть, осанкою гордый да с ухмылкою косою прежней.
— Я пасть не хотел и не жажду, — произнёс Гавриил на это, уразумевший, с коим помыслом сие было сказано. — Да иначе б не стоял здесь ныне.
— О, оскорбился, неужто? — хмыкнул Сидящий мирно. — Ну полно, обидеть и в мыслях не было! Ты предан да верен мне, Сефирот. Не сомневаюсь в твоей я верности.
Усмехнулся Гавриил дерзко да и соделал реверанс вдруг некий, поклонился деланно, то бишь, руками разведя насмешливо; а Михаил улыбнулся едва заметно, наблюдая за возлюбленным строго, спокойный да статный видом, но любующийся тайком сей дерзостью.
А Сидящий, видать, не замечал сей насмешки, али и вовсе не придавал ей значения; вновь к пришедшим обратился он, рассматривая их с любопытством:
— Что ж! Благодарность от меня вам, земные! Сколь отваги должно быть в сердцах ваших, сколь любви к миру Асии! Смело стояли вы супротив разрушителей, благосклонность мою заслужили! Когда б не вы — о, несдобровать было б люду наземному! Во времена стародавние, помнится, случалось уже подобное, пожрали чудовища адские пищу всяческую, опустошили земли да угрозою для мира были. Забавно то... — лже-Создатель склонил голову на бок, разглядывая компанию с интересом. — Что наблюдаю средь вас я тех, кто в век тот сему был зачинщиком. А ныне!.. Неужто одумались вы, отступники? Неужто прощение хотите вымолить?
Обернулись Теофил да Папа Римский, прежде прочих стоящие, на архидемонов взглянули растерянно: Азазель, Паймон да Белиал глядели на Сидящего молча, с серьёзными, спокойными ликами, — да засим Калифа первым молвил бесстрашно, как прежде лукавый, гордый, да сменивший тогда, во подъезде, наряд фараоновский на вид свой привычный:
— Нет, Вседержитель. На Небеса мы к тебе не вернёмся.
— Азазель! Да не ты ль сокрушался всерьёз, что пал? — осведомился Сидящий, поведя руками. — Ведь к падению у тебя не было помысла!
— Верно, — кивнул Азазель с достоинством, скрестив на груди руки да изогнув стан стройный, приосанившись дерзко, покамест глядел на лже-Создателя. — Ибо слеп был да не ведал многого. А благодаря многоокому... — он поглядел на Белиала сурового, склонив голову пред ним почтительно, — ...снова напомнил себе я главное знание да и уверился в нём сполна.
— Какое же? — вопросил Сидящий беспечно.
— Что ты, Вседержитель... — вновь поглядел на него Калифа, и был твёрдым взгляд очей его тёмных, ни толики в нём не было трепету. — Не Аллах. И ошибался я во времена стародавние... когда к тебе обращал молитвы. А впрочем... как оказалось, говорил не с тобой с изначалу самого.
— А с кем же? — усмехнулся Сидящий, и готов был Теофил поклясться, слушающий разговор сей внимательно, что напряжение некое во гласе его просквозило, упорно скрываемое.
— С тем, что в сердце моём любовью молвит, — ответил Азазель уверенно. — А ты... — он покачал головою рогатой. — Молвишь отнюдь не любовью. Ты молвишь властью, — Калифа воздел голову гордо, не сводя с лже-Создателя взгляда да качнув власами длинными. — Да законом жестоким. Ведь сам жесток, править сущим жаждущий. Я долго думал, — вновь обратился Азазель к Белиалу. — И был смятён. А ты, оракул, видать, всегда знал, да и пал потому без сомнения.
Шаман в ответ поглядел спокойно да и склонил голову чинно, подтверждая сей вывод.
— Оттого столь спокойно всегда твоё сердце, — продолжил Калифа. — Ведь ты слышал с изначалу сей глас... что и я тоже слышал, да только того не ведал. Но давно уже мне известно... — и вновь взор очей тёмных на Сидящего устремился смело. — Что не зря я оказался павшим. Благодарю, Вседержитель, что изгнал ты меня с Небес.
Ничего покамест не ответил Сидящий, всё глядел на Азазеля в ответ да о чём-то, видать, раздумывал, облокотившись о подлокотники трона да руки пред собою сцепив в замок. Толпы ангельские же зашептались тихо, озадаченные словами Калифы.
— Ну а ты, Паймон? — обратился спустя минуту Сидящий к мэру маленькому. — Разве любо тебе таким?
— Каким? — вопросил Паймон сдержанно, подле Азазеля стоящий, слева.
— Столь малым, — усмехнулся лже-Создатель в ответ.
— Да будто при тебе мал я не был, — молвил мэр, насупившись, на Калифу взглянул мельком, что спокойно стоял да гордо; и столь же смелым порешил Паймон оказаться ныне, перенять спокойствие это: пуще выпрямил спину он, вновь обратив на Сидящего взор, точно так же скрестил на груди руки да голову гордо поднял.
— В связи с последними известиями... — произнёс он деловито, уверенно, подняв брови. — Я убедился лишь сильнее в правильности решения своего тогдашнего пасть до земли с иными. Видно, все мы тогда почуяли... что не должен быть Всевышний таким... каким являешься ты.
— Да будто знаете вы, каким он быть должен, — хмыкнул Сидящий.
— Не знаем, — помотал Паймон головой. — Да только чувствуем, — он отвратил от груди руки да ткнул пальцем засим во грудную клетку, в средину. — Там. И чувство подчас указателем является верным. Ведь зряче сердце там, где глаза не видят! Да где разум во тьме блуждает! Ты нам не Бог, — заключил мэр бесстрашно, мрачно. — И мы тебе ничем не обязаны.
Ещё пуще зароптали ангелы вдоль стен зала, зашуршали голосами да крылами, поглядывая то на гостей, то на Господа.
Помрачнел ощутимо Сидящий, пусть и не было у него лика зримого, по коему бы сие было видно уверенно; да только все ощутили напряжение опасное это, будто воздух собой загустившее.
— А ты, Марко? — повернул голову лже-Создатель к Папе. Тот, отвернувшись от архидемонов, поглядел на него растерянно. — Что скажешь мне, своему Господу? — добавил Сидящий. — Не сумели смутить тебя демоны? Не совратили речами лживыми?
— Лживыми... — хмыкнул Папа Римский задумчиво, засунув руки во карманы пальто да чувствуя, как сжимает его за рукав правый монашек Ваня, позади него чуть стоящий будто за щитом каким, от всех бед да опасностей охранить способным.
— Под опекой у Бога мне любо... — ответил Папа в итоге, хмурясь да глядя на Сидящего взором бесстрашным. — Ведь Ему я посвятил свою службу.
— Верно, — кивнул с одобрением Сидящий.
— И во имя добра всегда бился, — продолжил понтифик мрачно. — Пусть не слишком и складно, но бился точно, дабы грех извести под корень.
— И одобряю я Церковь вашу, — вновь кивнул лже-Создатель. — Воздающую мне почесть издревле. Одобряю и то, как сживаешь ты рогатых со свету, в муках адских заставляя их корчиться.
— Вот то меня и смущает ныне, — хмыкнул Папа Римский задумчиво, изучая его взглядом пристальным. — Ведь у Бога, знаешь ли... у настоящего... нет религии. И не нужны ему почести. Не нужны и кровавые жертвы. «Не убий» — завет его был уверенный, для скрижалей он смолвил так, дабы следовали этому люди. А ты, Вседержитель, или как тебя там... не похож на того, кто сказал бы подобное. Потому как, коль пораскинуть логически... «Не убий» смолвил Бог, ибо сам любил, вот и люд свой к любви подталкивал. А ты, гляжу я... — иерарх верховный усмехнулся сдержанно, — ...только войны затеивать мастер. И почёт тебе подавай, и жертвы, ведь ненавидишь ты рогатых люто. А Создатель наш истинный... он всех одинаково любит. Прав был этот, кудесник, — Папа кивнул на Белиала сурового. — Не тянешь ты на Отца всея сущего.
И хлопнул вдруг Сидящий по подлокотникам резко ладонями; стихли тотчас голоса да ропот толп ангельских, а товарищи напряглись лишь пуще, как один все на лже-Создателя глядя.
— Смутили. — Изрёк Сидящий уверенно, и сталь хладная во гласе его звучала отныне. — Наместник мой на земле совращён погаными бесами. Коль скоро смолвишь всерьёз, что отрекаешься от этого титула.
— Вот уж фиг, — покачал головой Папа Римский. — Я достиг сего титула сам, и служба Господу моя то путь мой истинный, по нему я пойду и далее. Мне там такие деньжищи отваливают!
— Что ж, похвально... Но речами престранными смуту гадкую навели вы в рядах моего народа. Да со мной говорите вы в тоне отнюдь не простительном. Посему! — решил Сидящий, рукою взмахнув по-царски. — То, что казни для вас не будет, то сдержу я. Но склониться предо мной вы обязаны, дабы вымолить прощенья за дерзость. Преклоните колена к полу да челом его тверди коснитесь, и тогда пощажу вас, заблудшие, да отпущу из своего чертога!
Нахмурился Теофил немедля, заслышав словеса такие, поднял голову пуще, глядя на Сидящего мрачно, — да заместо того, чтоб согнуться в поклоне и впрямь, лишь сильнее расправил плечи, гордый станом, очами жуткий. Не склонились и товарищи прочие, Папа Римский насупился пуще, Теофилу подобный видом, руки вынул из карманов плаща, будто отпор дать готовый отныне; остальные стояли серьёзные, как один все прямые, уверенные, и во глазах их никоего страху не было, лишь непреклонность воли свободной горела из очей сих отчётливо.
— Вы, верно, меня не расслышали. — Произнёс Сидящий с угрозою, и пальцы тонкие дланей его сияющих подлокотники сжали медленно. — Склонитесь пред вашим Господом! И так и быть, пощажу вас, неверные!
— Ты не указ нам, — произнёс Теофил серьёзно, в упор глядя на управителя высокомерного, злого. — И на колена пред тобой мы не станем. Что хошь делай нынче, сердешный. Мы — свободный народ, и останемся в рост. А ежели тронуть ты нас лишь вздумаешь... Не отвертишься боле. Ведь ныне достиг я Небес, до коих рвался уж прежде по душу твою. Не упомнишь, на кой? — да и ответил сам, ухмыльнувшись мрачно: — Да чтоб набить тебе морду, вестимо.
Ничего не ответил Сидящий, глядя на Теофила смелого да на товарищей его под стать, — а засим вдруг совершил немыслимое, таковое, что никто и не видел доселе: опёршись о подлокотники тронные, встал с престола, внушительный ростом.
И нахмурился Теофил лишь пуще, да напряглись и остальные товарищи, все отпор оказать приготовились, насторожившись да сжав кулаки.
Но ничего не соделал Сидящий, ибо возглас внезапный раздался вдруг из-за трона:
— Отец!
Притихли все тотчас, затаили дыхание толпы ангельские, обернулся Сидящий молча, и поднял брови Теофил удивлённо, ибо узрел, что вышел из-за престола обширного Ешу неожиданный, в одёже той, в коей клуб ночной недавно покинул; спокоен был стан его стройный, власы длинные ниспадали на плечи, мудр взгляд был очей пресветлых, устремлённый на товарищей ныне, — а во лбу, что за диво, рогов боле не было, гладким было чело Сына Божиего.
— Будь мудр, Отец, — продолжил Йешуа речь свою, остановившись подле престола да одёжи рукою придерживая. — Пусти их. К чему эти жертвы безвинные? Охранители мира наземного стоят пред тобою ныне. Что не клонятся — пусть, ведь большинство из них и вовсе падшие. Великодушным себя окажи. Да по заслуге воздай, не по обиде собственной.
Хмыкнул Сидящий, взглянув на мужчину с высоты своего роста внушительного, а затем и смирил свой гнев, опустился на трон обратно да повёл рукой повелительно, молвил мирно:
— Что ж, во словах твоих правда слышится. Пусть по-твоему будет. Ведь я Создатель всея мира сущего. За сохранность его я признателен. Отпускаю вас, защитники мира. Гавриил, — обратился засим лже-Создатель к архангелу, что стоял во стороне, как и прежде, держа руку на рукояти меча да наблюдая за происходящим спокойно. — Проводи их до выходу. Да дело ещё для тебя осталось. Там, где Дворец Правосудия зиждется, для нас ныне зримо блудилище, что возвратил Асмодей в сей град недавно вновь. Поди туда да спустись на этаж самый нижний, что ниже даже подвалов тюремных. Да союзников по битве минувшей с собой возьми, — Сидящий повёл рукою на Теофила с иными товарищами. — Пусть посмотрят тоже.
А вот какой разговор состоялся уже после данного момента между Теофилом и Шайтаном:
— Я вспомнил тут давеча... — Теофил засунул руки в карманы шорт, о косяк дверной плечом опёрся. — Как токмо и смог-то! Да само оно из памяти выплыло... Ты молвил тогда, во лесочке. Давно-о это было, когда лишь только мы с тобой познакомились.
— Так, — подбодрил Сатана сию речь, внимательно слушающий.
— Ты сказал... — Теофил поглядел на него внимательно. — Что Бога, того, не на Небесах, а в себе самом искать надобно.
Дьявол кивнул утвердительно, наблюдая очи друга задумчивые.
— Уразумел я, видать, — произнёс козлоногий ровно. — Уразумел, чего это значит. Но ты сам... разумеешь сполна?
Усмехнулся Сатана беззлобно, склонил голову снисходительно на бок.
— Тео, — произнёс он с улыбкою. — Я живу на этом свете с изначалу начал. Как думаешь, разумею ли? Разумею ли, наблюдавший Сидящего? Я супротив него бьюсь, рыжий бес. Супротив его гнёта. А Отца своего... — и прижал князь Тьмы длань ко груди, прямиком к сердцу бьющемуся, — ...я почитаю и люблю сердечно.
Под "Отцом" Шайтан имел в виду Абсолюта.
Итак, засим наблюдаю я довольно очевидную картину: Триединого Яхве истинным Создателем Сущего считает мало кто из наших. Кто-то и вовсе демонизирует его: считает одним из нас, свой вывод обосновывая тем, что Яхве жесток, безумен, жаждет войн да собирает гаввах. Однако выше я уже описал подробно: гаввах он не собирает, а пытается добиться любви; а то что жесток да безумен - разве делает это его демоном? Ведь мы - Тьма - не зло, как и Свет не добро. Где же сказано, кем же установлено, что истинный Бог-Творец это непременно справедливый да святый папочка? Кто это сказал, да ещё и так громко, что все подхватили это да уверовали? Нет же, нет, вот он, ваш Бог, люди! Вот он, наш общий создатель: самый главный Молох, самый главный Зверь! Жесток, бесчеловечен, травмирован да одинок, и жаждет любви, но выбивает её изо всех нас силой. Вот он, Бог-Создатель! Тот, кто действительно сотворил Сущее, но тот, кто является лишь олицетворением Первобога, проявленным базовым триединством "Дух-Тело-Разум".
Даже архангел Гавриил в своё время усомнился в истинности Создателя, когда достиг чина архистратига и явился на церемонию посвещения, в том числе для того, дабы исполнить свою давнюю цель: взглянуть Богу в глаза.
Отрывок из шестой летописи:
— Где Бог? — вопросил Гавриил мрачно, с претензией явственной. И стихли тотчас овации бурные, на нет сошли, замерли чины ангельские растерянно, напряжённо, глядя на архистратига своенравного все как один; Рафаил да Уриил поднялись следом, в полный рост выпрямились, посмотрели на товарища спокойно, на Михаила перевели взгляды в тишине всеобщей.
Нахмурился чуть Михаил, глядя на Гавриила в ответ златом очей строгих, а затем голову на бок склонил чуть, руками развёл плавно, чинно, сошёл по ступеням немногим неспешно вниз, статный, грациозный да плавный во движении каждом, взгляда сурового не спуская с белокрылого архангела, а после обернулся назад да рукою левою повёл указующе, провозгласил ровно:
— Узри да склонись пред Отцом нашим, что чествовать тебя пришёл ныне.
И воссиял вдруг свет ослепительный да яркий, таковой, что будто разом сотни солнц белоснежных отверзли ядра; закрылся локтем руки правой Гавриил мрачный, зажмурившись невольно да сердито, и примеру его Уриил с Рафаилом последовали тотчас; отшатнулся архистратиг на пару шагов назад от света неистового, мантией серо-синей качнув в такт движенью резкому, замер на месте, рукою закрываясь как прежде, да миг спустя спал свет пронзительный, утихомирился да угас, и Гавриил, руку опустив да взглянув свободно вперёд, обомлел тотчас с друзьями вместе, замер, уразуметь стремясь зрелище верно: посередь, на тверди, куда ступени вели немногие, во клубах дыма да войлока облачного, что окрест разошлись да разверзлись, престол великий высился, а вкруг него, со сторон, двадцать четыре престола иных, поменее; на двадцати четырёх престолах сих боги сидели многие, для всяких религий да верований значимые, для народностей разных знакомые; окрест серафимы с херувимами были, и полыхали серафимы шестикрылые огнём неистовым, пламенели подле престола главного, прикрывая тела крылами, херувимы рядом стояли тетракрылые, и очей исполнены были несметных, что распахнутыми свободно зрили на тверди Небесной, на земной же закрывали веки да пропадали будто; офанимы-колёса порхали над главами их, очами многими зрили вперёд, крылами в количестве разном бередили воздух; посередь херувимов с серафимами — четыре животных, очей исполненных, первое льву было подобно, второе — тельцу, третье лицом обладало человечьим, четвёртое было аки орёл летящий; твердь пола во стекло обратилась сверкучее, а прежде престолов всех, справа да слева, столы стояли железные, пара, сплошные во своём устройстве, будто какие коробы, и сидели за столами сими незнакомцы иные, на рычаги да кнопки нажимали на панелях-столешницах, рождая механизмом сим молнии, громы да гласы, но не видать особливо было ни рулевых, ни панелей корабельных за четырьмя светильниками огненными, по два во стенках передних столов сих, сияли лампы округлые эти неистово, так, что светом сим слепили знатно да разглядеть рулевых пуще не позволили; но не глядел Гавриил на многообразие это и вовсе, лишь беглым взором окинув явления, ибо глаза он на иное таращил, рот приоткрыв чуть да на месте застыв поражённо: на престоле центральном да вышнем увидал он Сидящего, и сей Сидящий видом своим подобен был камням яспису да сардису разом, но цвету белого, будто в одёжу облачён какую, но не имеющий ни лика, ни плоти, лишь сияющий подобно алмазу да великий в росте; вкруг престола его радуга, смарагду подобная, царила сиянием, во руке правой держал Сидящий на престоле книгу некую, написанную внутри да отвне, и была она аки квадрат железный, с экраном светящимся посередь, на коем текст прочесть было возможно сзади аки спереди; недвижим был на престоле Сидящий, лишь главу повернул чуть правее, что ликом не обладала никоим, ибо плоти не имела привычной; и сила от сего Сидящего исходила немыслимая, таковая, что едва ль не сбивала с ног, ибо будто бы волнами незримыми оглушала вкруг, робеть заставляла своим непомерным величием. Повернулся так Сидящий да на Гавриила обратил взор незримый, а чины, толпящиеся подле стен, пали на колена тотчас подобострастно, трепетно, да так и остались павшими; рухнули на колена Уриил с Рафаилом следом, во все глаза глядя на Господа истинного да великого, лишь Гавриил в полный рост остался, прямиком в лик сардиса да ясписа зрящий, туда, где очи должны быть точно, — но не видно сих очей, будто нет их и вовсе у Господа.
— Здравствуй, Гавриил, — молвил глас внезапный, словно бы трубный, идущий изнутри да отвне, из множества голосов состоящий.
— Ты... — выдавил Гавриил с трудом, взгляда не сводя с Сидящего. — Кто?..
— Я есмь Альфа и Омега, — ответил глас множественный. — Начало и Конец, Первый и Последний. Узреть меня алкал ты, дитя моё, и вот предо мною ты тотчас. Гляди на Господа твоего, душа разумная, ибо Он глядит на тебя. Коли молвить ты жаждешь — молви. Но безмолвию я без отличия внемлю.
Но ни слова иного не мог произнесть Гавриил, всё стоял он да смотрел на Господа, глазам поверить не в силах да словес не находя никоих; да затем собрался с мыслями пуще, вопросил ровно, твёрдо:
— Где очи твои, Боже?
— Повсюду, — незамедлительно прозвучало в ответ. — И коли жаждал ты во мои очи взглянуть беспрепятственно — вкруг себя обратись да на всё разом, что пред тобой, посмотри.
— Но чем ты зришь... на всё, что есть во свете этом? — не устроил Гавриила ответ таковой, в упор смотрел он на Сидящего на престоле великом, не страшился, не восторгался, не трепетал.
— Вот сим, — ответил глас Божий кратко; и проскользнула вдруг от престола ко ступеням зеркальная твердь, объяла собою ступени, к ногам Гавриила простёрлась немедля, а тот склонил голову невольно, растерявшись слегка да на шаг от неё отступив, и узрел вдруг, что воззрились на него из зеркала этого глаза его же, его же, Гавриила, усталые, печальные, злобные, исполненные муки очи; вмиг сердце во груди сжалось странно да жгуче немыслимо, выпрямился архистратиг вновь, отвратив взор от глаз своих да на Сидящего поглядев затем мрачно, произнёс твёрдо, с хладом неким во гласе:
— Коли так... Знать, видел ты всякий грех, зверя всякого, что довелось мне за жизнь мою повидать.
— Несомненно, — раздалось немедля в ответ.
— И всякий зверь таковой убивал, ибо нет в его сердце ни Света, ни любви, ни жалости. Так и скажи ты мне, Боже... — ожесточился взгляд Гавриила лишь пуще. — Приказ твой был град Содом сравнять со твердью земною, будто в стенах его и впрямь никоих не было праведников. Но «не убий» — вот твой завет, один из многих! Какой же ты Всемилостивый да Всесвятый, коли сам — наипервый убивец?
Ахнули толпы чинов ангельских подле стен да сзади, нахмурился Михаил строгий да статный, что стоял позади Гавриила да глядел на него задумчиво, молча; а глас трубный да множественный ответил невозмутимо тем временем:
— Я грех искоренил да порок. То не люд был, а звери дикие.
— А дети малые? — не унимался Гавриил под взорами сотен, стиснув кулаки во злобе сдержанной. — Младенцы и вовсе, коих жёны во слезах уносили от Огня Небесного в день роковой?
— То дети Зверя, — непреклонно раздалось в ответ.
— Но когда б их взрастили не звери!.. Во семье, греха не ведающей!.. Души невинные, жизни ещё не разумеющие даже! Загублены твоею рукой!
— Сие есть жертва невеликая во имя блага общего.
— Что?.. — опешил Гавриил знатно, на шаг отошёл даже назад. — Да когда для тебя, Святый Боже, жизнь души разумной прекратила быть ценностью?..
— Ты упрекаешь Господа своего, Гавриил? — ожесточился едва заметно глас трубный да множественный, иначе зазвучал отныне, не столь приветливым. — Я есмь Закон надвышний, и слово моё для тебя что истина. За речами скверными и ранее был ты замечен, а ныне в лицо говорить мне сомнения смеешь бесстрашно; коль при мне ты на небесах, Гавриил, так исполняй мою волю исправно, иначе повод помыслить есть, что Люциферу подобно ты выйдешь предо мной супротив. Низверг Михаил Люцифера, но с тобою иначе управится: лишит тебя крыл да во неволю заточит, что в Шехакиме близ Эдема чернеет, ибо я не потерплю смутьянов, особливо имеющих чин.
Ещё более оторопел Гавриил опосля слов таковых, во все глаза он глядел на Сидящего, дар речи утратив и вовсе, да слушал молча, невольно, как воспевают Господа четыре зверя подле его престола, восклицают единовременно да без конца: «Свят! Свят! Свят!»...
— Ты поборник греха, — продолжил Сидящий гласом грубым, жестоким да хладным. — Ты узрел его сполна, юнцом будучи, путь избрал для себя засим единственный: воздавать по деяниям всякому да мир наземный стремить ко святости. Но грешен сам, ведь гордыня сидит в тебе явственно и предо мной тебе велит не преклонять колен. Но я есмь Альфа и Омега, Начало и Конец, я создал бытие да душу всякую, и тебя, Гавриил, я также создал, ты Тварь Господня, Моё ты Создание, и коль отныне ты, как и мы, Сефирот, так преклони же колена смиренно да исполняй мою волю как все. А воля моя такова: всякий грешник противен да грязен, и коли святость да Свет отрицает упорно, так будет стёрт с лика тверди земной подобно граду Содому; всякий грешник, гордец, сластолюбец, вор, завистник и прочий иной, тот, кто мне непокорен да свой лик от меня отвернул, казни страшной подвергнутым быть обязан да наказан будет дланью моею сполна. Тот, кто словом меня помянет недобрым, кто Дьявола славит да идолов ложных, кто перечить мне вздумает, вольно пошедший наперекор, тот познает мой Гнев в полной мере да навеки лишится покою. Прежде уже низвергал я твердь земную да изничтожал житие человеческое, и ничто не отвратит меня от иного деянья подобного, коли я это нужным сочту. Преклони колена предо мной, Сефирот, дабы узрел я, что в помысле благом не лжёшь ты ни мне, ни себе.
Ничего не ответил Гавриил и на это, с минуту стоял он как прежде, таращась на Сидящего дико, а затем вдруг попятился странно, тревожно, испуганно, да прошептал гласом севшим, охрипшим:
— Это не Бог...
Обернулись на него Рафаил с Уриилом, на коленах как прежде сидящие, встревоженно поглядели на друга, а архистратиг отпрянул прочь, шлем из руки выронив, развернулся в панике, воззрился на чины несметные, что глядели на него растерянно да на коленах пребывали все тоже, аки рабы покорные да безвольные.
— Это не Бог!.. — выдохнул Гавриил обезумевший, обращаясь вкруг себя да то на одну толпу таращась, то на иную, то на солдат, на серафимов пламенных, на херувимов, очей исполненных, на прочих, да повторял раз за разом одно, хватаясь за власы растрёпанные:
— Это не Бог!!.. Это не Бог!!.. Это не Бог!!..
Перехватили вдруг запястья Гавриила руки чьи-то сильные, остановили панику его, задержали, и узрел архистратиг Михаила пред собою статного да в близи немыслимой, дёрнулся было, воззрившись на него дико, отчаянно, прохрипел испуганно:
— Это...Не Бог!..
— Гавриил, — произнесли уста строгие да тонкие ровно, с нажимом явственным. — Замолчи.
— А ты!.. Ты!.. — зверем бешеным глядел Гавриил на архангела, кулаки стиснув злобно, бессильно. — И впрямь бы крыла мне отрезал, приказ заслышав таковой от Господа?!..
Не ответил Михаил поначалу, всё стоял да смотрел сверху вниз на архистратига разбитого, злого да скорбного, до боли запястья его сжимая в пальцах, во глаза смотрел его обезумевшие, тёмные, очерченные кругами болезненными, на дыхание тяжкое, срывающееся с пухлых да приоткрытых уст, едва ли не искажённых в оскале, да затем и ответил серьёзно:
— Да.
И будто рухнуло разом всё во груди Гавриила бедного опосля такового ответа; замер он, вдохнув судорожно да не сводя взгляда с очей золотых да жестоких, а после ощерился весь озлобленно, ядовито, отчаянно, да и бросил в сердцах, прошипел, выплюнул, роняя слёзы внезапные да горькие на хладный металл доспеха да прямиком во глаза Михаила глядя:
— Ненавижу... Тебя!..
Ничего не сказал Михаил на это, беспристрастным казаться стремящийся; дёрнул он Гавриила злобного на себя со всей силы, развернул, руки ему заломил безжалостно, вскрик вызвав яростный из надменных капризных уст, а затем разом на колена поставил несчастного пред Господом, отпустил, но вдавил тотчас с силой ногою ему во спину, к полу пригнул резко да грубо да так и остался стоять. Зашипел от боли Гавриил бедный злобно, руками упёршись в пол да голову опустив бессильно, воспротивился было, но надавил Михаил лишь пуще, бесстрастный будто и впрямь, сверху вниз преспокойно взирающий на страдания архистратига белокрылого; задрожали плечи Гавриила, облачённые в доспех обширный, пальцы напряжённые во твердь пола стеклянную ногтями впились, и узрел архистратиг униженный, озлобленный, горестный, себя в отражении пола, глаза свои дикие, тёмные, мокрые от нахлынувших слёз.
— Прости его, Отец Всевышний, — заслышал засим Гавриил глас Михаила строгого. — Он верен тебе и не хочет пасть, он всего лишь устал да смятён. Столь событий пришлось на его голову... Сжалься над ним да не губи. Отдых нужен ему да покой.
— В словах твоих есть разум, Михаил, — донеслось в ответ мирно, спокойно. — Да будет так. Преклони чело предо мною, Сефирот! — обратился глас трубный да множественный к толпам ангельским засим. — И благословен будет день грядущий! Восхвали Неизбывного да Предвечного, того, кто даровал тебе жизнь!
Обернулся Гавриил дикий мгновенно на толпы ангельские, на колена насильно поставленный, да узрел, как чины все, на коленах и так сидящие, опустили главы свои, ещё пуще согнули спины да как один все лбами к полу приникли покорно, без ропота, без возражений, немедля. Таращился Гавриил на них поначалу, дыша тяжело да руками дрожащими упираясь в пол, затем на Уриила взгляд перевёл молча, на друга своего тщедушного, что справа от него на коленах стоял; поглядел на него Уриил в ответ очами своими болезненными, а затем улыбнулся чуть, странно, с усладою нездоровой да тайной, опёрся руками тощими об пол да подобно прочим лбом во твердь его уткнулся послушно. В ужасе воззрился на него Гавриил бедный, растрёпанный, злобный, мигом к Рафаилу повернулся влево; тот посмотрел на товарища печально, сочувственно, да затем взгляд отвёл и примеру Уриила последовал. Опешил Гавриил ещё пуще, воспротивился было опять, да только ощутил вдруг затылком твердь подошвы сапога михаилова: вдавил Михаил с силою, грубо, бесстрастно да быстро, разом пригнул голову архистратига к полу да челом во твердь стеклянную уткнул без жалости, так и оставшись стоять отныне, с ногою на белоснежном затылке его; вдохнул Гавриил в ужасе, уразумев, что случилось, да узрев в близи немыслимой зеркальную поверхность пола, и лишь пуще слёзы горькие из глаз его вытаращенных хлынули, от обиды, унижения, отчаяния.
— Свят! Свят! Свят! — донеслось отовсель благоговейно, неистово, громко; то толпы ангельские, в поклоне склонившие головы, единым гласом хвалу Господу Всемилостивому да Великому твердить принялись жарко.
— Свят! Свят! Свят! — встали на колена двадцать четыре бога с престолов своих, простирая к Сидящему руки.
— Свят! Свят! Свят! — воспели серафимы с херувимами, пламенея да приникая к престолу великому.
Зажмурился Гавриил горестно, слушая сей гомон да возможности не имея выпрямиться, стиснул пальцами дрожащими твердь стеклянную судорожно да шептал под гул хвалебный хрипло, злобно да горько:
— Это не Бог... Это не Бог... Это...не тот... Бог...
"Это не тот Бог" - повторял архангел Гавриил, не в силах поверить, что надвышний Вседержитель да Создатель Сущего - жесток, бесчеловечен да зол.
Но вот что случилось спустя сотни сотен лет, во времена современные (отрывок из седьмой летописи):
Отверз Гавриил двери зальные неспешно, уверенно, прошёл вперёд, остановился тотчас, взгляд воздев на силуэт высокий, сияющий: стоял Молвящий посередь зала знакомого, серовато-белого, под куполом потолка высоты несметной, заложив руки за спину был он, спиною да полубоком к вошедшему, глядел в потолок задумчиво, во глубину недр космических, проплывающих в вышине размеренно.
Тотчас вдохнул Гавриил глубоко, едва узрел Господа, нахмурил чуть брови строгие, — ибо привычно обдало волною незримой от силуэта сияющего, силой да мощью оглушило немедля, свело нутро; да отвлёкся тем временем от созерцания одинокого Молвящий, оборотился к гостю неспешно, поглядел очами невидимыми.
— Вот ты и пришёл, наконец, — молвил Господь мирно, приветливо, и улыбка несдержанная зазвучала во гласе его отчётливо, торжествующая, довольная, странная. — Проходи же, ближе подойди, Мой воин верный. Во дверях не стой.
Склонил голову Гавриил почтительно, поклонившись малость да руку ко груди прижав, выпрямился засим, ликом мрачный, безрадостный, устремился к Создателю, стуча по полу каблуками сандалий кованых да звякая доспехом тяжким. Ощущая на себе взор Вседержителя пристальный, остановился Гавриил вскорости напротив Господа, подле, ростом малый пред высоким Создателем — едва ли до груди макушкой, али и того ниже, впрочем.
— Отчего воззвал ты ко мне, Великий? — вопросил Гавриил ровно, взглянув на Молвящего да отведя взгляд засим. — Молви, да внемлю.
Усмехнулся Господь, наблюдая архистратига с высоты роста внушительного, воздел засим голову, вновь в потолок посмотрел стеклянный, на россыпь звёзд да разноцвет туманностей.
— Красив космос, сотворённый Мною? — вопросил он спокойно вдруг.
Сощурил очи Гавриил малость, взгляд отведя уклончиво в который раз, ответил:
— Красив, о Великий.
— Всякий атом Мною взращён бережно, — продолжил Молвящий, любуясь на красоты вселенские. — В системы несметные выстроен. С нуля сочинял Я материю, дух, энергию. Прописывал с нуля всё то, что кажется люду привычным да обыкновенным ныне. Люд аки данность принимает жизнь, не замечая того, насколь сложный она механизм. Взять хотя бы телесность, — да и взмахнул вдруг рукою Господь небрежно, взглянув на Гавриила мрачного; тотчас возникли вокруг, в воздухе, схемы да картины некие, люд человечий современный по улицам града ходил, во парках бегуны сновали, детвора змеев запускала воздушных под лай собак на поводках цветных. — Человек пользует тело собственное, — поведал Молвящий, покамест глядел на сцены сии Гавриил задумчивый, наблюдал за сюжетом всяким, пестрящим движением люда, — ...мысля его обыденным. Но тело то — система слаженная, совокупность механизмов несметных. Движение конечности каждой, работа органов внутренних, обрабатывающих пищу извне, что отдаёт необходимое из себя телесности, дабы жила она исправною в мире. Защита организма от вреда внешнего, истребление бактерий да вирусов, — жизнь отдельная, клеточная, неподвластная взгляду людскому, но составляющая единство его сосуда физического, дабы дух живой мог управиться им безбедно. Центр системы нервной, — указал Молвящий на картину иную, где предстал взору мозг человеческий, плотью извилистый. — Что правит организмом сполна. Чрез него всякий импульс проходит, чрез него дух способен своим телом управиться, ибо мысль — энергия, сила великая, что объемлет всё Сущее, коль скоро дай ей свободу в том. Дух эмоцию рождает, чувство, что на телесности непременно скажется, да и тело породить способно эмоцию, но иного она будет толка. Живёт человек, не помышляет даже, что, дабы в жизнь его отпустить полноценным, денно да нощно работал Я над системою его организма, над системою духа живого прежде, дабы дух живой соединить с телесностью. Сколь дев дурнушками себя помышляют? Сколь сетуют мужи на наружность свою, коль что-то в ней их не устроит вдруг? Но никто не разумеет из них, что красив априори, что руками сотворён Моими с любовью да обожанием искренным. Совершенство красоты Творения... — воздел Молвящий руку неспешно, провёл по одному из образов, будто по экрану какому, где толпы людские шли по городскому проспекту, люд разный, столь отличный друг от друга наружно, но столь единый наружностью той же, по одному лекалу соделанной. — Всякий изгиб телесный изъявил Я с любовью художника, — продолжил Господь вдохновенно под взором Гавриила мрачного. — Всякую черту духовную изваял с обожанием скульптора. Всякий разум прописал со вдумчивостью писателя истинного, со тщательностью учёного знающего. Геном, — поглядел Вседержитель на ахистратига серьёзно. — Компонент-программа. На нём строится сущее. Им программируется организм живой, ведь во программе той прописан материал информационный нужный, что сотворит из себя систему. Неужто люд мыслит, что программа могла сама собою соделаться?.. — обратил Господь взор тоскливый на картины жития людского, заложив руки за спину, так стоял время некое, и смотрел на него Гавриил недоверчиво, размышляя над разговором престранным.
— Столь переменилось всё со времён тех... — продолжил Молвящий с печалью во гласе тягостном. — Ведь сколь ни бился Я над человеком, взывая к разумности, не слушал меня он, во грех устремлял свой путь. Раз стёр Я сотворённое Мною, будто художник рисунок свой неудавшийся, два стёр... Да повторялась картина прежняя. По итогу, порешил Я и вовсе оставить человека в покое. Отошли Небеса от тверди наземной подалее, в надпространства иные, дабы жил человек как знает, столь противящийся управленцам свыше. Но... — вздохнул Вседержитель тоскливо, опустил голову. — Разве это привело ко благу? Куда стремится мир, Мною соделанный? О, куда?.. Под надзором моим сотни планетарных твердей, человек из всех рас, Мною созданных, — мятежный самый. Повторится всё, как встарь, рухнет мир, на обломках его встанет новый, с листа чистого зачиная рисунок, дабы повторить его, увы, точь-в-точь. Смотри, дитя моё, — повёл Молвящий рукою плавно, взглянув на Гавриила хмурого, на образ указал иной: в лабораториях неких господа учёные сотворяли андроида, робота, что от человека не будет отличным, лишь минует время. — Во всякого из вас заложил Я Себя Самого, — произнёс Господь. — Умением да жаждою Созидания наделил всех вас. Человека Себе подобным соделал. Обязан человек Созидать, от малого начиная тот путь: а разовьётся духовно да умственно, так и миры Созидать сумеет, жизни новые, живые, действительные. Да гляди же, мой воин. Смотри, что делают. Роботов, себе подобных. Аки я — человека. Но лишь с огромною, с немыслимой разницей... Не по духовному пути человек пошёл. По физическому. Совратили его с пути истинного, от благого отвратили греховностью, запутался человек, неразумный, юный, трудностей испугался жизненных, возжелал их себе облегчить, — не покорить, не преодолеть, а облегчить, уразумей ту разницу. Благами себя окружил человек, технологиями, что за него будут жизнь его строить. Тогда как сам человек, совершенство творения, всемогущий да на всё способный, должен жизнь свою строить усилием собственным, развиваясь духовно да умственно. Трудность всякую сам преодолевать он обязан, ибо так взойдёт он к высотам, постигающий новое, возвышающийся духом да разумом... а не отправлять заместо себя технологии. Это путь к погибели, о, мой несмышлёный, бедный человек... Сидит в нём потребность Созидать, жизнь Создавать аки Я, миры новые, и сумел бы человек в том Мне уподобиться, когда бы духовность взращивал да способности развивал мыслительные. Мир созидал я мыслью, ибо мысль — энергия, сила, молекулы да атомы движущая. Развил бы человек свой разум, развил бы мысль, — и мыслью бы Созидал Живое. Но вместо этого... лишь машину бездушную человек делает. По образу своему да подобию. Но жизнь вдохнуть в неё не может, лишь оболочку сочиняя мёртвую. Страшно зрить Мне на это, — воздел Молвящий взор на знатоков учёных, в лаборатории собирающих андроида из механизмов отдельных. — Заполонит мир бездушность хладная. Изничтожит себя человек. Но Я не вмешаюсь, не окажу Себя. Что так, что эдак, не выйдет блага. Лишь наблюдать Нам осталось... как убивает себя человек, по образу да подобию Нашему с любовью искренной Созданный.
Вздохнул Молвящий, опустил голову горестно, так стоял время некое, засим опомнился, к Гавриилу оборотился мирно:
— Что ж, дитя Моё. Всё это тебе Я сказываю... но недоверие странное наблюдаю в очах твоих. То недоверие я вижу издревле. Не переменилось оно в твоём взгляде. Скажи же, что тебя беспокоит.
Хмыкнул Гавриил, опустив взор хмурый, подумал малость, засим ответил:
— В величии твоём я не сомневаюсь, Вседержитель. Ты покровитель наш да над чинами чин. Мятежных во мне нет настроений, так не оскорбись на слова мои следующие.
— Молви, воин Мой, не утаи правды, сколь бы горькой она ни была.
— Повествуешь ты складно, — поглядел на Господа Гавриил уверенно. — О системах, об атомах. Но известно... что Творец низошёл эманацией из вершины Древа Бытия Сефирот. Из Кетер он себя изъявил, из Ацилут прямиком. Ты же, Великий... — нахмурился архистратиг лишь пуще, наблюдая лик незримый сияющий, — ...В Брие с нами, порой — в Йецире. И в ДНК Человеческом... прописано имя некое. Коль ты Творец всея Сущего... назови своё имя, Великий.
И вскинул вдруг Молвящий голову сердито, решительно, руки из-за спины разом выкинув да в кулаки сжав, возвышающийся над Гавриилом шибко, опасный мощью своей да могуществом; попятился Гавриил невольно, узрев силу гнева Божия страшного, воззрился с опаскою, встрепенув крыла белые, руку вскинул опасливо, будто защититься силясь.
— Яхве... — прогрохотал глас Божий уверенно, когда шагнул Молвящий к архистратигу быстро, да и сжалась мышца сердечная во груди Гавриила, едва услышал он имя заветное, — ...это... — и рванулся вдруг Господь к архангелу, вперёд руку выбросив, — ...Я!! — да и схватил архистратига за запястье крепко.
И тотчас вдохнул Гавриил судорожно, глаза вытаращив: промелькнули пред очами его образы несметные чередою быстрой, от Начала Начал незапамятного, — и чернота кромешная, и три облака цвету разного, воедино слившиеся, и планеты да дали космические; возникали из «ничего» галактики да планетарные тверди, миры целые житие зачинали, системы строились до велика от мала, рыбы в океане заплавали, ящеры по Земле завились; а три руки, белая, синяя да оранжево-красная, расставляли планеты в системы жестами, передвигали да собирали атомы, ДНК составляли уверенно, совещаясь да варианты испытывая, — да прописала рука белоснежная в ДНК том из мосточков да палочек имя Триединства великого на языке сочинённом, «YHWH» начертала росписью. Закрутились водоворотом пёстрым и иные события, крыла бесчисленные, города Небесные, глаза вдруг мудрые чьи-то проступили из сияния яркого, в коем не было видно лика, обдали тотчас престранным чувством, всколыхнули мышцу сердечную, жгучестью болезненной стиснули, моргнули, веки смежили, сгинули; да и очнулся Гавриил, вынырнул из калейдоскопа событий, отшатнувшись подалее да дыша тяжело, воззрился на Молвящего очами дикими. Господь же не разжал захвата, лишь вперёд подался чуть за архистратигом отпрянувшим, остановился, глядя на него внимательно да согнувшись в силу роста внушительного.
Вероятно, у читателя есть вопрос: что делает имя Божие в днк человека, о чём речь? А данный факт объяснял, помнится, ещё Белиал во время нашего путешествия до вековых снегов Эдема (отрывок из шестой летописи):
— Спираль жизни истинная, — добавил Белиал гласом гулким под взорами притихших товарищей, держа пред собой улитку да опираясь о посох массивный. — Ход времён да Бытия Вселенского, о, Тенгри, Я есмь Ты, Ты есмь Я! Течёт чрез Тебя Бытие! Суть единая течёт чрез Нас! Нус! — рявкнул он громко, грубо, двинув посохом во твердыню скальную. — Руах! Пнеума! Абра Кад Абра!! — и опосля слов последних воздел шаман руку с улиткою резко ввысь, пальцы разжал когтистые, запрокинув голову чувственно, и взмыла ввысь из длани его улитка разом, в воздухе зависла тотчас, обернулась вкруг себя немедленно, раздалась вширь силуэтом спирали призрачным, без вреда для улитки живой, да вспышкою цветною резкой ослепило компанию тотчас, закрылись руками товарищи; а едва отвратили руки от лиц, ахнули все как один, ибо космос целый распростёрся над головами их, завихрения галактик вращая да сияя планетарными сферами, а спираль призрачная всё вила завиток свой и далее, во размерах немыслимая да поглотившая собой пространство; а средь космоса этого простёрлись вдруг от Белиала три пары рук иных, из спины его себя оказали, замерли дланями кверху, будто простор космический демонстрируя сим.
— Спираль, — молвил Белиал статный, поглядев на компанию вновь, стоял он посередь великолепия сего немыслимого, высокий, суровый, великий, и смотрели на него все, затаив дыхание, в ожидании речи новой, исполненной таинств вселенских.
— Золотое сечение, — продолжил шаман тем временем, обведя рукою окрест. — Идеальная пропорция, сокрытая во всём сущем. Число Фибоначии, как зовёт это люд. Число Бога. Одна целая, шестьсот восемнадцать тысячных. Или... Одна целая, шестьдесят одна сотая. Так оно выглядит. Производное из ряда последовательности, по коему крутит спираль Житие. Ноль, один, один, три, пять, восемь, тринадцать...
— ...Двадцать один, тридцать четыре, пятьдесят пять, восемьдесят девять... — вторили сему счёту невольно Гавриил, Азазель, Паймон, Анна, Закария да Маша внезапная, под удивлёнными взглядами остальных.
— И так далее, — склонил Белиал голову чинно. — Сия последовательность есть Золотое Сечение. Пронизана сим вся Жизнь. Симметрия. Вы наблюдали, сколь симметрична природа? Выверенная математически, идеально! То есть прямое доказательство разумной созидательной мысли, доказательство реальности Творца нашего, ибо непроизвольно ничто симметричным не выпадет. Немыслимо многое во природе развивается по спирали; по пропорции этой устроены животные, растения, явления всяческие, галактики да Вселенная целая. И мы с вами. — Белиал указал посохом на компанию подле костерка яркого. — Всякое тело несёт в себе счёт сей, мы выстроены по схеме этой. Мы все с вами, как и природа сущая, — идеал из-под руки Создателя. Мы — единое с вами да целое. Человек, ангел, демон... Одно да то же совершенное творение Божие. Но люд не видит столь очевидного... — шаман отвёл взгляд во сторону, задумавшись будто с печалью в очах пронзительных, а затем вдруг взмахнул рукою резко да и начертал за собою в воздухе, взгляд воздев, четыре буквы значительные: «YHWH», оставил висеть их дымом призрачным, обернулся к товарищам вновь.
— Йот-Хей-Вав-Хей, Тетраграмматон «Яхве», имя Бога-Создателя, — объяснил он серьёзно. — На иврите начертанное, и язык сей — язык писаний святых из древности. Внемлите словам моим следующим. Вот ДНК! — раскинул шаман руками, всеми четырьмя парами, и воцарилась над головами присутствующих картина призрачная, ДНК настоящая, великая, переплетающаяся меж собою лентами, объединёнными каркасом из мостиков. — Геном людской да и наш в том числе, — продолжил Белиал засим. — Код прописанный, аки программа компьютерная, заложенная в нас настройка. ДНК несёт в себе информацию об организме да его персональных особенностях, из поколения в поколения передаёт да водворяет в жизнь она прописанные в ней установки. Но вот на что я обращу внимание ваше, — шаман повёл рукою во сторону генома призрачного. — На мостики зрите ныне. Перемычки частые, скрепившие две ленты вьющиеся. В последовательности они строгой соделаны. Чрез десять, пять, шесть, пять, — то аминокислоты, как нарёк сие люди, соединения органические особливые, впрочем, о них бы вам подробнее Вельзевул поведал, то его стихия излюбленная. Запомните цифры эти. Десять, пять, шесть пять. А ныне обратимся к ивриту, на коем Библия истинная писана.
И вновь взмахнул Белиал руками множественными, да алфавит воцарил пред товарищами, буквы рядами стройными языка еврейского древнего.
— Всякой букве языка сего определённое число соответствует, — пояснил шаман. — А «десять, пять, шесть, пять», коль соотнести с алфавитом сим... — да покуда говорил он это, буквы нужные из списка сего возгорали огнём особливым, — ...произносит нам имя «Яхве».
Опешил Теофил знатно, совместно с прочими, окромя Азазеля, Паймона, Гавриила да Закарии, что прежде уже сие ведали; не всё разумел козлоногий, не искушённый в науках мудрёных да, что называется, «на лету» таковое не привыкший схватывать; но едва уразумел более-менее — рот раскрыл да глаза от удивления вытаращил, глядя на слово «YHWH», из алфавита буквами горящими выдавшееся да ставшее единым с прежним, что начертано был выше.
— И коль воедино слить четыре числа сих, — продолжал Белиал тем временем. — В один-ноль-пять-шесть-пять... да коль первые три разделить на оставшиеся, то бишь, сто пять разделить на шестьдесят пять... То узрим мы число Фибоначчи, Число Божие: одна целая, шестьдесят одна сотая. В ДНК человека живого!.. — шаман взмахнул рукою на геном великий, призрачный, — ...Имя Божие Творцом прописано! Да число его совместно с именем! Дабы люди узрели сие да, уразумев всё, молвили: «Воистину есть тот, кто Создал сущее!» Ибо роспись его на нас аки на картине художника истинного!
— Да иди ты!.. — выдохнул Теофил, сражённый услышанным напрочь. Папа Римский за компанию с ним таращился, всё глядел на ДНК обращающееся, что зависло в высотах космических, и разделял его потрясение монашек Ваня, рот раскрывший невольно; отец Энрико с интересом слушал, но без удивлений особливых, подле козлоногого сидя; дромадер Боня да Паймон с Азазелем глядели спокойно, размышляли о своём о чём-то, отец Закария недовольно зрил, Черносмольный с Сашей удивлялись сдержанно, даже Бафа притих как-то, у ног девушки мрачной сидя, глядел на простор космический да изредка ухом подёргивал; Маша ахала, вникая в речь сию, на Гавриила обернулась засим; а тот глядел на ДНК призрачное со всеми вместе, раздумывая всерьёз над услышанным, и в сердце измученном щемило болезненно, тоскою немыслимой сдавливало, покуда наблюдал архистратиг за тем, как обращаются ленты генома, единые мостками частыми.
— И к чему все войны эти... — произнёс Белиал засим, да во гласе его печаль неявная сквозила ныне. — К чему все распри да брань меж нами... О, люди! Люди! Да будьте зрячими!! — он воздел руки ввысь горько, закрыл глаза в одиноком страдании, изогнув стан да запрокинув рогатую голову. — Разумными будьте, любящими!!.. В вас теплится касание рук Создателя!!.. В Вас — Вселенной спираль обращающаяся!!.. В Вас шумливость лесов, простор небосвода великого!!.. В Вас — Всё, да во Всём — Вы!!.. О, люди!!.. Отчего вы себя да сущее губите?!.. Возлюбите, уразумейте, люди!!.. Вы совершенство, со Всем единое!!.. Друг другу кровные братья!!.. Завихрения галактик вселенских в себе навсегда несущие!!.. Да любовью созданные, изнутри в естестве пронизанные!!.. О, любовь!.. — открыл Белиал глаза, воззрился печально вглубь простора космического, на мерцание звёзд пронзительных, засевших в черноте небесной пропасти. — Нет науки мудрёней, искусства пылче, истины правдивей да величия больше, чем ты, любовь!.. Ведь с тобою созидал Творец!.. И пусто воистину то, что вне тебя суще!.. О, когда б уразумели люди!..
Я не разумею в нумерологии, однако ведаю, что она изучает коды Бытия. Белиал в своём рассказе демонстрирует одну из таковых кодировок. Иврит - язык с Небес, несколько видоизменённый людьми, это я помню прекрасно. Сим образом, в днк и впрямь зашифровано словно подписью имя Яхве, а то бишь, имя творца, Триединого Яхве Элохима, - тщеславного, несчастного, деспотичного отца, безответно влюблённого в своё творение да всякий день скорбящего от нелюбви да неприятия своих созданий, не могущего, согласно неким бытийным правилам свыше, действовать напрямую в физическом мире, да своими же действиями разрушающего всё вокруг, включая и любовь творения к своему Творцу.
Последней из весомых и заметных попыток вернуть люд к истинной вере был Йешуа Га-Ноцри, он же Иисус Христос. Чрез него Яхве попытался наставить люд человечий на путь истинный, поручил Йешуа молвить от своего имени да учить людей Святости, Праведности, Любви. Страшная смерть Йешуа была ожидаема и необходима, дабы люд уразумел свою греховность и вернулся к истинной вере. Да и впрямь помогло, но не надолго: учение Иисуса после его смерти начало распространяться, образовались церкви, христианство, которое начали насаждать силой. Но по итогу всё вновь развратили люди, а там уже и наши подоспели, извратили религиозные эгрегоры и стали их курировать. Надежды Яхве не оправдались, а Йешуа Га-Ноцри за великие заслуги пред Господом был вознесён как Сын Божий. Его историю я также рассказываю в летописях (в шестой).
А ныне Яхве окончательно засел безвылазно в своей резиденции на Небесах, и одному лишь ему известно, куда заведут его думы в таковом одиночестве да осуществит ли Господь задумку свою, придёт ли вершить Апокалипсис, о коем оповещал пророков. После вынесенного им же закона о невмешательстве в человечью жизнь Небеса были отозваны от земной тверди ещё где-то в средневековье, скрылись с глаз человека, а затем и мы, демоны, ушли с физического плана, по приказу Шайтана тоже от очей человека спрятались, и постепенно люд человечий лишь более стал забывать и Небеса, и Бога, и нас, оставив память об этом лишь в легендах и писаниях, которые для едва ли не большинства современных людей являются всё теми же сказками, ибо как человек мыслит? Чего не вижу - того не существует. Чудной ты, человек, чудной...
___________________________
Что хочу сказать в заключение. У меня как у Летописца, несмотря на то, что я архидемон, нет цели в своих летописях выставить кого-то лучше, кого-то хуже. Я документирую события да судьбы, анализирую их и Бытие, любуюсь ими. И всегда будут как те, кто выбрал Свет, так и те, кто выбрал Тьму: и первые нужны Бытию, и вторые, это единство и противостояние фундаментально да вечно, ибо так уж устроен "Я" - Первобог-Абсолют, сражающийся с собою самим да желающий любить и быть любимым.
"О, чья же вера верней?
Кто в какой западне?
А Бог - один, в темноте...
О, Слишком много имён
Для него одного,
А он - один. Просто Бог.
Запад или Восток?
Кто Шайтан, кто пророк?
А Бог - один - просто Бог"
(с) Catharsis - Рассветный Зверь.
