_____________
Пояснение для тех, кто тут впервые:
- Кто я? Азазель Аль-Калифа, архидемон Востока, ныне попавший в человеческое воплощение. И это, мать его, не выдумка.
- О чём моё творчество? Я пишу и рисую о реальных ангелах и демонах, Дьяволе и Боге, о тех событиях, что некогда были всерьёз; через своё творчество я стремлюсь донести людям правду о нашем мире, о мировой истории, о Звере и Святости, о Небесах и Адах, о смысле жизни и о том, что сокрыто с глаз.
- Как я узнал всё это? Я архидемон и я это Помню, а как Летописец, знаю всё обо всех. Я получаю откровения и видения, информацию извне и из памяти собственной души; и в этом я не один, ибо в сей мир угодил я вместе с Семиазой-архангелом, с коим мы всегда находим друг друга, во всех мирах: периодически мы также получаем одинаковые откровения независимо друг от друга.
- Какова моя цель? Открыть тебе, Человек, глаза, разум и сердце.
______________
Последней каплей, послужившей написанию статьи данной, выступила статья иная, очередная в череде подобных, на некоем из каналов здешних: вновь переврали мою биографию, уже и с жёнами людскими возлежал я совместно с иными ангелами, и вместо Люцифера являюсь предводителем Тьмы Великой; в общем, известное дело, дошли до дней нынешних лишь обрывки знаний истинных о Бытии, Дьяволе, системе Мирового Древа, о нас (о демонах) в том числе: как говорится, и смех и грех – встречать на просторах интернета человечьи фантазии о том, кто из нас чем управляет, как выглядит… Нет, фантазировать не запрещает никто! Однако подаются выдумки эти как истина самая истинная, и веруют в эти выдумки люди, а после плодят и свои.
Ежели представиться полностью: Азазель Аль-Калифа, Адов Лорд, Архидемон, керубим(херувим) падший, шеддим над шеддимами, шайтан над шайтанами, Ветер Пустынный, Хозяин Пустынь, Управитель земель арабских, египетских, иудейских, Эрец-Пелешет, Та-Кемет и Та-Дешер, и многих иных; воплощённый Восток, один из четвёрки Королей Сторон Света, Наставник, Хранитель и Летописец, Покровитель Искусств, Ремёсел и Знаний, Хозяин Востока Знойного.
Засим, считаю нужным рассказать, как же было оно на самом деле. Да, из жизни истинной своей я помню покамест не всё, однако уже очень многое, восстанавливающий усердно память свою духовную.
Историю жизни своей я описываю в своей серии летописей «Тлеющий Ад», начиная с шестой книги; но книгу читать долго, а статью уж побыстрее явно, посему – начинаю сказ:
На Небесах (что суть семь тонких бытийных уровней в мире Светлом) был сотворён я в числе множества первых созданных Господом Яхве ангелов, в паре с архангелом Семиазой. Изначально не имели ангелы детства, сотворены были уже взрослыми; лишь в дальнейшем, спустя века-тысячелетия, в Систему были внесены изменения, и ангелы стали созидаться организмом, претерпевающим процесс взросления, подобно ребёнку людскому. Однако ангелы из себя не рождают, ибо никто в здравом уме рождать не захочет, окромя человека, у коего нет выбора: на Небесах то не целесообразно, посему родители будущие отдают свою ДНК ради скрещивания в специальные центры, чрез кои также контролируют и прирост популяции ангельской, а из центров сих отдают родителям ребёнка готового чрез время некоторое, коего обязаны они взрастить да воспитать, как подобает.
Я же не знавал ни детства, ни мук взросления, и лишь ныне, в людском теле, узнал, что из себя такое отец и мать в отношении своего ребёнка; покамест не помню подробностей, однако помню то, что с изначалу самого уже были поставлены мы с Семиазой во главе ордена Григори, состоящего из подопечных нам ангелов-соглядатаев за житием человеческим. Мы были кураторами у людей, в обязанности наши входило наставничество, обучение человека различным ремёслам, наукам. Я был покровителем Искусств, Ремёсел да Знаний (коим остаюсь и ныне, будучи архидемоном), а Семиаза заведовал делом военным, полководец, наставник в Науках различных. Изначально Яхве мыслил воспитать человечество посредством таковых кураторов: туда же относятся и пантеоны божеские, приставленные во времена стародавние к человечьим народам: славянский, египетский, греческий, римский да иные. Божества сии – Элохимы-ангелы, все под началом Господа Вседержителя. Правда, потом войны начались меж пантеонами сими, ибо возгордились боги да власти возжелали большей, над миром целым. Много тогда разрушений на земной тверди последовало, да несметное число знаний, манускриптов, писаний да иных источников было утрачено в этих развалинах. Но Яхве вскорости прекратил сии войны, поубивав да наказав виновных за смуту.
Так вот, кураторы жития человечьего должны были воспитывать человека под началом своим, в строгости. То период был, когда ещё не отошли от земной тверди корабли Небесные совместно с Богом, да когда ещё не был вынесен закон о невмешательстве в жизнь земную. Посему все силы вышние выходили к человеку зримыми да чем-то необычным, «несуществующим» для человека не были.
Да также среди первосозданных был и Люцифер, а то бишь, Сатанаил, ангел, наиболее подобный Богу, отчего и лика его не было видать за светом, от него исходящим. Но в статье данной, пожалуй, не буду рассказывать истории самого Сатанаила, оставлю для отдельной статьи да перейду к моменту, когда Люцифер замыслил уже мятеж свой, ни с чем на Небесах не согласный, и, в частности да по большому счёту, с диктатом да зверством самого Господа Яхве, от коего страдали все, - да оттого к тому времени Сатанаил не был единственным, кто желал себе абсолютной свободы без господ над собой; многие из чинов ангельских тогда уже носили в сердцах да умах смятение, тайную ненависть к жёстким законам Яхве, посему Сатанаил так успешно и сторонников себе вербовать начал, из товарищей его все на сторону его встали, да помимо них набралось целое войско вскорости, а самых приближённых к себе Люцифер нарёк орденом Клипот. Вот во время то, когда ходил Денница тайно да вербовал сторонников, ко мне приходил он тоже, прямиком в одном из дворцов Хейхалот остановил меня словом, на лестнице серокаменной. К слову, херувимом будучи, за спиною носил я тетраду крыл белых, а борода, что ношу я-архидемон, тогда на моём лице отсутствовала, ведь не растут у ангелов бороды, такая особенность (хотя у некоторых элохимов она была в мире наземном, но это исключение).
Так вот, остановился тогда я на лестнице той, и долго глядел во глаза Деннице, что порой виднелись из-за света неистового; и не решался согласие своё ему дать, ведь сам тогда не разумел во смятении, как было бы правильней. На момент тот я, верно, не решился бы против Яхве выступить. Я не ведал попросту, как будет лучше. Я, как и многие прочие, наблюдал воочию диктат Божий да нрав его лютый, а уклад жизни нашей также душил меня, как и многих иных, но… Не решился тогда. Не дал согласия; Семиаза сошёл по лестнице, за рукав белый меня потянул, за собою пригласив удалиться. Как сейчас это помню. Потянул молча, бросив взор строгий, сдержанный, на Люцифера, стоящего подле лестницы. Я и ушёл за ним, простившись с Сатанаилом мельком. О, да неужто ошибкой было тогда не уйти с Люцифером?.. Но я б не ушёл без Семиазы. А что Семиаза мыслил насчёт мятежа, я, увы, пока что не вспомнил. Но что-то подсказывает, что он был против. Обрывки воспоминаний есть некие, смутные…
Не помню и того я, чтоб участвовал лично в войне, что разразилась после меж повстанцами да Небесами. Хоть убей, не помню, будто не воевал я. Семиаза, поди, сражался, ибо он полководец, архистратиг, ему надлежит это; а я на Небесах полководцем не был. Зная Семиазу, предположить могу, что он велел мне не ввязываться. Но это покамест лишь предположение. Я нацелен вспомнить это подробнее, когда сяду за написание следующих летописей. У меня так работает, у Летописца, назначенного Бытийной Системой документировать не-людскую мировую историю да биографии не-людей: сажусь за написание летописи – тотчас подключаюсь к каналу ментальному, связуюсь с информационным банком Вселенной, откуда все знания и считываю, потоком на меня в тот миг льющиеся, только и успевай записывать.
Итак, Сатанаил да войско его проиграли. Не по причине скудного мастерства в бою: Небеса природу их отторгать начали. Потому как, умом да сердцем от Бога отпавшие, Люцифер да соратники духовно меняться начали, природа их начала себя изменять на Тёмную. Посему забавный выходит факт: Сатана – не создатель Тьмы? Он создатель анти-миров Пекельных, но не Тьмы как явления и второй из двух частей единой Гармонии Вселенского мирового устройства. О да, это и впрямь так. Ибо Свет и Тьма в единстве есть Абсолют-Первобог «Я Есмь». И всё было предрешено да спланировано.
Сатанаила да соратников его скинули без крыл с Небес на твердь земную, где они окончательно преобразились в демонов да положили начало царству Сатанаила, с того момента - Сатаны, на Земле, в Ассии. А я на Небесах остался, и пал стократно позднее.
Так как же вышло, что пал я, всё же? О, а я ведь не собирался падать! Видать, так бы и тянул всё с этим, терпящий гнёт Яхве наряду со всеми. Но Сценарий Бытийный распорядился иначе, ведь так было нужно, так суждено мне было, я обязан был стать демоном да обязан оставаться им вечно, ибо мой это путь исконный, мне назначенный да мною любимый.
…А случилось вот как. Как уже я рассказывал, я был начальником наряду с Семиазой у ордена Григори. И в одночасье, уже сильно после падения Сатанаила, уже и после уничтожения Содома, что был под началом Бельфегора, да ряда городов смежных снарядами с корабля Небесного (подробно ситуацию эту также я описывал в летописях), и сильно после того, как Гавриил получил чин архистратига да архангела в ордене Сефирот, - в общем, много чего там уж наслучаться успело, - подопечные мои из ордена затеяли возлежать с человечьими жёнами. Лишь спустя века несметные узнал я, что подначил их к этому архангел Баракиил, управитель Небесного уровня Ракиа, исходящий из неких личных целей; нарочно настроил Баракиил их, заронил идейку, и подопечные мои возражать не стали: так начались их любодеяния с человечьими женщинами, однако никто не сказал моим ангелам, что жёны человечьи от них зачнут. А те и впрямь заимели бремя; и от таковых соитий народили нефилимов.
Нефилимы – полукровки от союза мужчины ангельского да человечьей женщины – вышли из чрев чудовищами редкостными. Ибо так работает оно, по крайней мере, и во времена те, и в века нынешние: семя ангела проходит чрез суть человеческую, и человеческие гены искажают ангельские. Нефилимы - в размерах своих великие, за спиною несущие пару крыл оперенных, однако при том на лик чудовищные: главы лысые, а на лицах нет глаз, лишь две пасти, из коих одна – чтобы терзать, вторая – чтобы молвить; начали тогда чудовища эти, инстинктом гонимые, пожирать всё да всех вокруг, чем воцарили на земле хаос лютый. Против них тогда выступило войско ангельское, вела его тетрада Хайот: Михаил, Гавриил, Уриил, Рафаил. Тогда, конечно, удалось перебить всех нефилимов, остановить разрушения страшные. Однако виновных нужно наказывать за их проступок. А кто виновен? Не только мои подопечные, но и, конечно же, я, да Семиаза тоже, ведь мы их начальники, отвечать за них мы обязаны. Хотя мы даже не ведали, что подопечные наши творят. Понятия не имели и вовсе. Баракиил нас нарочно подставил.
Мы предстали пред Господом Яхве, сидящем на Престоле в Хейхале. Пишу это – а у самого сердце сжимается люто от воспоминаний сих: ибо неистовая, страшная, неимоверная сила исходит от Вседержителя, даже у самых смелых вызывает пред собою отклик: всякий робеет пред мощью Создателя Сущего, как ни прискорбно это признавать мне, гордецу да спесивцу не меньшему, чем Сатана. Обнажённая энергия Духа, вот что это. Ежели сравнить, то – подобна пламени: огня ведь боятся? Коль рядом с тобою, читатель мой, костёр огромный внезапно взовьётся, оробеешь же, отпрянешь, щурясь от света да жара? Только вот энергия Духа Божьего – словно бы горяча да холодна одновременно: обжигает, а не понять, жар это испепеляющий или холод лютый. И страшная Сила сквозит от фигуры его, да от лика, коего словно бы нет за сиянием тем белоснежным, - словно бы нет лика, а взор тяжёлый при этом чувствуешь на себе, да так, словно бы на плечи твои лёг вес всего мира.
В общем, приговор для нас был суров немыслимо. А фантазия-то у Яхве исправно работает: каждый раз казнь какая-то новая, словно бы истязатель каждый новый раз инструмент свой с усладой меняет. И велено было так: меня – заточить в саркофаге чёрном, да захоронить под песками пустынными, в Дудаэле. А Семиазе… на это смотреть. Но на том о Семиазе я покамест рассказ закончу.
В день казни треклятой раздели меня донага, вырвали крылья, сковали по рукам да ногам да возложили в саркофаг раскрытый, на площади это было, на глазах у толпы несметной. А казнили меня мои сотоварищи, Рафаил средь них был, Михаил, разумеется, тоже. Я стенал да вырывался, напуганный, злой, с ликом, мокрым от слёз. Порой мне и впрямь хочется забыть это, но я всё помню. Да, это уже давно позади – но я всё помню так, словно бы это было вчера.
Закрыли надо мной крышку-плиту саркофага, а засим погребли в вышеназванном месте, на глубине внушительной.
И так и оставили.
Пожалуй, никогда более в жизни моей ничего страшнее не было.
Меня лишили всего, всех, кого я любил, а у тех, в свою очередь, отняли меня столь страшным образом; тебя, мой читатель, когда-нибудь погребали заживо? Так, чтоб не понарошку, всерьёз. Надеюсь, что нет. Но ежели нет – тебе меня не понять. Как не понять и то, насколь, оказывается, бывает тишина оглушительна. Да, те же слова, помнится, сказал Маммон Рафаилу в своём чертоге, порешивший… отомстить за меня? Не знаю, как относиться к этому.
Кромешная тьма. И гробовая тишь. Пишу эти строки – а самому больно. Казалось бы, уже отстрадал давно, а всё равно, стоить разбередить шрам заживший – болит, сколь бы ни минуло лет.
Думаю, не буду описывать подробно свои муки, всё равно нет до них никому дела. Впадающий в безумие, порой - в забытье, рыдающий, окровавленный, кричащий что есть сил в попытке дозваться до самого Бога, коему отныне всё равно было на верноподданного своего, на того, кто служил ему искренно с самого Начала Начал, но в одночасье ставшего для него… никем? Вычеркнутым из жизни Небес недоразумением…
Я провёл в своём заточении не одну сотню лет. Посему и говорят, будто спятил я, вышедший из неволи, кличут чокнутым. Впрочем, так именуют меня по разнообразным причинам, о них ныне не будем молвить.
Как же вышел я? Кто-то считает, что сам. Но нет, не сам. Меня вызволил Дьявол. Падший архангел Сатанаил, некогда приходивший ко мне в попытке убедить присоединиться к его воинству, ныне же – Сатана, ликом козлиный, рогатый, великий Князь Тьмы, носящий множество имён да правящий не только в мирах Пекельных, но и в мире земном. Вот как было это (отрывок из моих летописей, из книги седьмой):
Я не поведаю тебе о том, как горько мне было. Как мучительно я изводил себя несметными мыслями, ибо они лишь у меня и остались. Не сумею поведать о том, как хотелось мне умереть навеки, всякий день, всякий час, всякий миг... Я много думал о смерти... Впадал в забытье порою, уносился куда-то мыслью, и уж чудилось мне, что не здесь я, что далеко я отсюда, живу жизни иные, свободный, вольный... Но засим непременно возвращалась чернота кромешная, крышка гроба пред глазами оказывалась, и по новой умирал я опять, раз от разу, весь мир изведавший да иссмотревший мыслью, но не разумеющий напрочь, зачем. Но шло время... И спустя века сии несметные... я заслышал вдруг голос. Невесть откуда, невесть чей, зазвучал во сознанье моём глас мужеский, по имени меня назвал.
«Азазель» — услыхал я уверенное, открыл глаза, помышлявший опять забыться, в черноту воззрился испуганно.
«Кто здесь?..»
«Ты Азазель?» — настаивал голос.
«Да, я Азазель, всё верно!.. — прошептал я гласом дрожащим, слабым, разумея, что коль бы мыслил попросту, не произнося ни слова, всё одно, глас бы слышал мои ответы. — Кто ты?.. — вопросил я тотчас. — Откуда молвишь ты?..»
«То не важно, кто я, — сказал глас спокойно. — А то лишь важно ныне, кто ты́»
«Я ответил!..» — не уразумел я, отчаянный.
«Почто лежишь там тогда?»
«Ты глумишься надо мною, верно?.. Я под толщей песка, под крышкой гроба страшного, по рукам да ногам окован!..»
«Нет оков» — сказал глас уверенно.
«Есть!!.. — едва ли не крикнул я горестно, звякнув цепями на запястьях слабых. — Есть оковы!!.. Я звон их слышу!!..»
«Покамест не поймёшь ты, что нет оков... так и будут они тебя сковывать»
Ничего я не ответил на это, таращась в черноту да дыша тяжко, запрокинул голову, глаза закрыв горестно.
«Может, молвишь, что и тверди крышки гробовой надо мною нет?..» — вопросил я злобно в итоге, не веруя.
«Молвлю» — ответил тогда глас твёрдо.
«Уходи! Уходи, не терзай меня!»
«Я останусь тут до тех самых пор, пока свободным тебя не увижу»
Не уразумел я ни черта и вовсе, не могущий мыслить здраво покамест, отвернулся, зажмурившись да заливаясь слезами отчаянья, забылся вскорости, хоть и взывал глас далее. И продолжалось так время какое-то, не ведаю, сколь, да, навскидку, этак с дней осемь. Дней осемь я спорил с гласом о том, есть оковы иль нет, доказательств надёжных требуя; покамест не согласился в итоге, что, быть может, ошибаюсь и впрямь я, да нет оков никаких всерьёз.
«Я не сумею из беды тебя вызволить. — Изрёк глас терпеливый мужеский. — Лишь сам ты в силах себя спасти»
«Так и впрямь нет оков?..» — вопросил я с надеждой странною, коей, мыслил, уж нет в моём сердце.
«Всё верно. Уверуй искренно, и вера обратится явью»
Да и стал я убеждать себя отныне и впрямь, что нет оков на руках моих. Минуло в думах сих дней этак девять. На день девятый я и впрямь уверовал, убедивший себя железно. Воздел руки тогда, дабы вновь услышать звон кандалов, — но ни звука не услыхал и вовсе. Растерялся тогда я, дыша судорожно, ощупал свои запястья; а на руках моих и впрямь никоей оковы не было, сгинул металл страшный прочь, будто и сам в то поверил, что нет его.
«Как это?!.. Как это?!..» — едва ли не задохнулся я, будто в горячке какой запястья свои ощупывая.
«Ты сильнее оков всяческих, — молвил глас спокойно. — Как и мысль — великая сила, да особливо та, что рождена от духа волевого твёрдым разумом»
Ничего не ответил я, ощутив в тот миг, что и на ногах моих нет кандалов роковых; задышал лишь пуще, будто в какой истерике, упёрся дланями во крышку гроба сверху.
«Гроба нет!.. Гроба нет!!.. Гроба нет!!.. — зашептал я дико, шумно, гласом срывающимся, ощущая под пальцами твёрдость крышки надёжную.
«Уверуй, Азазель, — сказал глас настойчиво. — Слова пусты без веры».
Да ещё дней пять ушло на то, дабы уразумел я, наконец, что делать надобно: успокоил дух растревоженный, опустил руки, коими всё крышку роковую ощупывал; лёг так, глядя в черноту кромешную да в мыслях ясных расщепляя твердыню гроба на атомы, будто мыслью разводя их во стороны, прогоняя прочь; да уверовал в миг некий железно, что нет боле надо мной преграды, — а уверовав, сел разом, так, будто не ожидаю напрочь лбом тотчас во крышку воткнуться; да не воткнулся и впрямь, сел свободно, воздел голову резко, уразумев, что удалась задумка; да и вновь преисполнился пылкости, рванулся вверх, загребая руками песок, разрывая его да отталкивая куда-то во стороны, устремился всё выше да выше, задыхаясь от песчинок колких, вслепую рвался, глаза зажмурив, ни на миг не прекращал движения.
Да и разверзли руки мои дрожащие твердыню песка пустынного; свет солнца полуденного ослепил меня тотчас даже чрез веки смеженные; раскинув во стороны песок плотный, жаркий, да упёршись руками во твердь его, наружу выбрался я, закашлявшись, вдохнул глубоко да хрипло, пал наземь, плача, — да и раскрыл глаза. Резануло мне по очами немыслимо светом дневным, от коего прочно отвык я в черноте темницы минувшей; но хотел я глядеть немыслимо, на мир воззриться жаждал скорее, да посему, невзирая на боль сию, воздел голову, на песке лежащий, поглядел вперёд. Да и узрел я пред собою копыта ног козлиных раздвоенные, выше взгляд устремил, запрокинув голову пуще; а предо мною стоял сам Шайтан, сам Дьявол, таковой, каким и остался поныне; да уразумел я немедля, что его то был глас, говоривший со мной упорно, несмотря на мою несговорчивость, — а уразумев, на колена пал пред спасителем, зашептал горячо, клонясь:
— О, спасибо тебе, Люцифер!!.. О, спасибо, спасибо, Спаситель!!..
— Не зови меня именем этим, — услыхал я спокойное. — Да с колен поднимись, ибо ты не раб.
Повиновался тогда я немедля, кое-как встал на ногах дрожащих, ослабших люто за века минувшие; щуря очи, ибо больно смотреть было, да руками себя обхватив, будто зябко мне стоять без одёжи, оборотился вкруг себя я, взглянув на мир окрестный со слезами счастья на глазах печальных, да столь непохож был на себя нынешнего, бледный кожею да без бороды.
— Что за земли это, Спаситель?.. — вопросил я хрипло, обращаясь на месте да не веруя счастью собственному, ибо всё ощущал, всё слышал, всё видел, всё чувствовал: и горячий песок под ногами, и дуновение ветра знойного, и свет Светила великого, что жизнь да тепло дарует, всё, всё ощущал сполна, будто родился впервые на свете, да не неразумным младенцем, а уже разумеющим мужем. О, сколь великое счастье, друг мой... видеть, слышать да чувствовать... Сколь великая это награда, сколь немыслимое это блаженство... Жаль, что иной поймёт это тогда лишь, когда лишится того, что имеет...
— Это земли Востока Великого, — ответил мне Шайтан серьёзный, наблюдая меня внимательно. — Пески пустынные тебя приветствуют.
— Восток великий... Пески пустынные... — прошептал я жадно, дрожащий мелко, да не от хлада, впрочем, ибо в жар бросало и вовсе; вновь на колена пал, коснулся руками песка горячего, ощутил вожделенно, заливаясь слезами счастья, умирая да воскресая немедля, раз за разом, да по иному напрочь, нежели во гробу доселе.
— О, Спаситель... Я навеки тебе верен отныне... — произнёс я гласом дрожащим, едва ли в уме и вовсе. — Дозволь в ряды демонов встать... Дабы вечно услаждаться Востоком... Да быть супротив гнёта божия... Да любить всё сущее искренно...
Склонил тогда Дьявол голову, принимая просьбу, — и узрел я вдруг, как бледность кожи моей исполняется цвету иного, перенимает цвет песка пустынного, объявшего руки мои, когтистые ныне; да согнулся я тотчас от боли неистовой, пал наземь бессильно, уткнувшись ликом в песок; а при падении том узрел мутно кобру тёмную, что проползла невдалеке, извивая стан, да на меня скосила глаз золотой. Да изо лба моего рога козлиные тем временем выдались, загнулись кверху, залив кровью алою лик мой да песок окрестный; да и хвост засим взвился червём вертлявым, лёг наземь покойно, чёрный.
— Адов лорд ты отныне, друг мой. — Молвил Шайтан серьёзно, возвышающийся надо мной велико. — Твой дар люду я помню, заслугу твою пред свободой, познаньем да правдой. Иди и чествуй жизнь свободную, Хозяин Песков пустынных, шеддим над шеддимами, соглядатай Востока знойного, принёсший великое Знание.
Что за Знание, о коем упомянул Сатана? Видать, то, за которое в том числе казнил меня Яхве в довесок (ибо это тоже потом раскрылось): помнится, куратором будучи, учил я людей чуть большему, чем нам было дозволено. Наставничествовать было нам велено в строгих рамках, люд держать в стороне от знания большего, нежели ему положено. Шайтан оттого и приходил на Небесах вербовать меня: он видел, что не согласен я с законом Яхве, да что своё разумение имею на то, как должен человек развиваться: людей от многого держали в неведении, а я, молвя образно, нёс человеку плоды с Древа Познания, ибо считаю, что полноценным должно быть Знание для всех, не урезанным, ибо Знание в том числе равно Свобода.
… В общем-то, так я и стал архидемоном. И поначалу был я только Хозяином пустынь, Духом Востока, управителем Та-Дешер(Красная земля, необетованная), а Та-Кемет(Чёрная земля, обетованная) была тогда под началом Нахемы, архидемоницы-нагайны(ламии), что пала совместно с Сатанаилом и прочими да взяла себе Египет (в те древнейшие времена, когда Египет ещё не был арабским). Я Нахему-то невзлюбил, по ряду личных причин, со временем набрался сил, могущества, заимел Чертог в городе Аль-Кахира (Чертог возвёл мне джинн-ифрит Кахир, это отдельная долгая история, описана в седьмой летописи). Обзаведясь Чертогом(суть место силы архидемона, дом, его территория и обитель), я окреп в могуществе, и после пошёл войной на Нахему, возглавив воинство из моих шеддимов(духов пустынь). Сим образом, уверенно отвоевал у неё Египет, прогнав демоницу в Дельту (из-за этого ещё объединённый Египет раскололся надвое снова, на Мусур(Нижний) и Урису(Верхний), ибо всё, что происходит на тонком бытийном уровне, отражается на физическом и влияет на физический, а совместно с ним и на мировые события человеческого мира. Всё всегда взаимосвязано). Я взял себе Мусур, у Нахемы остался Урису; тогда то я и привёл в Египет свой народ, арабов, и Египет стал арабским, со столицей в Аль-Кахире(она же Каир, там мой Чертог) вместо Мемфиса(в Мемфисе был Чертог Нахемы, позже перекочевавший в Эль-Гизу). В общем, сим образом я окончательно стал управителем земель арабских, египетских, иудейских, Эрец-Пелешет, Та-Кемет и Та-Дешер, являющийся также одним из четвёрки Королей Сторон Света как управитель Востока и суть воплощённый Восток. Я не участвую в кампании Дьявола и Клипот по расчеловечиванию человечества, как и трое иных Королей (мои надёжные сотоварищи: Зиминиар, Гаап и Корсон), а являюсь именно Духом и Хранителем подвластных мне земель, - но, впрочем, это не отменяет того факта, что я такое же чудовище с извращённой наоборот душой, как и иные чиновники, ибо природа демона априори извращена; однако я, как и Великий Князь Тьмы, помимо отвратительного невежества вижу в людях прежде прочего живую душу, сражающуюся в индивидуальной борьбе, и до сих пор, являясь Наставником, не прекращаю попыток донести Знание до люда, дабы выдернуть человека из оков невежества, из глупости разума, которая, наряду со слабостью воли, стоит во главе всех грехов человеческих, - вот только знают об этом немногие, помня лишь "семь смертных", но не ведая, откуда те берут исток.
Да, ныне же я временно пребываю в человечьем теле, об этом я говорил в иных статьях; и в кульминацию Апокалипсиса я буду возвращён в истинное воплощение, а то есть, домой. И жду этого возвращения более всего на свете.
Вот как-то так.