- Нить, что не держит никого. Глава 7.
Сергей, на радость отцу, остался на даче до обеда субботы. Семья работала дружно, казалось, все размолвки и недовольства остались в прошлом. Теперь, когда отец перестал выказывать своё волнение, всем стало спокойнее.
- Бать, а что там с чердаком? Может, разобрать, пока время есть?
- Ну, давай разберём, - Иван Юрьевич поднял глаза к потолку. - Всё равно в огороде уже темно работать.
Лестница на чердак была крепкой, надёжно приколоченной к полу и к потолочному люку. Серёга взбирался и опускался по ней с детства «без рук», прихватив с собой старые игральные карты или плоскую, приятной тяжести, коробочку домино.
- Люба, пойдёшь с нами? - позвал он сестру, - давно, наверное, на чердак не лазила...
Девушка выглянула в дверной проём:
- А сам-то... С тех пор, как тебя соседский мальчишка в карты обыграл. Так разобиделся, что и дорогу забыл. Как там его звали? Сеня... Сава... Слава... Точно, Слава! - вспомнила сестра.
- Разобиделся, - улыбнулся Серёга. - На крепкое отцовское словцо обиделся, а не на соседа.
- Что-то я не припомню, - нахмурился Иван Юрьевич. - А ну-ка, напомните историю?
- Сейчас, конечно, смешно будет. А тогда, - повзрослевший сын покачал головой. - Мы, ребятня, тогда собирались все вместе, кто на дачах был. Человек шесть или семь, может. Играли в карты. И этот мальчишка, Славик, всё проигрывал сначала. Ну, знаешь, бать, так бывает, карта не идёт, и всё тут. Он уже и с погонами оставался, и в пьяницу без единой карты. А потом вдруг говорит: давайте, парни, на интерес играть? Мы переглянулись, какой тут, на дачном чердаке, можно интерес найти?
Отец слушал внимательно, Люба - приложив раскрытую ладонь ко рту, и едва удерживаясь от смеха.
- И вот, значит, Славик предложил, кто проиграет, тот трёхлитровую банку воды должен выпить. А нас азарт аж разобрал, какой-то хлюпик невезучий нам такое предлагает. Мы с парнями, само собой, согласились. Как думаешь, батя, кто продул?
- Неужели ты? - удивился Иван Юрьевич.
- Конечно, - медленно кивнул головой Сергей. - Тот проныра мухлевать, оказывается, умел, только в путь. Я проиграл. Сам понимаешь, слово пацана один раз нарушишь - и всё, больше не вернёшь. Позор на всю жизнь.
- Трёхлитровую банку выпил? - спросил отец.
- Да, батя. Сам можешь представить, что со мной было. Я до угла дачи еле добежал. Меня так выворачивало, думал, ни есть, ни пить полгода не смогу. Чуть весь ливер наружу не вывалился. И тут... - Сергей выдержал паузу - идёт отец. А я, понимаешь, блюю...
Все дружно засмеялись, кроме матери, застывшей в дверях.
- Отец меня, конечно, пальцем не тронул, но обложил таким трёхэтажным... Я таких словей в армии не слыхал, - парень вытер ладонью слёзы, набежавшие от смеха.
- Так вот когда правда узнаётся, - сказала Надежда Аркадьевна, входя в комнату. - А мы ведь, Серёжа, с отцом тогда о плохом подумали. На дачах жильцы частенько ставят то бражку, то перегон гонят. А некоторые ребята с детства у родителей та бак воруют...
- Не-не, мам, я тогда желудок прочищал, - усмехнулся Сергей. - правда ведь, больше там и не был ни разу, - он подошёл к высокой крепкой лестнице.
Чердак был похож на настоящую сокровищницу. Зеркало в человеческий рост, скрывающий от любопытного зрителя половину лица и часть руки.. Старая кровать, на которую складывали все изношенные и подтрёпанные матрацы, походила на сказочное высоченное ложе. Ковры с диковинными рисунками украшали стены. Пара сундуков стояли друг напротив друга, будто бросая вызов.
- Мам, хочешь залезть? - крикнул вниз Сергей.
- Нет, сынок, что ты, я уже не в том возрасте, - по голосу было слышно, что губы матери растянулись в улыбке.
- Мы с батей тебе поможем, правда? - он с ожиданием посмотрел на отца.
- Конечно, Надь, и в каком таком ты возрасте? - он слегка наклонился в проём, и жена увидела его красное от напряжения лицо. - Давай, я тебя здесь встречу!
- Ну, была не была, - махнула рукой Надежда Аркадьевна. - Подождите минутку, я трико надену. - Лицо мужа снова скрылось на чердаке. - Иду! - вскоре выдохнула женщина, и взялась руками за деревянную тетиву, к которой крепились толстые ступени.
Когда голова показалась на чердаке, она зажмурилась от неожиданно света. Кроме лампы, свисающей с потолка, отсветы бросала старинная керосиновая лампа.
- Вы что, эту старушку раскочегарили? - удивилась она, - Серёжа, всё, помогай мне. Я боюсь. Зачем только согласилась? Как буду слезать, не знаю... - запричитала женщина, схватившись за ладонь сына обеими руками.
- Мам, не переживай, ты же миллион раз по этой лестнице лазила.
- Вот именно, - согласилась она. - и было это миллион лет назад.
Иван Юрьевич с женой торжественно уселись на старинную кровать с резной спинкой в виде выпуклых виноградных гроздей и нежных завитушек лозы.
- Пап, - как в детстве обратился Сергей, - а чего такую роскошную кровать на чердак отправили?
- Так ведь, сынок, всё меняется. Стала в моде полированная мебель. А не деревянная, - мужчина провёл ладонью по почти настоящим ягодам.
- А как её вообще сюда затащить могли? Или сначала кровать поставили, а потом крышу крыли? - Сергей оглядывал чердак в поисках ответа на свой вопрос.
- Знаешь, сынок, в том конце, - поднятые брови отца указали на дальнюю стену, - потайная дверка есть. Сам понимаешь, дача, мало ли что. По ней, надо будет, можно сюда залезть и снаружи. Так-то...
Потом рассматривали богатство сундуков. Пожелтевшие кружева ручной работы, вышивки, большие и аккуратные, со множеством цветов, состоящих из бесконечного чиста крохотных крестиков.
- Это как вообще возможно такое? - удивлялась Люба. - Столько труда, столько времени... А теперь просто лежит вся эта красота на чердаке, - уголки её рта разочарованно опустились вниз.
Старые деревянные ложки, глиняные кринки, непонятные узкие ухваты, плавные веретёнца и стройные прялочки.
- Да... Богатства тут не меряно, - подметил Сергей. - Ну, раз уж мы залезли, предлагаю выкинуть вот этот мешок, - он достал длинное, как на дядю Стёпу, пальто с облезлым лисьим воротником и ещё большего размера хрустящий кожаный плащ.
- А ну, надень, - предложила Люба, ткнув пальцем в чёрный раритет.
Серёга потеребил слежавшиеся рукава, осторожно расправил воротник с острыми лацканами. Надел хрустящий плащ, и встал перед семьёй с грозным лицом.
- Снимай быстро, - не глядя на него, сказал отец. - не знаю, откуда это взялось... - мужчина провёл руками по лицу, будто пытаясь смахнуть навязчивую паутину времени.
Надежда Аркадьевна мягко погладила мужа по плечу, и кивнула сыну, что бы он скорее выполнил просьбу отца.
- Так что, выкидываем? - Сергей аккуратно сложил одежду и заглянул во внутрь мешка. - Тут ещё старый ватник, думаю, его доставать не стоит?
- Не стоит, - согласилась семья, и вещественная память о давно минувших днях утром отправилась на свалку - ограждённый деревянным забором большой, заросший голубоватой лебедой, участок на краю оврага.
***
Олеся старалась изо всех сил, чтобы не уснуть. Она два раза попила чай. Досмотрела нудный фильм до самых последних титров. Стояла у окна, завернувшись в ватное одеяло. Долгие часы ожидания доставали из памяти самые неожиданные картины. Вот бабушка вяжет длинный носок, то и дело поправляя круглые очки. Вот пятнистый Мурзик играет с клубком, заваливаясь на спину и поднимая все четыре лапы, мстительно пронзившие серую овечью шерсть. Вот сестра учит её плавать на котловане, уговаривая довериться воде. Но, как только Олеся «доверялась», тут же захлёбывалась и плескалась с отчаянием. Старшая сестра Ира заливисто хохотала, и заставляла её делать это снова и снова.
После мгновения, когда все три часовые стрелки встретились на цифре двенадцать, молодая женщина перестала различать грань между реальностью, фантазиями, и сном. Случайные события и лица переплетались с родными лицами и картинками недавнего прошлого, образуя причудливый узор. В конце концов Олеся уснула, свернувшись калачиком поперёк кровати и уткнувшись лицом в подушку мужа.
Осторожно повернулся ключ в замке, зацепившись бородкой за железную начинку. От щелчка молодая женщина проснулась, и потёрла глаза.
- Ты пришёл! Который час? - она попыталась сесть на кровати.
- Спи, спи, - ласково прошептал он, снимая куртку.
- Обними меня, любимый, - прошептала Олеся, и протянула обе руки.
- Я весь в бензине, сейчас в душ схожу и быстренько вернусь, - мужчина сам чувствовал резкий запах, исходящий от его одежды и волос.
- Фу-у-у, - сказала жена, и зажала нос рукой, - тебе и правда нужно срочно в душ! Я только на минутку глаза закрою, хорошо? Давай быстрее, не могу без тебя спать, - Олеся не могла вспомнить мутный и тревожный сон, увиденный накануне возвращения мужа. В памяти остался скользкий осадок, похожий на илистое дно старой обмельчавшей речки.
Скоро вернулся муж, обнял её мягкую, разнеженную, горячей рукой. Он смотрел на длинные голые тени деревьев за осенним окном, и долго не мог уснуть.
Вилор стал пропадать один или два раза в пару месяцев. Причины всегда были веские: ремонт машины друга, переезд знакомого с квартиры на квартиру, а то и заливка бетонного пола в гараже очередного счастливца. Олеся в этом не видела ничего подозрительного: её отец частенько пропадал в гараже, и тоже возвращался пропахший специфическими, сугубо мужскими, запахами. Она даже находила для себя маленькие радости, когда оставалась одна. Могла подольше поболтать по телефону с мамой, сестрой, или подружками. Сделать маску для лица или волос, поухаживать за руками. Постепенно она научилась засыпать без Вилора, и теперь даже не знала, во сколько он вернулся накануне. Ещё одним очевидным плюсом были его мягкость и обходительность, какое-то болезненное внимание к ней после его «деловых» вечеров.
Хоть аисты обычно прилетают весной, в эту семью щедрая птичка принесла девочку летом. Она родилась со светлым мягким пушком на голове и светло-голубыми глазами. Вилор с недоумением смотрел то на жену, то на дочь.
- Как так? - его лицо, покрытое оспинами, наливалось кровью. - Ты смуглая, темноволосая, кареглазая. Я тоже тёмный...
Олеся, не придавая большого значения словам мужа, с любовью смотрела на неземное чудо. Какая разница, похожа ли она на мать, отца, или бабку. Пролактин наперегонки с окситоцином циркулировали по её организму, разнося одновременно молочную реку и реку счастья. Малюсенькие ноготки на крохотных пальчиках, глазки без ресниц, и такие хорошо различаемые тонкие волоски над губой. Наконец, услышав сердитое сопение Вилора, жена взглянула на него.
-Ты чего? - улыбка Моны Лизы просто выводила его из себя. - Про гены ничего не знаешь? Она может быть похожа на твою мать, мою мать, на наших отцов, на наших дедов и бабушек. Генетика, - она провела указательным пальцем по чёрточке на лбу дочери, которая со временем обещала стать сердитой морщинкой.
- У нас не может быть голубоглазая светловолосая дочь, - категорично заявил мужчина.
Олеся протянула ему сопящий свёрток:
- Не нравится - иди выбери себе другую. Этого ты от меня ждёшь? - она прижала девочку к себе. Думаешь, я чужого ребёнка домой принесла?
- Я не знаю... - он оторопел от поступка жены.
- Иди, сходи в гараж, к друзьям, к подругам - не знаю, куда ты там ходишь, - продолжила Олеся, - и вернись снова любящим, внимательным и заботливым. - Она с едва сдерживаемым стоном поднялась, и запахнула халат на набухшей груди.
Прошла ещё пара дней, заполненных тягостным молчанием и кучей вопросов, старательно сдерживаемых мужем. И вот однажды утром, когда слабо и жалобно захныкала дочь, Вилор подошёл к кроватке. Он сел на корточки и принялся смотреть на сердитое личико сквозь деревянные прутья, как сквозь решётку клетки в зоопарке. Как вдруг девочка открыла глаза и посмотрела на него. Чёрные, как у его матери, как у его бабки, и как у него самого, глаза с любопытством таращились на него.
- Олеся, - он погладил по плечу жену, которая только задремала под утро, всю ночь ходя по квартире с малышкой на руках, - у неё мои глаза! Мои глаза!
- Вилор, дай поспать. Завтрак в холодильнике, - голос не имел оттенка, и от этого казался совершенно равнодушным.
- Но она же плачет! - возмутился муж.
- Так возьми её на руки, папаша, у неё же твои глаза, - так же спокойно ответила жена, и натянула одеяло на голову.
Дочь назвали Ириной в честь вредной Олесиной сестры.
- Я думала, ты будешь против, - с любопытством заметила жена.
Вся родня знала, что Ирина и Вилор недолюбливают друг друга.
- Ты, любимая, сама всё знаешь про свою сестру. Да, с характером ей не повезло. Да, и внешность с твоей не сравнишь, - жена с любопытством поглядывала на него. - Но она умная, с этим не поспоришь, - Вилор любовался курносым носиком дочурки, тайком радуясь, что его орлиный нос не испортит это миловидное личико. - А для девочки это значит гораздо больше, чем имя.
Супруги уставали оба, хотя с дочерью по большей части водилась жена. Иногда приходила Ирина, давая Олесе поспать несколько драгоценных дневных часов. Молодая мать уходила в спальную с благодарностью на замученном лице. А возвращалась всклокоченной и несчастной женщиной. От кормления грудью испортился цвет некогда смуглого с розовыми щёчками, лица. Волосы, что были гуще пшеницы в поле и чернее самой тёмной декабрьской ночи, лезли клоками, свиваясь в диковинное птичье гнёздышко в отверстии слива. Но Вилор напрочь запрещал стричь ей волосы, перебирая их пальцами, перед тем, как погрузиться в сон.
И вот, поспав несколько часов, Олеся с трудом возвращалась в реальность. В теле болело всё: налитые молоком груди чувствовали каждую заполненную протоку. Руки и спина от долгого ношения дочери ныли, локтевые суставы будто выворачивало наизнанку. Болела даже кожа головы от того, что Олеся иногда забывала причесаться, превращаясь в заботливую мать, которая так быстро забывает думать о себе.
- М-м-м, -хныкала она, охая и причитая негромко, чтобы не напугать ребёнка. - Лучше бы я не спала... Меня будто палками били... Так неохота просыпаться было, Ира, ты не представляешь! - она тыкалась лбом в плечо сестры, которая, успокаивая, начинала гладить её по голове.
- Ничего, ничего, потерпи ещё немного. После года легче будет...
- А ты-то откуда знаешь? - прижав ладони к лицу, спросила Олеся.
- Мама так всегда говорит, - успокоила её сестра. - Малышке ведь тоже тяжело. Может, у неё живот болит, или зубы, или глаза... Она ведь даже сказать ничего не может. Разве тебе её не жаль? - Ирина нехотя протянула свёрток сестре. - Держишь? Или не проснулась ещё?
- Держу уже. Поспишь с вами, - заунывно ворчала Олеся, готовясь к кормлению. - Вот как ты так можешь? Ведь она - чужой тебе человек, родила я его от чужого мужчины. А ты о ней переживаешь, как ей тяжело. А не обо мне, которую знаешь уже двадцать с лишним лет!
- Ох, Олеська! Материнство тебе ума не добавило, я смотрю. Вот я рожу, тогда узнаешь, что такое племянница. Или племянник, - весело взглянула на сестру Ирина.
- Ты чего, замуж собралась? - окончательно проснулась Олеся.
- При чём тут замуж? Говорю же, когда рожу... - как глупой маленькой девочке, объясняла она младшей сестре.
- Путеводитель здесь.