Я вспомнила последние месяцы беременности, бракоразводный процесс, его внезапную покладистость и уступчивость. Это не было раскаянием. Он просто нашёл новую жертву и хотел поскорее освободиться от меня.
Но при чём здесь София?
Я позвонила в полицию, объяснила ситуацию. Дежурный ответил, что заявление о пропаже ребёнка можно подать только через 24 часа с момента исчезновения, особенно если малыш с отцом. «Скорее всего, просто разрядился телефон», — предположил он.
Я металась по квартире, не зная, что делать. Звонить его друзьям? Большинство контактов остались в старом телефоне. Ехать к нему домой? А если их там нет?
Внезапно пришло сообщение с незнакомого номера: «Не переживай, с Софией всё в порядке. Телефон разбился. Привезу её завтра утром».
Я тут же перезвонила — «абонент не доступен».
Ночь я провела без сна, прокручивая в голове худшие сценарии
Что, если эта Юля — какая-нибудь сумасшедшая, одержимая идеей о ребёнке? Что, если они собираются куда-то уехать с Софией? Что, если...
В восемь утра раздался звонок в дверь. На пороге стоял Кирилл с Софией на руках. Без единого следа беспокойства на лице.
— Привет, — он протянул мне сумку с детскими вещами. — Всё прошло отлично. Она только недавно покушала.
Я забрала Софию, чувствуя, как дрожат руки от сдерживаемой ярости:
— Где вы были?
— У меня дома, — он пожал плечами. — Где ещё?
— А как же Юля и загородный дом? — я смотрела прямо ему в глаза, ища признаки лжи.
Он вздрогнул, но быстро взял себя в руки:
— Не понимаю, о чём ты.
— Я разговаривала с Севой, — мой голос звучал на удивление спокойно. — И с твоей мамой, которая думала, что ты на рыбалке. Без ребёнка.
Что-то мелькнуло в его глазах — страх? досада? — но он только усмехнулся:
— И ты им поверила? Забавно. Ника, это твоя паранойя говорит. Я был дома с дочерью, телефон разбился, когда я уронил его на пол в ванной. Пришлось одолжить у соседа, чтобы написать тебе.
— Даже сейчас ты продолжаешь лгать, — я покачала головой. — Знаешь, что самое ироничное? Все эти годы ты изводил меня подозрениями в неверности, а сам...
— А сам что? — он наклонился ближе, в глазах мелькнуло что-то опасное. — Договаривай, Ника. Что ты хочешь сказать?
Я посмотрела на Софию, такую беззащитную, и решила не обострять ситуацию. Не сейчас, когда он всё ещё имел законное право видеться с дочерью.
— Ничего, — я отступила внутрь квартиры. — Спасибо, что вернул её вовремя.
Следующие несколько месяцев превратились в молчаливое противостояние
Я не могла запретить Кириллу видеться с дочерью — суд определил его права чётко. Но каждый раз, передавая ему Софию, я переживала. Он это видел и, кажется, наслаждался моим беспокойством.
— Всё ещё не доверяешь мне? — спрашивал с ухмылкой. — Боишься, что украду нашу девочку?
Я не отвечала. Училась сдерживаться, показывая дочери пример спокойствия и достоинства.
Шли недели. София росла, начала говорить первые слова, делать первые шаги. Я вернулась к работе, нашла няню, постепенно восстанавливала связи с друзьями, которые растеряла за годы брака.
Однажды Лена пригласила меня в кафе
— «просто посидеть, без детей». София была с Кириллом, у меня выдался редкий свободный вечер, и я согласилась.
Мы сидели у окна, делились новостями, когда Лена вдруг замолчала на полуслове, глядя куда-то мне за спину.
— Что такое? — я обернулась, проследив за её взглядом.
За столиком в дальнем углу сидел Кирилл с эффектной рыжеволосой женщиной. Они о чём-то оживлённо беседовали, и он поглаживал её руку, наклонившись так близко, что между их лицами оставалось всего несколько сантиметров.
— Вот это номер, — пробормотала я. — А где София?
— Может, с няней оставил? — предположила Лена.
Я нахмурилась, вспомнив историю с загородным домом:
— Нет, у него нет няни. Он должен быть с дочерью.
Не раздумывая, я поднялась и направилась к их столику. Женщина заметила меня первой — сказала что-то Кириллу, и он обернулся, его лицо исказилось от неожиданности.
— Где наша дочь? — спросила я без приветствий.
— Ника, — он натянуто улыбнулся. — Какая встреча. Это Юлия, моя... коллега.
Юлия. Та самая?
— Очень приятно, — холодно кивнула я. — Повторяю вопрос: где София?
— С мамой, — Кирилл заёрзал. — У неё поднялась температура, и я решил не рисковать.
— И не предупредил меня? — внутри всё кипело, но я держалась спокойно. — Она больна, а ты развлекаешься в кафе?
— Ей уже лучше, — он явно злился, что я устроила сцену при его пассии. — Я всё контролирую.
Эти слова — «я всё контролирую» — столько раз звучавшие в нашем браке, вдруг приобрели новый зловещий оттенок.
— Позвони своей матери, — потребовала я. — Хочу сама убедиться, что с дочерью всё в порядке.
— Вероника, ты преувеличиваешь, — он понизил голос. — Это просто лёгкая простуда. Мама даёт ей жаропонижающее.
— Какое жаропонижающее? — я похолодела. — У неё аллергия на ибупрофен, ты забыл?
Он заморгал:
— Конечно, не забыл. Парацетамол, детский.
Но что-то в его глазах — мгновенная растерянность, попытка угадать правильный ответ — выдавало его с головой.
— Дай телефон, — повторила я. — Сейчас же.
Он неохотно достал мобильный, нашёл номер матери, включил громкую связь.
— Мама? Это я, — его голос звучал напряжённо. — Как там София?
— София? — в голосе свекрови слышалось недоумение. — А что с ней?
Кирилл побледнел:
— Ну, как там её температура? Спит?
— Кирилл, о чём ты? — она явно не понимала. — Софии здесь нет. Ты же сказал, что проводишь с ней выходные у себя.
Мир покачнулся. Я вырвала у него телефон:
— Наталья Петровна, это Вероника. Вы точно не видели сегодня Софию?
— Нет, конечно, — в её голосе появилось беспокойство. — А должна была?
Я повесила трубку и уставилась на бывшего мужа:
— Где. Моя. Дочь?
Кирилл выглядел загнанным в угол. Его спутница тоже занервничала:
— Кирилл, в чём дело? Ты говорил, что дочь с бабушкой.
— Да помолчи ты! — рявкнул он на неё, и Юлия отшатнулась, явно не ожидая такой реакции.
Я схватила его за воротник рубашки:
— Где София? Клянусь, если с ней что-то случилось...
— Она у Алины, — процедил он сквозь зубы. — Моей девушки.
— Какой ещё Алины? — я чувствовала, как нарастает паника.
— Это другая, — он отвёл глаза.
Юлия вскочила, схватила сумочку:
— То есть у тебя есть ещё одна девушка? — её голос дрожал от обиды и злости. — Ты же говорил, что мы с тобой...
— Я всё объясню, — Кирилл попытался удержать её за руку, но она вырвалась.
— Не прикасайся ко мне! — она развернулась и быстрым шагом направилась к выходу.
Лена, наблюдавшая за происходящим, подошла и положила руку мне на плечо:
— Ника, я вызвала полицию. Они уже едут.
Кирилл побледнел:
— Полицию? Зачем? Я же сказал — с Софией всё в порядке. Алина присматривает за ней, пока я... — он запнулся.
— Пока ты встречаешься с другой женщиной? — я чувствовала, как внутри поднимается волна ярости. — Ты оставил нашу дочь с незнакомкой, чтобы пойти на свидание с другой? И при этом годами изводил меня подозрениями в неверности?
Он сжал кулаки:
— Алина не незнакомка. Мы встречаемся уже полгода. Она любит детей.
— Полгода? Этого достаточно, чтобы оставить с ней ребёнка?
— Какая разница полгода-не полгода? — он нервно оглянулся на дверь, ожидая полицию. — Дай мне скорей телефон, я позвоню ей, скажу, чтобы привезла Софию сюда.
Я молча протянула ему мобильный. Он быстро набрал номер, но никто не ответил.
— Странно, — пробормотал он, набирая снова. — Она всегда берёт трубку.
Третий звонок, четвёртый — молчание. Лицо Кирилла исказилось от беспокойства, и впервые за всё время я увидела в его глазах искренний страх.
— Может, она в душе, — пробормотал он. — Или уложила Софию и прилегла сама.
В этот момент в кафе вошли двое полицейских. Лена быстро подошла к ним, что-то объяснила, и они направились к нашему столику.
— Гражданин, нам поступило сообщение о возможном похищении ребёнка, — строго сказал один из них. — Вы отец Софии Кирилловны?
— Да, — Кирилл явно нервничал. — Но никакого похищения нет. Моя дочь с моей девушкой. Всё в порядке.
— Вы можете связаться с этой женщиной, чтобы подтвердить местонахождение ребёнка?
— Я пытаюсь, но она не отвечает, — Кирилл снова набрал номер. — Странно, обычно она всегда...
В этот момент его телефон зазвонил. Он торопливо ответил:
— Алина? Где ты? Почему не берёшь трубку?
Мы все замерли, наблюдая, как меняется его лицо — от облегчения к замешательству, затем к ужасу.
— Что значит «больше не можешь»? — его голос сорвался. — Алина, не делай глупостей!
Я выхватила у него телефон:
— Алина? Это Вероника, мать Софии. Что происходит?
— Он лгал мне, — женский голос звучал сдавленно, словно сквозь слёзы. — Говорил, что любит только меня, что мы будем семьёй, а сам...
— Алина, где моя дочь? — перебила я.
— С ней всё в порядке, она спит, — всхлипнула Алина. — Но я не могу больше. Я думала, он любит меня, а он встречается с какой-то Юлей. Он такой же, как мой бывший — врёт, изменяет...
— Алина, послушайте, — я старалась говорить спокойно, хотя внутри всё переворачивалось от страха. — Где вы сейчас? Мы приедем за Софией.
— На даче, — её голос стал тише. — Он обещал приехать, когда закончит с работой. Говорил, мы проведём выходные вместе, как семья. А сам...
— Дайте мне адрес, — потребовала я. — Мы сейчас же приедем.
Она продиктовала адрес дачного посёлка в сорока километрах от города.
— Мы отправляем наряд, — сказал полицейский. — Они будут через двадцать минут.
Полиция довезла нас с Кириллом до дачи за рекордные полчаса
Всю дорогу он сидел, сжав голову руками, и бормотал:
— Она не сделает ничего плохого, она любит Софию, просто слишком эмоциональная...
Я не отвечала. Внутри была пустота, словно всё выгорело от страха и ярости.
Дача оказалась маленьким деревянным домиком на ухоженном участке. Когда мы подъехали, на крыльце уже стояла молодая женщина с заплаканным лицом, прижимая к груди заспанную Софию.
— Мамочка! — воскликнула дочь, увидев меня, и потянула ручки.
Я бросилась к ней, вырвала из рук этой незнакомки, прижала к себе, целуя макушку, щёчки, ручки — цела, невредима, моя девочка.
— Прости, — всхлипывала Алина, глядя на Кирилла. — Я просто не могла поверить. Юля прислала мне фотографии, где вы вместе. Сказала, что вы встречаетесь уже три месяца.
Кирилл застыл, словно не зная, к кому броситься — к дочери или к рыдающей любов.нице.
— Ты всё не так поняла, — начал он. — Юля ничего для меня не значит, это просто...
— Заткнись, — я впервые в жизни произнесла это слово с такой холодной яростью. — Просто заткнись. Ты использовал нашу дочь как прикрытие для своих похождений. Оставил её с посторонней женщиной, которую сам довёл до истерики. Ты хоть понимаешь, что могло случиться?
Он не ответил, опустив глаза.
Полицейские опросили Алину, убедились, что с ребёнком всё в порядке, и предложили отвезти нас обратно в город.
— Я подам на лишение родительских прав, — сказала я Кириллу, когда мы садились в машину. — И на ограничение контактов до решения суда.
— Ника, — он схватил меня за руку, — не делай этого. Я облажался, признаю. Но я люблю Софию. Не забирай её у меня.
Я высвободила руку:
— Любишь? Тогда почему использовал как прикрытие для своих свиданий? Почему лгал о том, где она и с кем? Почему подвергал опасности?
— Я не думал...
— Именно. Ты не думал. Ни о ком, кроме себя. Никогда.
Суд состоялся через три месяца
Я предоставила все доказательства — показания Алины, полицейский рапорт, свидетельские показания Лены и матери Кирилла. Он не оспаривал иск, только просил о возможности видеться с дочерью под присмотром социальных работников.
Суд ограничил его родительские права, разрешив встречи раз в месяц в присутствии психолога. Кирилл выглядел сломленным, когда выходил из зала суда.
— Я действительно люблю её, — сказал он мне на прощание. — Просто не умею любить правильно.
— Знаю, — я впервые за долгое время почувствовала не гнев, а жалость к этому человеку. — Но София заслуживает лучшего. И я тоже.
Пять лет спустя я случайно встретила его в торговом центре
Он был с женщиной и мальчиком лет трёх — копией Кирилла в детстве.
— Вероника, — он нерешительно приблизился. — Как ты? Как София?
— Хорошо, — я улыбнулась. — Она в первом классе, занимается балетом и рисованием.
Мы помолчали. Его жена стояла в стороне с ребёнком, настороженно наблюдая за нами.
— Я изменился, — вдруг сказал он. — Правда. Четыре года терапии. Антидепрессанты, когда было совсем плохо. Работа над собой.
— Рада за тебя, — искренне ответила я.
— Я понял, почему был таким, — он говорил тихо, словно боялся, что жена услышит. — Отец изме.нял матери всю жизнь. И я подсознательно копировал его поведение, хотя презирал за это. А потом боялся, что со мной поступят так же.
Я вспомнила его родителей — внешне идеальную пару, за фасадом которой скрывалась холодная войн@. Вспомнила, как мать Кирилла всегда проверяла карманы мужа, как он лгал, глядя ей в глаза.
— Мы все заложники своего прошлого, — сказала я. — Но у нас есть выбор — повторять его или нет.
Он кивнул:
— Я хотел бы когда-нибудь... если ты позволишь... увидеть Софию. Без психологов и социальных работников. Просто как отец.
Я посмотрела на его новую семью — женщина нервно улыбалась, мальчик прятался за её ногами. Посмотрела на Кирилла — постаревшего, поседевшего, но впервые за всё время кажущегося искренним.
— Может быть, — ответила я. — Когда-нибудь. Когда она будет готова.
Вечером того же дня я рассказала о встрече Игорю
— моему второму мужу, человеку, который никогда не проверял мой телефон, не устраивал допросов и не сомневался в моей верности.
— Ты правильно сделала, — сказал он, обнимая меня. — София имеет право знать своего отца. Настоящего отца, а не монстра из прошлого.
— Знаешь, что самое удивительное? — я положила голову ему на плечо. — Я наконец-то поняла, что никогда не была виновата в его ревности. Это не мои улыбки, не моя одежда, не мои разговоры с другими мужчинами вызывали его подозрения. Это были его собственные демоны, его собственные страхи и поступки.
— Проекция, — кивнул Игорь. — Классический случай.
— Именно, — я закрыла глаза. — Мы видим в других то, что боимся или не хотим видеть в себе. Кирилл обвинял меня в том, что делал сам. А я верила, что каким-то образом заслужила его подозрения.
Из детской донёсся голосок Софии, зовущей меня. Я поднялась, чтобы пойти к дочери, но на пороге обернулась:
— Знаешь, что самое важное, чему я научилась за эти годы?
Игорь вопросительно поднял бровь.
— Тень чужих подозрений не должна заслонять твоё собственное солнце, — я улыбнулась. — И в отношениях без доверия нет любви. Только страх.
Я вошла в детскую, где София склонилась над альбомом, рисуя яркое жёлтое солнце, похожее на то, что наконец-то засияло в моей душе, свободной от чужих и собственных подозрений.