Продолжение
Крик, доносившийся из раскрытых настежь окон, Никифор услышал ещё на подходе к дому. Замер на секунду, потом прибавил шаг, а вскоре он уже мчался во всю прыть, словно скакун на бегах. Груня вопила так, что соседские собаки подняли вой, а с деревьев посыпалась листва. И было страшно даже представить, что такого могло случиться, чтобы его обычно сдержанная жена подняла такой ор.
Рывком распахнув дверь, прямо в сапогах, Никифор ворвался внутрь и замер от открывшейся взору картины. В доме царил хаос. Весь пол был завален тряпьём, осколками посуды и прочими предметами обихода, а их сын, с раскрасневшимся лицом, продолжал опустошать ящики старенького комода, разбрасывая содержимое в разные стороны. Груня блажила, что есть мочи, хватала Алёшку то за одну, то за другую руку, падала, поднималась и, с ещё более громким криком, снова пыталась остановить парня.
— Что здесь творится?! — рявкнул Никифор, что было мочи. — Что за кавардак?! Половину села всполошили, с ума посходили нешто?!
Груня, не переставая кричать, бросилась к мужу и повисла на его руке.
— Ты глянь, глянь, что творит! Вырастили сыно́чка на свою голову! Опору на старости лет! Ой, горе горькое!
Опустилась на пол и зарыдала, обхватив руками голову.
— Алёха, хватит!!! — прогремел Никифор, проигнорировав завывания жены. — Сказывай, зачем бедлам устроил!
— Па..., па..., — начал было заикаться Алексей, но тут же сжал с силой кулаки и произнёс чётко и внятно. — Паспорт. Батя, моего паспорта нет.
Никифор глянул на вмиг притихшую Груню.
— Ты припрятала? Отдай!
Женщина поднялась, отступила на несколько шагов от мужа и отрицательно помотала головой.
— Отдай, говорю, — Никифор приблизился и поднёс к лицу жены кулачище размером с голову ягнёнка.
— Распишутся ить, — Груня ещё надеялась образумить мужа. — С ведьмой распишутся, в сельсовет намылились.
— Неси, я сказал!!! — гаркнул громче прежнего мужчина. — Живо!!!
Минут через десять Алексей, прижимая ладонь к карману, где лежал документ, прощался во дворе с отцом.
— Бать, я скажу потом, когда роспись. Придёте?
— Придём, сынок, беспременно придём. А мать, она смирится, вот увидишь.
Время, назначенное для регистрации вышло, молодых всё не было и что-то сродни тревоги начало зарождаться в груди Никифора. Он то вглядывался в конец дороги, то посматривал на жену, стоящую на крыльце здания и силился не показать волнения. Не к лицу разводить панику мужику, когда даже баба, и та спокойна. А Груня была не просто спокойна, она с трудом сдерживала рвущуюся наружу радость. Не сложилось значит, и слава богу.
На семенящую в их сторону, появившуюся из-за угла, старуху, Никифор поначалу и внимания не обратил. И только когда та приблизилась, узнал. Игнатиха! Рванул навстречу.
— Что?! Что стряслось?! Где Алёшка?!
— Там, — только и смогла выговорить запыхавшаяся знахарка. — В тайгу удумал идтить. Нельзя допустить, сгинет.
— Как? — раздался за спиной Игнатихи голос Груни. — Как в тайгу?! Зачем?!
Ведунья обернулась на голос и замерла.
— Ты? Ты...
— Где мой сын?! — перебила, взвизгнув, Груня.
— Там, — повторила Игнатиха, махнув рукой. — Спешить надобно.
— Девочка моя пропала, — поясняла знахарка, едва поспевая за родителями Алексея. — Ночью на двор вышла и не вернулась. Это они, бесовки, как пить дать. Знала же, что не оставят в покое, но думала, смогу уберечь.
В избушке парня уже не было и вся компания рванула в сторону леса, в надежде успеть перехватить. Первой мчалась Груня, так, что муж едва поспевал за ней. Игнатиха отстала напрочь, да так и осталась сидеть на пеньке неподалёку от дома, шепча что-то и утирая слёзы.
Груня настигла сына у самой кромки леса и едва смогла удержать, пока подоспел муж. И даже Никифору с трудом удавалось не ослабить хватку.
— Пустите! — вопил Алёшка. — Пустите меня! Всё одно убегу! Или найду Капу, или жить не буду!
Обмяк как-то внезапно, опустился на траву и зарыдал, словно ребёнок. Никифор от неожиданности растерялся, перевёл взгляд с сына на жену. На лице Груни не отражалось никаких эмоций, оно словно было вытесано из камня.
— Вызволим, — произнесла наконец женщина всё так же безэмоционально, но твёрдо. — Идёмте, я знаю как.
В избушке Игнатихи Никифор всё ещё пытался успокоить сына, с трудом подбирая нужные слова и время от времени поглядывал в окно, где на лужайке перед домом о чем-то говорили Груня и старая знахарка. Говорили спокойно, как давние знакомицы и только на лицах едва усматривалось напряжение. Потом Груня направилась в сторону своего села, а Игнатиха зашла в избу.
— Далёко она? — задал вопрос Никифор.
— До дому, — ответила бабка. — Взять кое что надобно, возвернётся до вечера.
Груня вернулась через два часа, с каким-то старым, потрёпанным сидорком и сразу уединилась в сарае вместе с хозяйкой. Ещё минут через тридцать обе зашли в избу.
— Ждите здесь, — объявила женщина мужу и сыну. — К утру точно вернусь.
— Куда? — изумился Никифор. — Ночь скоро.
— И к лучшему, что ночь, — спокойно, но решительно отрезала Груня. — Ждите.
Алексей первым увидел два силуэта на фоне восходящего солнца, выскочил, побежал навстречу.
— Вот и хорошо, — Игнатиха выдохнула и перекрестилась, — вот и славно. Не растеряла, выходит, навык-то, сберегла.
— О чём это ты? — Никифор покосился на старуху.
— Да ни об чём, милок, ни об чём, — знахарка улыбнулась и лицо её сморщилось, словно печёное яблоко. — Свадебка, говорю, скоро. К свадебке готовиться надобно.
Хотел было Никифор ещё старую поспрошать, уж очень странным ему показалось, что именно его жена Капу вызволила, но тут голоса за дверью послышались. Да и ни к чему оно, на самом деле. В конце-концов, каждая баба – хоть немного, да ведьма.
* * *
Начало здесь: