Я проснулся с каким-то неясным предчувствием. Не могу объяснить, что встревожило меня, но, едва распахнув глаза, я уже знал: что-то не так. Тусклый свет пробивался сквозь щелочку между неплотно задернутых штор. Из приоткрытого окна тянуло утренней прохладой. Я лежал и прислушивался, не в силах отделаться от навязчивых мыслей, наводнивших мою несчастную голову.
Тишина! Мертвая звенящая тишина! Вот, что смутило меня в этом, казалось бы, обычном утре. Я вскочил с постели, словно подорванный, раздернул шторы и прильнул к оконному стеклу. Мрачная туча, давящая своей чернильной темнотой, распростерлась над городом, угрожая вот-вот разразиться проливным дождем. Улица опустела. Даже собачники, принужденно идущие на прогулку в самую гадкую погоду, внезапно попрятались. Нет на перекрестке и привычной вереницы разномастных машин, жмущихся друг дружке, словно бусины в ожерелье. Бесшумно и безжизненно.
«Суббота! - вспомнил я, и от сердца вдруг сразу отлегло. - Сегодня выходной! И только!»
Но даже для субботнего утра слишком уж тихо и покойно. Я с трудом оторвался от окна и вышел из спальни.
Бабуля была на кухне. Сидела, уставившись в окно на отяжелевшую, напоенную водой тучу, беззвучно шевелила губами.
- Доброе утро, ба! Как себя чувствуешь? - бодро отрапортовал я.
Она не ответила, поглядела сквозь меня куда-то в неведомую даль.
- Сейчас приготовлю завтрак, - как ни в чем не бывало продолжал я, - ты что будешь: яичницу или кашу?
Я не ждал от неё ответа. Знал, что ей давно уже всё равно. Есть она будет ровно то, что я приготовлю. Будет жадно поглощать пищу, торопливо глотая куски, неряшливо роняя крошки на скатерть. А потом даже и не вспомнит, что ела.
Я разбил яйца в разогретую сковородку. Зашипело масло, зашкворчал сворачивающийся белок.
- Ванечка! - услышал я за спиной.
- Ба? - я повернулся к ней.
Она плакала. Слезы бежали по морщинистому лицу, бледные губы дрожали.
- Ты прости меня, Ванечка! Дуру старую!
- Ты чего, ба? - я сел рядом с ней, обнял её за плечи.
- Нет, нет, - лепетала она, пытаясь сбросить мои руки со своих плеч, высвободиться из объятий, - я виновата перед тобой.
- Да в чём ты виновата?
Она всхлипнула.
- Серое! За окном серое! - пробормотала она. И я увидел, что в бабушкиных глазах плещется ужас.
«Ей определенно становится хуже», - с грустью подумал я.
А вслух произнес, старясь, чтобы голос мой звучал умиротворяюще:
- Просто будет дождь, вот небо и серое.
- Нет, Ванечка, ты не понимаешь! Дождь тут ни при чём. Это всё из-за меня! - запротестовала она.
- Ты ни в чём не виновата! Сейчас покушаешь, выпьешь лекарства и всё пройдет, - говорил я сладким приторным голосом.
«Когда я научился так врать? - удивился я сам себе, продолжая увещевать бабушку. - Ясно ведь, что хорошо уже никогда не будет».
Я давно не обращаю внимания на её бессвязные речи, больной ведь человек, какой с неё спрос? Но сегодня тревога невольно кольнула меня острой иголкой прямо в сердце. И мысли, которые я старательно гнал от себя, снова вонзились в мозг. Я глянул на часы. Стрелки неумолимо тянулись к цифре девять. Не хватало еще на работу опоздать.
Когда я уходил, бабушка спала, провалившись в тяжелый медикаментозный сон. Но на душе всё равно было неспокойно. Лифт болтался на нижних этажах. Слышно было, как скрипят его створки, с гулким эхом ползет по шахте кабина. Я не стал дожидаться, когда он доберется до меня, потопал вниз по лестнице.
У подъезда на лавочке, словно на боевом посту, восседал Михалыч со своей неизменной папироской в зубах. Михалыч - наш сосед, живет прямо над нами. Тихий, одинокий пенсионер, бывший военный. От бренности бытия Михалыч частенько закладывает за воротник, но норму свою, по его разумению, знает и лишнего никогда не пьет. Пожалуй, это так. Ни разу за свою недолгую жизнь я не видел Михалыча в стельку пьяным.
- Доброе утро, Михалыч, - бросил я на ходу.
- И тебе не хворать, - проскрипел осипшим голосом сосед.
Его вечно помятое лицо покрыто седой щетиной, на голове нелепая засаленная кепка. Глаза прищурены так, что через щелочки морщинистых век еле угадывается живой огонек. Сколько же ему лет? Кажется, он ровесник моей бабули.
- Как там Степановна? - так он зовет мою бабушку.
Я вздохнул.
- Справляемся помаленьку.
Он покачал головой.
- Жалко, - тихо проговорил сосед, затягиваясь папироской. - Хорошая она женщина.
Я мысленно согласился с Михалычем и побежал на работу.
Магазинчик, в котором я работал, находился недалеко, в двух кварталах от моего дома, и я надеялся успеть вовремя. Шел я быстрым шагом, не особенно всматриваясь в знакомые очертания домов, погруженный в свои невеселые мысли. А когда дошел, обнаружил, что магазин пуст. Свет внутри не горел, людей видно не было. Как будто весь персонал магазинчика разом решил прогулять работу. Я обошел здание магазина, осмотрел задний двор. Здесь, бывало, ютились бродячие псы, влекомые ароматами из нашей пекарни. Но сегодня и они покинули насиженное место.
Мне стало не по себе, словно пыльным мешком пришибло, даже голова закружилась. Я хотел позвонить начальнице, узнать, в чем же дело, но внезапно понял, что телефон остался дома. Потоптавшись немного у закрытой двери, решил вернуться домой за мобильником. На обратном пути я уже не витал в собственных мыслях, а усердно глядел по сторонам.
Черная туча нависла надо мной, словно хищная птица, готовая нанести разящий удар. Я пригнулся, втянул голову в плечи и прибавил шагу. Дождь так и не пошел, и это было странно. Казалось, всё вокруг замерло, притихло в ожидании надвигающейся грозы, но облегчение так и не наступило. Время остановилось, точно кадр в старинной кинопленке, даже листья на деревьях не шевелились. Только я, я один бежал по мертвой улице, натыкаясь взглядом на серые дома, на пустые автомобили, на безлюдные дворы и тротуары.
Меня обуял страх. Дрожь пробирала от мысли, что картонный мирок, окружающий меня, рухнет, посыплется и похоронит живьем под своими руинами. Захотелось бежать домой, запереться на все замки, нырнуть под одеяло и забыться тревожным сном, а проснувшись, снова увидеть солнце, сияющее над головой, приветливо улыбнуться прохожим, потрепать за шершавое ухо дворового пса Борьку, что околачивается у нашего магазина.
Я побежал. Бежал, пока в боку не закололо, а сердце не попыталось выпрыгнуть из груди. У дома остановился, чтобы отдышаться и к подъезду уже приблизился мерным шагом.
Михалыч всё еще сидел на лавке, смолил бесконечную папиросу. Я присел рядом с ним, чтобы перевести дух и обдумать план дальнейших действий. Всё вокруг казалось странным, ненастоящим. Как будто мне подсунули знакомую оболочку, но внутри этой самой оболочки была лишь пустота.
Сосед докурил, затушил окурок, посмотрел на меня долгим взглядом.
- Ты тоже это заметил? - спросил он.
- Что - это? - ответил я вопросом на вопрос.
- Голубей нет. Они пропали.
Я хмыкнул про себя, подумав, что пропали, по-видимому, не только голуби, но и все люди. Остались только мы с Михалычем и бабуля. Но куда же они могли деться?
Я с трудом поднялся с лавки, придавленный тяжелым предчувствием, и зашел в подъезд. Лифт застрял на первом этаже, разинув пустую пасть в безмолвном крике. Электричество отключили.
Я поднимался по лестнице, стучался в каждую дверь, надеясь увидеть других людей, живых, настоящих. Двери молчали, и это гнетущее молчание лишь усиливало мою тревогу. Я отказывался верить, не желал признавать, что мой привычный мир изменился, что эта мрачная туча теперь всегда будет висеть над моей бедной головой и дождь из неё никогда не прольется. Я стучал и стучал, так что кожа на руках покраснела и горела огнем, а костяшки пальцев неприятно саднили. Я кричал, я звал, я просил.
Дверь открыла соседка, что жила этажом ниже нашей с бабулей квартиры. Точнее, её маленькая дочка. Девочка молча уставилась на меня наивными любопытными глазенками.
- Мама дома? - устыдившись своих воплей, которые наверняка напугали ребенка, спросил я.
- Дома, - совершенно не испугавшись, ответила девочка, - но она не станет говорить с тобой.
Девочке было лет шесть на вид, и имени её я не помнил. Мать её звали Женей, этот факт отпечатался в голове, потому что Михалыч все уши мне прожужжал про эту Женечку. И умница де она, и красавица, а всё одна. С мужем развелась, квартиру в нашем доме снимает, а счастья нет.
На мой взгляд, Женечка вовсе не выглядела несчастной. Молодая и симпатичная соседка нравилась мне, хоть и была старше лет на пять или восемь. Но думать о ней в романтическом ключе я себе запрещал. Зачем такой девушке нищеброд с больной бабушкой на руках? Поэтому в общении с Женей я ограничивался чопорными «доброе утро» и «хорошего дня».
- Почему она не будет со мной говорить? - удивился я. - Что я такого сделал?
Девочка посмотрела на меня, как на идиота, который не улавливает смысла самых простых вещей.
- Мама сказала, что ты забыл сделать кое-что важное. Поэтому мы все здесь заперты. Это твоя вина.
- О чем ты говоришь? - возмутился я. - Мне нужно увидеть твою маму. Впусти меня.
Она покачала головой.
- Это невозможно, - коротко ответила девочка, взглянув на меня строго, совсем не по-детски, - мама уже увидела ЕГО и я. Я тоже его видела, а это значит, что мы сегодня уйдем отсюда. ОН заберет нас.
- Куда? Куда вы уйдете? Кто вас заберет?
Она пожала плечами.
- Этого никто не знает, - ответила девочка и обернулась, прислушиваясь к звукам, доносившимся из глубины квартиры, - ОН здесь. Мне пора, прощай.
Она виновато улыбнулась и захлопнула дверь прямо перед моим носом. Я так и остался стоять, словно в землю вкопанный, пытаясь уловить смысл в её словах. Что я забыл? В чем моя вина? Вопросы множились в моей голове, но ответы взять было негде.
Я поднялся на свой этаж, отпер двери и буквально ввалился в прихожую. Не разуваясь, бросился к мобильнику, уже понимая, что напрасно. Я должен был догадаться, что мобильной связи и интернета тоже нет. Я сполз по стенке, вцепившись в бесполезный смартфон руками, как утопающий цепляется за соломинку.
В дверном проеме возникла бабуля. Я, видимо, ненадолго отключился, не услышал её тяжелых шаркающих шагов. Она стояла, застыв на пороге, сверлила меня пристальным взглядом.
- Ба? Тебе плохо? - испугался я.
Она ничего не ответила. Развернулась и пошаркала в комнату, захлопнув за собой дверь. Надо было пойти за ней, проверить, всё ли в порядке, но я не смог заставить себя. Я как будто снова сделался мальчишкой, малышом, трепещущим перед темной комнатой, в которой под кроватью спряталось нечто ужасное. Я почувствовал незримое присутствие неведомой сущности, её тяжелое дыхание, её жадный навязчивый взгляд. Эта сущность приходит, чтобы забрать туда, откуда не возвращаются. И стоит лишь заглянуть в её бездонные глаза - обратной дороги уже не будет.
Заглядывать в бездну желания не было. Я хотел вернуться назад, в свой привычный мир, где время существует по иным, понятным мне законам. Внутренний голос нашептывал, что в бабулиной комнате вершится древнее таинство, смотреть на которое мне нельзя. Сегодня он пришел не за мной. Зачем же испытывать судьбу?
Я дополз до своей комнаты, рухнул на кровать и зарылся с головой в одеяло. Я плакал от страха и тоски, от гнетущего ожидания. А когда слезы совсем иссякли, я забылся болезненным сном.
Когда я снова открыл глаза, то уже знал, что этот день будет последним. Бабуля, Михалыч, соседка Женечка с маленькой дочкой - их больше нет, ОН забрал их еще вчера. Я остался один в этом жутком картонном мирке. Я один, а значит сегодняшний день - мой. День, когда ОН придет, чтобы забрать меня туда, откуда не возвращаются. Я уже не боялся, просто ждал, как осужденный на казнь ждет исполнения приговора. С чувством обреченности и неизбежности близкого конца, со смирением и принятием.
Я пошел гулять по мертвому городу, чтобы просто не оставаться одному в душных стенах. Бродил по пустым улицам, глядел на мрачные небеса, подернутые серой дымкой.
Я не сразу заметил, что мир стал меняться прямо на глазах. По кромке неба тонкой неоновой змейкой скользнула молния, грохот обрушил небосвод, разорвав угрюмую тучу. Из её раненного бока на землю грянул долгожданный дождь. Упругие струйки шлепали меня по лицу, заползали за шиворот, щекотали грудь.
По дороге сумасшедшим потоком неслась вода, смывая всё на своем пути. Мир мой рушился, точно карточный домик. Многоэтажки валились на бок, рассыпались на части, будто башенки из кубиков. Земля уходила из-под ног, а вместе с ней в образовавшийся провал летели обломки домов, останки автомобилей, вырванные с корнями деревья. Я оказался в пустоте. У пустоты не было ни цвета, ни вкуса, ни запаха. Я сам стал пустотой. И в этот миг я проснулся окончательно.
*****
Бабушка вырастила меня. Отца своего я не знал. Конечно, он был, существовал где-то отдельно от нас. Но ни мать, ни бабуля не любили говорить о нем. Фамилию я носил мамину, а отчество… Отчество досталось от деда. Каких дел натворил мой бестолковый отец, что даже имя его в нашей семье не поминалось всуе, мне неизвестно, но, видно, он умудрился сильно обидеть мою маму.
Её я помню плохо. Память хранит образ миловидной женщины с кудрявыми волосами и смеющимися глазами. Она берет меня на руки, прижимает к груди крепко, шепчет ласковые слова. Бабушка говорила, что мать во мне души не чаяла и ничего, важнее меня, в её жизни не было. Но мама внезапно заболела и сгорела - так говорит бабуля - за считанные недели. А этого я и вовсе не помню.
С бабулей мы жили дружно. Она заменила мне и отца, и мать, и даже деда, который умер еще до моего рождения.
Я уже оканчивал школу, когда за бабушкой завелись кое-какие странности. Я старался не придавать значения, отмахивался от тревожных симптомов, как от назойливых мух. Но не замечать её чудаковатого поведения становилось всё сложнее.
У нас стали пропадать вещи. Снимет она, к примеру, очки, а куда положила, забудет. Ничего странного - возразите вы - со стариками такое часто случается. Так-то оно так. Но находились вещи в весьма необычных местах, а то и вовсе не удавалось их обнаружить. Очки, к примеру, я нашел за шкафом, когда делал генеральную уборку. Как они там оказались, бабушка объяснить не смогла.
Однажды пропали деньги. Вся бабулина пенсия, полученная накануне. Мы обшарили квартиру, буквально всё перевернули кверху дном, а нашлись купюры - где бы вы думали? - в стиральной машине, в ворохе грязного белья. До сих пор не могу понять, как у меня хватило ума, чтобы проверить содержимое машинки, прежде чем запустить её.
Становилось хуже. Бабушка могла пойти в магазин и вернуться с пустыми руками, потому что не помнила, что собиралась купить. Сначала я улыбался, беззлобно подшучивал над бабулей и её заскоками. Мол, ты так скоро себя потеряешь! Я оказался не слишком далек от истины. Бабушка стремительно теряла себя, а я, в силу возраста, не понимал, что мне со всем этим делать. На неё будто затмение находило, а потом сознание прояснялось, и она становилась прежней. Но лишь до следующего затмения, которые случались с ней всё чаще, а промежутки ясного существования становились короче.
Однажды бабуля не вернулась домой. Я ждал её, волновался, представляя картины ужасов, которые могли с ней произойти. Может, ей стало плохо, она лежит на улице, а равнодушные прохожие снуют мимо неё. Или бабуля попала в больницу в бессознательном состоянии, а мне сообщить об этом никто не догадался. От этих мыслей мне становилось жутко. Я не находил себе места, не мог больше сидеть и ждать. Я побежал к Михалычу.
Сосед откликнулся на мои мольбы, и мы вместе обошли весь район, обыскали каждый двор, осмотрели все закоулки. Бабуля сидела на лавочке рядом с чужим домом. Она забыла, где живет. Не могла вспомнить название улицы, номер квартиры и даже собственное имя. Она выглядела как трехлетний ребенок, потерянный и несчастный. Мы отвели её домой. Тогда Михалыч объяснил мне, что бабушку следует показать врачу.
К тому времени я уже окончил школу, получил аттестат, и смог из опекаемого превратиться в опекуна. Я следил за бабушкой, готовил, убирал. Учиться не пошел, на это не было времени. Устроился на посменную работу в ближайший магазинчик, чтобы не оставлять бабулю в одиночестве надолго.
Я выполнял все указания врача, поил бабушку лекарствами по расписанию, прятал от неё опасные предметы: ножи, вилки, спички. Когда я уходил, то запирал бабулю на ключ, чтобы она больше не терялась. И обязательно, пренепременно перекрывал газовый вентиль. Поверьте, всё это очень тяжело, особенно когда ты так молод. Но бабушку я любил сильно и не допускал мысли, чтобы оказаться от неё.
*****
В тот вечер я вернулся с работы в совершенно разобранном состоянии. Раскалывалась голова, меня лихорадило, лицо горело, а на лбу выступила испарина. Кажется, я подхватил какой-то вирус. Я беспокоился лишь о том, как бы не заразить бабушку.
В те дни, когда я был на смене, бабулю навещал Михалыч, кормил, давал лекарства. Он всегда очень хорошо относился к моей бабушке. Порой мне казалось, что в молодости сосед был тайно в неё влюблен. Но это всё лирика и мои фантазии. На самом деле, Михалыч мужик мировой и без него я вряд ли бы справился со своей непосильной ношей.
Бабушка уже спала, и я мысленно пропел дифирамбы Михалычу, который накормил её ужином, уложил спать и даже посуду, оставленную мной утром в раковине, умудрился помыть. Я решил, что перед сном стоит перекусить, ведь за день у меня маковой росинки во рту не было. Я открыл газовый вентиль, сунулся в холодильник в поисках сосисок и яиц. И тут запиликал телефон. Я отошел на секундочку, закрылся в спальне, чтобы не разбудить бабушку телефонным разговором. Звонили с работы. Мой сменщик Денис просил поменяться сменами. У него что-то случилось в семье, вроде, ребенок заболел. Я прилег на кровать, поговорил с Денисом. А дальше, кажется, я заснул. Просто вырубился, меня сморило от усталости и жара. Очнулся я уже тут, в реанимации.
*****
Что случилось на самом деле, мне рассказали позже. Когда я пришел в себя окончательно и меня перевели в обычную палату, приходил следователь, задавал разные вопросы. А что я мог сказать? Ведь я ничего не видел. Я был в отключке, вылетел из реальности.
В тот злополучный вечер, когда я умудрился задремать, бабуля проснулась отчего-то, вышла на кухню, увидела забытые на столе продукты. Что уж взбрело в её болезную голову, мне неведомо. Возможно, она решила приготовить еду. Но вспомнить, как это делается, не смогла. Просто выкрутила конфорки на максимум и ушла спать. Плита у нас была старая, без газового контроля, и ядовитый газ беспрепятственно заполнил нашу кухню.
А в пять утра прогремел оглушительный взрыв. Не знаю, как это вышло, что стало причиной возгорания скопившегося за ночь газа, но взрыв обрушил перекрытия в доме, начался пожар. Пострадали люди, много людей. Они еще спали в столь ранний час субботнего утра, и не почувствовали запаха газа, доносившегося из нашей квартиры.
Бабуля погибла на месте. Соседка Женечка с маленькой дочкой и Михалыч умерли в реанимации. Михалыч, старый вояка, дольше всех боролся за жизнь, но ему не суждено было победить в этой схватке.
Я выжил лишь чудом. От мощного взрыва вылетели окна, я в состоянии шока выпрыгнул в оконный проем и приземлился на газон. Переломал руки и ноги, ударился головой, но остался жив. Так мне объяснили врачи, сам я этого совершенно не помню.
Права была маленькая соседская девочка: всё, что случилось - это только моя вина.
Я забыл. Забыл закрутить газовый вентиль, не уследил за бабулей, обрек на страшную смерть невинных людей, оставил уцелевших соседей без крова. Я всех подвел. В минуты отчаяния я думаю, что лучше бы ОН забрал меня вместе со всеми.
Тогда бы мне не пришлось испробовать горькую чашу вины. Вина эта тяжелой плитой лежит на моей совести, не дает свободно дышать, черной плесенью отравляет мысли. И с этим чувством мне придется жить, каждый день находить себе оправдание и верить, что боль раскаяния когда-нибудь утихнет, и я смогу простить себя за ту ошибку, тот нелепый промах, что навсегда изменил нашу жизнь.