Искусство сегодня — это шведский стол: бери кисть, нейросеть или даже детский пластилин. Мы живем в эпоху, где каждый второй мечтает стать художником, а соавтором может оказаться алгоритм, который «вдохновляется» вашими лайками. Цифровое искусство — как ребенок, которого все хвалят за прогрессивность, но шепчутся за спиной: «А вдруг это читерство?».
Но что, если ИИ — не соперник, а идеальный инструмент для творческого коктейля? Может ли нейросеть написать абстракцию, или ее мазки — всего лишь продвинутый автопортрет Excel? И как не стать рабом Ctrl+Z, если алгоритм предлагает 50 вариантов вашего же шедевра?
Об этом — и о том, как выжить в мире, где Ван Гог мог бы стать блогером, — мы поговорили в новом выпуске подкаста с Дарьей Русских. Она — междисциплинарный художник, который работает на стыке живописи, цифрового искусства и нейросетей, создавая абстракции с элементами дополненной реальности, а также автор телеграм-канала «Искусство будущего». Ее работы выставлялись на Арт-Москве, в Дубае, Нью-Йорке, Венеции, Лондоне и других городах мира, а 8-метровая скульптура «Баланс» украшает парк «Музеон» в Москве.
Слушайте на вашей любимой платформе, или читайте расшифровку ниже!
Вероника Никифорова (далее — Вероника): Дарья, здравствуй! Перед записью я посидела на твоем сайте и поняла, что у тебя в основном абстрактный подход в искусстве. Расскажи, как ты к этому пришла?
Дарья Русских (далее — Дарья): Абстракция стала для меня естественным продолжением внутреннего поиска — она дает больше свободы для выражения того, что вообще сложно назвать словами.
Вероника: Мощно. Люди идут в абстракцию по разным причинам, но я бы делила их на два лагеря: те, кто хочет постичь какую-то идею через формы — экспериментировать так, как нельзя в реализме. И те, кто пытается передать идею, не ограниченную формой реального мира, — внутренний поток, иногда даже поток космоса. Кандинский, например, больше любил изображать не внутреннее, а именно космос. А для тебя что важнее — экспериментальная часть или внутренние переживания?
Дарья: Вообще, эксперимент с формой очень важен, но если нет идеи — а в абстрактном искусстве идея все-таки стоит первой, — то и форма теряет смысл. Мне интересно, когда визуальный язык рождается из смысла и одновременно помогает его раскрыть.
Вероника: Все, кто работает в поле современного искусства, сталкиваются с разными вопросами о своей деятельности. Какой тебе задавали самый странный вопрос про твое искусство? Можешь вспомнить какую-нибудь жемчужину за последние годы?
Дарья: Люди, когда смотрят на абстракцию, часто ищут ассоциации с чем-то реалистичным, с тем, что им знакомо. А абстрактное искусство — это про ощущения. Вот, например, когда я открывала памятник «Баланс» в Музеоне, было много вопросов. Там три фигуры слиты в одну: шар, лист травы и камень — если говорить в реалистичных терминах. И все почему-то ассоциировали шар, который обозначает воду, с фонариком. И это было самое нелепое, что я слышала: «Это фонарик? А почему он не горит? Зачем ты сделала фонарик?»
Вероника: Это правда, не побоюсь этого слова, из кринжовых вопросов — «А что тут делает фонарик?»
Дарья: Да, люди просто хотят с чем-то ассоциировать абстрактный объект [разводит руками].
Вероника: Мое мнение: большинство зрителей не хочет пропускать это через собственные ощущения — они не всегда комфортны. Не все готовы на это. Раз уж заговорили про «Баланс» в Музеоне — расскажешь, как родилась идея воплотить ее именно так?
Дарья: Идея «Баланса» родилась в арт-резиденции в Дагестане. Я поехала туда на две недели, и это были очень некомфортные ощущения — я привыкла жить в других условиях, а мы спали на матрасах в стареньком доме и т.д.
Один раз был поход — 13 километров к водопаду. А я не «походный» человек; природу люблю, но далеко идти — это для меня стресс. Мы шли три часа, у меня случился нервный срыв по дороге туда. А на обратном пути я увидела камень. У меня возникло странное ощущение, что это не случайно. Я его сфотографировала. В конце резиденции мы должны были предоставить какую-то работу — изначально я хотела делать картину. Но в итоге у меня получился паблик-арт, который представили в музее в Дагестане. И потом из этого родилась большая скульптура в Москве — шестиметровая.
Вероника: Получается, ты не боишься упаковать и заново пережить даже не самые приятные впечатления, пока создаешь объект.
Дарья: Когда я шла весь этот путь, поняла: человеку, кроме воды, жилья и еды, вообще не выжить. Все остальное — эфемерно. Поэтому я соединила три предмета в одну абстрактную фигуру. Хотела донести, что именно в этом и есть баланс — если у тебя есть три главных фактора жизни, все остальное — преходящее.
Вероника: Давай поговорим про более приятные вещи: я знаю, что ты участвовала в Венецианской биеннале. И как впечатления? Думаешь, это значимый пик или, скорее, старт для новых возможностей? Какие у тебя остались ощущения от этого события?
Дарья: Участие в Венецианской биеннале — безусловно, важная веха, своего рода вершина для художника. Но для меня это было скорее символическое начало, такой старт чего-то нового.
Меня лично там не было — была только моя работа, так что прочувствовать всю эту атмосферу, как мне бы хотелось, к сожалению, не получилось.
Вероника: Сейчас это вообще характерная ситуация. Я по своей работе в Архиве российской моды в Высшей школе экономики как раз рассматриваю профайлы модных брендов. И у многих молодых дизайнеров — даже если они участвовали в Миланской неделе моды — платья отправляются, а сами дизайнеры не всегда могут поехать. Но в любом случае — я тебя поздравляю!
Дарья: Спасибо большое! Я думаю, что еще все впереди, и я смогу поучаствовать там физически.
Вероника: Согласна, всему свое время. Мы уже немного поговорили про твой творческий путь, про скульптуру в Музеоне, про Венецианскую биеннале. А все-таки заявили мы тему «Искусство и ИИ-технологии». Насколько я знаю, ты довольно активно используешь технологии, ИИ в своей работе…
Дарья: Да, последние, наверное, полгода я практически каждый день использую искусственный интеллект в своем творчестве.
Вероника: Тогда у меня для тебя двойной вопрос. Во-первых, что произошло полгода назад — что ты вдруг решила: все, внедряю? А во-вторых — как ты это ощущаешь? Это инструмент, соавтор, что-то иное?
Я, например, сама много использую нейросети в работе, рассказываю об этом коллегам, и вижу, как у многих возникает страх. Потому что технологии кажутся чем-то зловещим, как будто это машина, которая нас однажды поработит — как в «Матрице». А у тебя какие впечатления от всего этого?
Дарья: Для меня искусственный интеллект — это скорее инструмент; можно назвать его соавтором, но без художника он не будет работать. Все равно главное — это идея, которая рождается у художника.
Нейросети просто дают возможность ускорить процесс и сделать много вариантов того, что ты видишь в голове. Если бы я делала это вручную, эскизами, потратила бы, наверное, месяц. А с ИИ я могу за день прогенерить множество вариантов, прийти к чему-то, потом снова экспериментировать. Это сильно ускоряет реализацию самой идеи.
Вероника: А как отличаются процессы, когда ты работаешь с физическими материалами и когда подключаешь цифровые алгоритмы? Может быть, работа по часам по-другому распределяется?
Дарья: Когда ты работаешь руками — особенно если речь о скульптуре или живописи — ты не можешь вложиться в несколько часов. Это от недели до месяца, чтобы реализовать идею. А нейросети как раз позволяют все сильно ускорить.
Вероника: Я вот сейчас подумала: если откатиться в историю искусства, то в Средние века, когда они начали перетекать в Возрождение, у художников — и у живописцев, и у скульпторов — возникла потребность показать, что их труд — это высокое искусство, а не просто ремесло, как у каменщиков (хотя, как мы знаем, каменщики потом стали масонами — но это уже другая история, в нее не будем углубляться).
Я помню, как художники говорили: мол, моя кисть порхает по холсту. То есть, если искусство не требует физических затрат, оно как бы более возвышенное по сравнению с тяжелым ремеслом. Хотя мы-то знаем: работа над картиной — это десятки часов в неудобных позах.
И вот получается, что нейросети выводят эту легкость на новый уровень. Благодаря им мы как будто закрываем старые страхи — и можем говорить о возвышенности профессии с другой стороны.
Дарья: Да, но мы сейчас говорим про современное искусство. А что такое современное искусство? Это не про ремесло, а про то, что в твоем искусстве главное — концепция, идея.
Если ее нет, то тогда вопрос — искусство ли это в наше время? В этом и отличие современного искусства.
Вероника: Но есть люди, которые утверждают: «В моем искусстве нет концепции — и это концепция, отстаньте от меня». Такие варианты тоже случаются. Но мы не будем в эти теоретические дебри вдаваться, потому что если в приличном искусствоведческом обществе вбросить кость под названием «должно ли быть искусство концептуальным или нет», то начнется драка [улыбается].
А давай поговорим про немного этическую вещь. Очень многие волнуются, у них есть жесткий аргумент: когда мы используем нейросети, мы вроде бы теряем что-то человеческое в творчестве.
У тебя какое ощущение? Где грань между инновацией, использованием передовых технологий и тем, что теряется контроль? Как ты для себя эту этическую дилемму решаешь?
Дарья: Вообще контроль не теряется, потому что нейросети сами по себе ничего не создают. Без художника они просто инструмент. Обезличивание происходит не из-за технологии, а когда в работе, как раз о чем я говорю, нет авторского взгляда, смысла, переживания. Нейросеть — это всего лишь инструмент, и все.
Вероника: Сто процентов, полностью поддерживаю. Если художник использует нейросети осознанно, с идеей и с чувством, искусство не теряет личного — наоборот, может звучать глубже. Все зависит от того, кто по ту сторону экрана, как говорится.
Как ты думаешь, что нас ждет в ближайшие десять лет? С учетом того, что все больше растет интерес к нейросетям, мы все чаще их используем — и не только простые, доступные каждому, но и более сложные технологии, которые, например, визуализируют мозговые процессы с помощью ИИ. Какие у тебя ощущения?
Дарья: Мне кажется, сейчас мир так быстро прокручивает свою жизнь — даже видео все смотрят в режиме 1.5, как я замечаю. Также и с нейросетями: искусство сильно поменяется. Будет еще больше ИИ, дополненной и виртуальной реальности, интерактивных форм. То есть VR и AR — можно будет не просто смотреть на картину, а как будто входить в нее и взаимодействовать с ней. Зритель будет частью работы, и искусство станет более живым.
Вероника: Злые языки называют это аттракционом, но я с тобой согласна. Сейчас мы живем в тотальном дефиците внимания, нас постоянно бомбят картинками — мы за день видим больше изображений, чем средневековый человек за всю жизнь.
И поэтому, конечно, нужны дополнительные стимулы, в том числе эмоциональные, чтобы сосредоточиться на искусстве.
Меня иногда пугает, когда я смотрю по сторонам в галерее — хоть современной, хоть классической — особенно на более молодое поколение, к которому, кстати, я себя отношу. Чувствуется, что сложно. И я сама, когда нахожусь в потоке, вот в этих десяти тысячах чатов в Телеграме, понимаю, что на офлайн-мир иногда остается мало ресурсов.
Идем дальше. У тебя в основе — именно абстрактное мышление. Как это проявляется в работе? Ты начинаешь с концепта — как ты говорила, что концепт очень важен? Или с какого-то эмоционального, когнитивного импульса, который не оформлен в четкую идею, а обретает форму уже в процессе? Поделишься секретными техниками джедаев?
Дарья: [В школе современного искусства] нас учат, что все нужно начинать с концепции, с исследования темы. Но я пока этому только учусь. У меня все начинается с импульса, с внутреннего состояния, которое сложно описать — и это выливается в абстрактное искусство.
Пока что эмоции захватывают меня больше, чем исследования. Но я с этим работаю. Думаю, после окончания курса буду по-другому смотреть на свои эмоции — буду преобразовывать их в исследование.
Вероника: Раз уж ты готова делиться тайным, задам вопрос про участие в проекте «Москва и технологии». Там ты генерировала образ будущего. Как ты объясняла нейросети свою концепцию? Как ты хотела это видеть?
Были ли неожиданные результаты в процессе общения с этими чудесными инструментами?
Дарья: Это были, наверное, мои первые попытки работы с нейросетями. Я начинала с самых простых промптов. Больше передавала образы через текст: сочетание зелени, стекла, мягкий свет, текучие формы. Не просто писала «сделай мне футуристический город», а пыталась конкретнее описать, как сама это вижу — какие формы, цвета.
Вероника: То есть ты формулировала пожелания, а нейросеть уже творила по ним?
Дарья: Ну, скорее, я выливала свои фантазии в текст. И получилось, на удивление, очень даже реалистично.
Вероника: Я уже говорила об этом в начале подкаста, но хочу вернуться. Ты выставляла свои работы в разных городах. Иногда они отправлялись без тебя — на выставки в Дубай, в Нью-Йорк, наверное. Где-то ты побывала сама? Или пока не получилось, учитывая плотный график?
Дарья: Я побывала в Дубае на двух выставках. Публика, конечно, очень зависит от места. В Дубае люди действительно интересуются, задают вопросы, внимательно смотрят, открыто общаются, готовы к новым форматам. Но дальше интереса дело не заходит.
Вероника: Любопытно, что ты так это подметила — и культурную разницу, и отношение. Тогда у нас остались последние вопросы. Один из них из области фантастики. Если бы была машина времени, и ты могла бы сделать совместную работу с любым художником прошлого, кого бы ты выбрала? И почему?
Дарья: Я бы с удовольствием поработала с Василием Кандинским, если бы была такая возможность. Я бы сделала с ним какую-нибудь коллаборацию. Он чувствовал цвет как музыку, как внутреннюю вибрацию — это мне очень близко. Мне было бы интересно соединить его духовную абстракцию с современными технологиями и увидеть, что из этого получится.
Еще я бы поработала с Герхардом Рихтером — очень ценю его невероятную свободу и умение переходить между жанрами. Мы могли бы создать что-то на грани живописи и цифрового искусства — и добавить туда философию.
Вероника: Очаровательных мужчин ты себе подобрала [улыбается]. Но теперь из нашей этой машины времени перемещаемся обратно в наши дни. Сейчас многие художники по-разному пытаются подступиться, в том числе начинающие, к нейросетям, к искусственному интеллекту. Но тебя начинающей, конечно же, учитывая твое творческое портфолио, вообще никак не назовешь — ты уже уверенно продолжающая и развивающаяся, по моему представлению.
А вот если говорить о тех, кто только начинает — какой бы ты дала совет? Представим, что я — тот самый начинающий художник, хотя мое художество далеко от всего, чего только можно. Ну вот я спрашиваю: с чего бы начать? Что посоветуешь?
Дарья: Я бы посоветовала не бояться пробовать. Нейросети — это просто инструмент, как кисть или глина. Начать можно с самых простых программ, например, Midjourney, поэкспериментировать. Главное — сохранять свое видение, использовать нейросети как помощника, а не как замену искусству и твоему творчеству.
Вероника: Я думаю, это надо распечатать и повесить во все галереи современного искусства, где сейчас выставляют, в том числе с использованием нейросетей. Надо помнить: это наш помощник, а не создатель искусства за нас. И всегда — давать себе творческую свободу.
Титры
Материал подготовлен Вероникой Никифоровой — искусствоведом, основательницей проекта «(Не)критично»
Я веду блог «(Не)критично», где можно прочитать и узнать новое про искусство, моду, культуру и все, что между ними. В подкасте вы можете послушать беседы с ведущими экспертами из креативных индустрий, вместе с которыми мы обсуждаем актуальные темы и проблемы мира искусства и моды. Также можете заглянуть в мой личный телеграм-канал «(Не)критичная Ника»: в нем меньше теории и истории искусства, но больше лайфстайла, личных заметок на полях и мыслей о самом насущном.
Еще почитать:
• Об искусстве за час: 10 книг для вечернего чтения
• Искусство делиться впечатлениями: как говорить о книгах увлекательно
• Густав Климт и Эгон Шиле: дружба в мире искусства
• Смех и краски: 5 историй из жизни художников
• Оригинал или подделка? Секреты экспертизы произведений искусства