Дождь барабанил по карнизу, превращая вечер в размытую акварель. Марина стояла у окна, вглядываясь в капли, скользящие по стеклу. Позади неё тихо гудел холодильник и шипела недопитая минералка. Смартфон на столе завибрировал, высветив знакомое имя.
«Ты ведь приедешь завтра?» — простое сообщение от матери, под которым скрывался целый пласт невысказанных ожиданий.
Завтра исполнялось сорок дней со смерти отца. Сорок дней как сердце Олега Петровича перестало биться на операционном столе, не выдержав третьего по счету шунтирования.
Марина отложила телефон. Не ответила. Вместо этого она сделала то, что откладывала все эти недели — открыла фотоальбом, который забрала из родительского дома после похорон. Потрепанная обложка, выцветшие фотографии, улыбки, которых уже никогда не будет.
Папа с Вадимом на рыбалке. Папа вручает Вадиму диплом. Папа обнимает пятнадцатилетнего сына после победы на городских соревнованиях по плаванию. Папа, папа, папа... и везде рядом с ним — брат.
Марина перевернула еще несколько страниц, пока не нашла то, что искала — единственное фото, где отец держит на руках маленькую девочку с косичками и серьезным взглядом. Дрожащими пальцами она провела по выцветшей фотографии. Ей здесь шесть. За всё детство — единственный снимок, где папа с ней, а не с Вадимом.
Телефон снова завибрировал. На этот раз звонок.
— Привет, мам, — Марина прижала смартфон к уху, продолжая смотреть на фотографию.
— Здравствуй, дочка, — голос Ларисы Анатольевны звучал устало. — Ты получила мое сообщение?
— Да. Я приеду.
— Хорошо. Я готовлю поминальный обед, будут родственники, — секундная пауза. — Вадим тоже приедет. Он звонил сегодня, спрашивал, не нужна ли помощь.
Конечно, спрашивал. Вадим всегда был идеальным сыном.
— Я могу что-нибудь привезти? — спросила Марина, стараясь говорить ровно.
— Нет, я уже всё купила. Просто приезжай к одиннадцати, — еще одна пауза. — Как твоя работа? Выставка скоро?
— Через месяц.
— Жаль, папа не увидит.
Марина закрыла глаза. Смешно, но отец ни разу не был ни на одной ее выставке. Всегда находились причины — то давление, то важная встреча, то плохое самочувствие. Только на открытии галереи Вадима три года назад они с матерью были в первом ряду, улыбающиеся и гордые.
— Да, жаль, — она прикусила губу. — Мне нужно идти, мам. Еще есть работа на вечер.
— Хорошо, дорогая. До завтра.
Повесив трубку, Марина вернулась к окну. Дождь усилился, превращая мир за стеклом в размытое пятно, как на картинах импрессионистов. Она закрыла альбом и поставила на полку. Сорок дней. Странная дата. Говорят, душа окончательно покидает землю. Интересно, заглянет ли душа отца к ней попрощаться? Захочет ли?
***
Вадим Морозов разложил на столе документы, которые собирался показать матери. Свидетельства о праве собственности на дом, справки из банка, информация о пенсионных накоплениях отца — всё, что нужно было уладить после его смерти. Отец всегда говорил: «Вадик, в случае чего — ты остаешься за старшего. Позаботься о маме и сестре».
Он сидел на кухне родительского дома, разглядывая знакомые до боли детали — потертую клеенку на столе, рисунок трещин на потолке, старую люстру с тремя плафонами (четвертый разбился, когда Вадим в детстве запустил в него мячом). Каждый сантиметр этого дома хранил воспоминания, большинство из которых было связано с отцом.
— Ты рано, — Лариса Анатольевна вошла в кухню, вытирая руки о фартук. — Я только начала стряпать.
— Решил приехать помочь, — Вадим улыбнулся матери. — И документы привез.
— Какие еще документы? — мать нахмурилась, подходя к плите.
— По дому, по счетам отца. Нам нужно кое-что оформить.
Лариса Анатольевна кивнула, не глядя на сына.
— Потом. Сегодня не до этого.
Вадим понимающе промолчал. Он знал, как тяжело матери дается каждый день без отца. Сорок три года вместе, и вдруг — пустота.
— Марина обещала приехать? — спросил он, помогая матери достать из шкафа большую кастрюлю.
— Да, к одиннадцати, — Лариса Анатольевна вздохнула. — Хотя не знаю, может быть, у нее опять что-нибудь важное на работе.
В голосе матери скользнула привычная нотка неодобрения. Работа Марины — современное искусство — всегда была предметом непонимания в семье. «Зачем рисовать эти непонятные картины? — говорил отец. — Вот если бы ты, как Вадим, занималась чем-то серьезным».
Вадим провел рукой по волосам. В свои тридцать восемь он уже начал седеть на висках, совсем как отец в его возрасте. Занимался «чем-то серьезным» — строительным бизнесом, который унаследовал от отца. Был женат, растил сына. Жил так, как всегда хотел видеть его отец — правильно, надежно, предсказуемо.
Марина была другой. Младше на пять лет, всегда непонятная, всегда сама по себе. Поступила в художественное училище вопреки воле родителей. Уехала в Москву, когда все говорили, что она должна остаться в родном городе. Её непокорность всегда создавала напряжение, особенно между ней и отцом.
— Я позвоню ей, — сказал Вадим, доставая телефон.
— Не надо, — мать покачала головой. — Если обещала — приедет.
Но Вадим уже набирал номер. Один гудок, второй, третий...
— Да? — голос Марины звучал настороженно.
— Привет. Ты в пути? — Вадим старался говорить нейтрально, хотя всегда на разговор с сестрой нужно было настраиваться особым образом.
— Выезжаю через полчаса. Что-то случилось?
— Нет, просто... мама переживает.
— Я обещала приехать и приеду, — в голосе сестры послышалось раздражение. — Тебе не нужно меня контролировать, Вадим.
— Я не контролирую, — он вздохнул. — Просто хотел сказать, что подготовил документы по наследству. Нам нужно будет обсудить.
— Сегодня?
— Нет, конечно. Но в ближайшее время.
Пауза. Вадим слышал, как сестра что-то передвигает на своем конце линии.
— Хорошо, — сказала она наконец. — Но не сегодня. Сегодня и так будет тяжело.
— Согласен. До встречи?
Марина не ответила и просто сбросила вызов. Вадим покачал головой, глядя на погасший экран. Его всегда удивляло, как можно быть настолько отстраненной от семьи. У них с сестрой были разные отношения с отцом — это он понимал. Но все же они оба его дети.
Лариса Анатольевна поставила перед сыном чашку чая.
— Она приедет? — спросила мать, хотя наверняка слышала весь разговор.
— Конечно, — Вадим улыбнулся. — Она обещала.
***
К одиннадцати часам у дома начали собираться люди. Соседи, коллеги отца, дальние родственники. Марина припарковала машину в конце улицы и несколько минут сидела, глядя на дом, где прошло её детство. Двухэтажный, с небольшим садом, он всегда казался ей тесным, несмотря на размеры. Тесным эмоционально — местом, где ей никогда не хватало воздуха.
У калитки стоял Вадим, встречая гостей. Высокий, в черном пальто, с аккуратно подстриженной бородой — успешный бизнесмен, унаследовавший не только дело отца, но и его осанку, его манеру держаться. На мгновение Марине показалось, что это её отец встречает гостей, и от этого сходства стало не по себе.
— Марина, — Вадим заметил её и кивнул. Без улыбки, но доброжелательно.
— Привет, — она подошла, сжимая в руках небольшой букет белых хризантем. — Много людей?
— Да, папу многие уважали, — Вадим оглянулся на дом. — Мама на кухне, спрашивала о тебе.
Марина кивнула и прошла внутрь. В прихожей было не протолкнуться — люди снимали верхнюю одежду, переговариваясь приглушенными голосами. В большой комнате уже был накрыт длинный стол. На стене — фотография отца в черной рамке. Олег Петрович смотрел на собравшихся своим фирменным взглядом — строгим, немного насмешливым, с затаенной силой.
— Мариночка! — мать выбежала из кухни, вытирая руки о фартук. — Наконец-то.
Они обнялись. От матери пахло ванилью и корицей — запахами детства.
— Как ты? — Марина отстранилась, вглядываясь в осунувшееся лицо Ларисы Анатольевны.
— Держусь, — мать слабо улыбнулась. — С документами всё в порядке? Вадим сказал, что уже занимается наследством.
Конечно, Вадим занимается. Кто же еще.
— Да, он упоминал об этом, — Марина протянула матери цветы. — Вот, купила.
— Красивые, — Лариса Анатольевна взяла букет. — Вадим привез розы для стола. И еще заказал венок на могилу. Такой заботливый...
Марина кивнула, чувствуя знакомый укол раздражения. Даже сейчас, даже в такой день мать не могла не подчеркнуть, какой замечательный у неё сын. Вадим привез, Вадим заказал, Вадим позаботился. Как всегда.
— Я помогу накрыть на стол, — сказала Марина, направляясь к кухне.
— Не нужно, мы с Вадимом уже всё подготовили. Сходи лучше в сад, там папина сестра, она спрашивала о тебе.
Марина послушно вышла в сад. Тетя Валя, единственная сестра отца, сидела на скамейке под старой яблоней, разглядывая осенние цветы в клумбе. Увидев Марину, она приветливо махнула рукой.
— Мариночка, девочка моя, — тетя Валя обняла её, прижав к груди. — Как же ты похожа на отца.
Марина вздрогнула. На отца? Этого ей еще никто не говорил. Всегда твердили, что она — копия матери в молодости. А Вадим — копия отца.
— Правда? — она недоверчиво посмотрела на тетку.
— Конечно, — Валентина улыбнулась. — Те же глаза, тот же взгляд. И характер такой же упрямый. Олег в юности был таким — ни за что не отступал от своего. А потом... — она вздохнула. — Потом жизнь научила его гнуться.
Они постояли молча. На улице накрапывал мелкий дождь, но под широкой кроной яблони было сухо.
— Он любил тебя, — вдруг сказала тетя Валя. — По-своему, но любил.
Марина отвернулась, чувствуя, как к горлу подступает комок.
— Странный способ любить, — тихо сказала она. — Никогда не показывать этого.
— Он не умел иначе, — Валентина вздохнула. — Вы с Вадимом говорили о наследстве?
— Нет еще. Он хочет обсудить, но не сегодня.
— Правильно, — тетя Валя кивнула. — Но ты помни, что дом — это и твое наследство тоже. Не позволяй брату всё решать за тебя.
Марина удивленно посмотрела на тетку:
— Почему ты так говоришь?
— Потому что знаю, как все устроено в вашей семье, — Валентина поджала губы. — Вадим — наследный принц, а ты... на вторых ролях. Всегда так было.
Из дома донесся голос матери, приглашающий всех к столу. Марина благодарно сжала руку тети Вали и пошла в дом.
За столом было тесно. Мужчины разливали водку, женщины раскладывали еду. Марине досталось место в дальнем конце стола, рядом с какими-то дальними родственниками, которых она едва помнила. Вадим, конечно, сидел рядом с матерью, во главе стола.
— Я хочу сказать несколько слов, — Вадим поднялся, держа в руке рюмку. — Сегодня сорок дней, как нет с нами нашего отца, Олега Петровича Морозова. Человека, который был примером для многих, в том числе и для меня. Он научил меня всему, что я знаю о жизни, о работе, о том, что значит быть мужчиной, быть опорой для семьи.
Вадим говорил проникновенно, и Марина видела, как кивают в знак согласия сидящие за столом. Её брат всегда умел говорить правильные слова. Отец научил его и этому.
— Он был строгим человеком, но справедливым, — продолжал Вадим. — Никогда не требовал от других того, чего не требовал от себя. Благодаря ему наша семья...
Марина перестала слушать. Строгим? Да, несомненно. Справедливым? Это с какой стороны посмотреть. Она вспомнила свой шестнадцатый день рождения, когда отец отказался прийти на её школьный концерт, потому что в тот же день были городские соревнования по плаванию, где участвовал Вадим. «Тебя поздравим дома», — сказал он тогда.
— За Олега Петровича, — подняли рюмки сидящие за столом.
— За папу, — эхом отозвалась Марина, выпивая рюмку одним глотком.
Потекли поминальные разговоры. Воспоминания об Олеге Петровиче, истории из его жизни. Каждый хотел рассказать что-то свое — о его принципиальности, трудолюбии, преданности делу.
— А помнишь, Вадик, как отец брал тебя с собой на стройки? — Лариса Анатольевна тепло посмотрела на сына. — Тебе было всего-то лет восемь, а он уже учил тебя разбираться в чертежах.
— Помню, — Вадим улыбнулся. — Он говорил: «Сын, запоминай, как всё устроено. Это будет твоим делом».
— И стало, — кивнула соседка Анна Ивановна. — Олег Петрович гордился тобой, Вадим.
Марина слушала эти разговоры с растущим чувством отчуждения. Её словно не было в этой семье, в этих воспоминаниях. Её отец никогда не брал с собой на стройки, не учил чертежам, не говорил: «Это будет твоим».
— Марина тоже умница, — Лариса Анатольевна вдруг вспомнила о дочери. — Рисует прекрасные картины. Правда, папа не очень понимал современное искусство.
— Совсем не понимал, — тихо, но отчетливо сказала Марина.
За столом повисла неловкая пауза.
— Ну что ты, дочка, — Лариса Анатольевна нервно улыбнулась. — Папа по-своему ценил твои таланты.
— Настолько ценил, что ни разу не пришел ни на одну мою выставку, — Марина не знала, откуда взялась эта горечь. Возможно, она копилась годами, а сейчас, под действием водки и обстановки, прорвалась наружу.
— Марина, — в голосе Вадима появились стальные нотки отца. — Сегодня не время и не место.
— А когда время, Вадим? — она посмотрела брату прямо в глаза. — Когда мы будем говорить о том, каким был отец на самом деле, а не в этих приукрашенных историях?
— Мариночка, — мать всплеснула руками. — Что ты такое говоришь?
— Правду, мама. То, о чем все молчат. О том, что для отца существовал только Вадим, а я была... просто дополнением к семейной картине.
Вадим медленно поднялся из-за стола:
— Пойдем выйдем.
— Зачем? — Марина тоже встала. — Здесь собрались люди, которые знали отца. Пусть послушают и другую сторону. О том, как он ходил на все соревнования брата, но пропустил мой выпускной. Как он подарил Вадиму машину на совершеннолетие, а мне — набор красок. Как он...
— Достаточно! — Вадим почти силой вывел её в прихожую. — Ты перебрала, и тебе нужно успокоиться.
— Я трезва как никогда, — Марина вырвала руку из его хватки. — И хватит играть роль старшего брата, который всё решает. Ты не отец!
— А жаль, — Вадим сузил глаза. — Будь я отцом, я бы не позволил тебе вырасти такой неблагодарной. Он дал тебе всё — крышу над головой, образование, возможность заниматься своими картинками, которые никому не нужны. А ты?
— Что — я?
— Ты никогда не ценила того, что имела. Всегда хотела чего-то другого, особенного, — Вадим покачал головой. — Он просто не понимал тебя. Поэтому и отдалился.
— Он отдалился, потому что я не стала тем, кем он хотел меня видеть, — Марина горько усмехнулась. — Я не была продолжением его амбиций, как ты.
— Прекратите немедленно! — мать вышла в прихожую, прикрыв за собой дверь в гостиную. — Вы с ума сошли? У нас дом полон людей!
— Прости, мама, — Вадим тут же сбавил тон. — Мы просто...
— Я знаю, что вы, — Лариса Анатольевна посмотрела сначала на сына, потом на дочь. — Два упрямца. Как отец.
Эти слова заставили обоих замолчать. Мать никогда раньше не сравнивала их обоих с отцом — только Вадима.
— Марина, — Лариса Анатольевна взяла дочь за руку. — Если тебе тяжело, ты можешь уйти. Скажу, что тебе стало плохо.
Марина медленно покачала головой:
— Нет, мама. Я останусь. Я тоже хочу попрощаться с отцом.
Вадим хмыкнул, но промолчал. Они вернулись за стол, где разговоры шли уже в другом направлении. Поминальный обед продолжался еще два часа, но Марина больше не произнесла ни слова.
***
Когда последние гости разошлись, в доме остались только они трое — Лариса Анатольевна, Вадим и Марина. Мать, измученная днем, ушла отдыхать, оставив детей убирать со стола.
— Извини за сцену, — Марина разбирала грязную посуду, складывая её у раковины. — Не знаю, что на меня нашло.
Вадим молча собирал пустые бутылки в пакет.
— Давно хотел спросить, — наконец сказал он. — Почему ты так ненавидишь отца?
— Я не ненавижу его, — Марина покачала головой. — Я... не знаю. Наверное, я всю жизнь ждала от него того, чего он не мог дать.
— Чего именно?
— Признания. Одобрения. Гордости за то, что я делаю.
Вадим вздохнул, прислонившись к кухонному столу.
— Он гордился тобой. Просто не умел показывать это.
— Не говори ерунды, — Марина усмехнулась. — С тобой он вполне умел.
— Потому что я был понятен ему, — Вадим налил себе чаю из остывшего чайника. — Я всегда делал то, что он мог оценить. А твое искусство было для него... как марсианский язык.
Они помолчали. За окном сгущались осенние сумерки, дождь все еще барабанил по крыше.
— Ты видела его кабинет после смерти? — вдруг спросил Вадим.
— Нет. Зачем?
— Пойдем, — он поставил чашку и вышел из кухни.
Кабинет отца находился на втором этаже, в дальнем конце коридора. Небольшая комната с письменным столом, книжными полками и старым кожаным креслом. Марина редко бывала здесь — в детстве это было запретное место, куда можно было входить только с разрешения. Отец работал тут по вечерам, разбирая документы, читая специальную литературу, делая чертежи.
Вадим включил настольную лампу и подошел к одной из полок.
— Смотри, — он указал на небольшую стопку журналов по искусству.
— И что? — Марина пожала плечами. — Мама могла их здесь положить.
— Не мама, — Вадим покачал головой. — Отец выписывал их последние два года. После твоей первой большой выставки.
Марина подошла ближе. Действительно, журналы по современному искусству, некоторые с закладками.
— Зачем? — она недоверчиво взглянула на брата.
— Он хотел понять. Пытался разобраться в том, что ты делаешь, — Вадим открыл средний ящик стола и достал папку. — А вот это я нашел, когда разбирал его бумаги после похорон.
В папке были газетные вырезки. Статьи о выставках современного искусства, где упоминалось имя Марины Морозовой. Рецензии на её работы. Даже распечатанные интернет-страницы с информацией о галереях, где выставлялись её картины.
— Он собирал это? — Марина недоверчиво перебирала вырезки. — Но зачем тогда он не приходил? Не говорил ничего?
— Потому что не знал, как, — Вадим сел в кресло отца. — Потому что между вами всегда была стена непонимания. Потому что он был упрямым старым дураком, который не умел признавать своих ошибок.
Марина опустилась на стул напротив, всё еще держа в руках папку с вырезками.
— Почему ты показываешь мне это только сейчас?
— Потому что тоже нашел это только сейчас. И потому что... — Вадим замялся, что с ним случалось редко. — Потому что мне тоже нужно было время, чтобы понять кое-что.
— Что именно?
Вадим посмотрел ей прямо в глаза:
— Что я всегда ревновал тебя к отцу.
— Ты? — Марина рассмеялась. — Ты, его любимчик? Ты, его надежда и опора? Ты, который всегда был на первом месте?
— Да, я, — в голосе Вадима не было и тени улыбки. — Потому что он никогда не требовал от тебя того, что требовал от меня. Тебе он позволял быть свободной, идти своим путем. А от меня ждал, что я стану его копией. И я стал. Только сейчас понимаю, какую цену заплатил за это.
Марина застыла, пораженная его словами.
— Ты никогда не говорил...
— О таком не говорят, — Вадим усмехнулся. — Особенно мужчины в нашей семье. Мы же сильные, стойкие, как отец учил.
За окном окончательно стемнело. Настольная лампа создавала уютный круг света, в котором они сидели, впервые за много лет действительно разговаривая.
— Я не понимаю, — Марина покачала головой. — Если он интересовался моим творчеством, почему никогда не приходил на выставки? Почему не говорил со мной об этом?
— Гордость. Страх. Непонимание, как начать разговор после стольких лет отчуждения, — Вадим пожал плечами. — Выбирай любое. Или все вместе.
Марина встала и подошла к окну. В темноте были видны огни соседних домов, размытые дождем.
— Знаешь, что обиднее всего? — тихо сказала она. — То, что уже никогда не узнаешь правды. Не сможешь спросить его напрямую, что он думал, что чувствовал. Все эти догадки... это ведь всего лишь наши интерпретации.
— Да, — согласился Вадим. — Но у нас есть его поступки. То, что он делал. То, что он собирал эти статьи о тебе.
— И не пришел ни на одну выставку.
— Да. И это тоже.
Они замолчали. Из кармана Вадима донесся звук телефона — короткий сигнал сообщения.
— Жена, — сказал он, взглянув на экран. — Спрашивает, во сколько я вернусь.
— Тебе пора?
— Да. Завтра рано вставать, — Вадим поднялся. — Ты остаешься с мамой?
— На ночь, да. Утром уеду в Москву, — Марина всё еще стояла у окна, глядя в темноту.
Вадим подошел к двери, но остановился на пороге.
— Марина, насчет дома и наследства...
— Можешь не волноваться, — она обернулась. — Я не претендую на дом. Это твоя территория, всегда была.
— Нет, — Вадим покачал головой. — Я хотел сказать, что всё будет оформлено на нас обоих. Так хотел отец.
— Правда?
— Да. В завещании так и написано. Дом и бизнес — на нас обоих, в равных долях.
Марина удивленно посмотрела на брата:
— Но я ничего не понимаю в строительстве. Зачем мне доля в бизнесе?
— Потому что ты его дочь, — просто ответил Вадим. — Такая же наследница, как и я.
Он вышел, оставив её одну в кабинете отца. Марина еще долго стояла у окна, а потом медленно подошла к столу и открыла верхний ящик. Там лежали старые фотографии — Вадим на рыбалке с отцом, Вадим с первыми чертежами, Вадим получает диплом... И среди них — цветная фотография в рамке. Марина на своей первой персональной выставке, улыбающаяся, стоящая рядом с одной из своих картин. Фотография, которую она никогда не видела. Которую отец, должно быть, нашел в интернете и распечатал.
Она перевернула рамку. На обратной стороне была наклеена маленькая бумажка с аккуратным отцовским почерком: «Горжусь».
Одно слово. Никогда не произнесенное вслух.
***
Утром Марина спустилась на кухню и обнаружила мать, готовящую завтрак.
— Доброе утро, — Лариса Анатольевна выглядела усталой, но спокойной. — Как спалось?
— Нормально, — Марина села за стол. — Вадим уже уехал?
— Да, ему нужно было отвезти Мишу в школу, — мать поставила перед ней чашку чая. — Он заедет вечером, помочь мне с документами.
Марина кивнула, обхватив чашку ладонями. Ночью она долго не могла уснуть, думая о найденной фотографии, о папке с вырезками, о словах Вадима. Всю жизнь она считала, что отец любил только брата, а её лишь терпел. Теперь оказалось, что всё было сложнее.
— Мам, — Марина посмотрела на мать. — Папа когда-нибудь говорил с тобой обо мне? О моем искусстве?
Лариса Анатольевна замерла у плиты, не оборачиваясь.
— Говорил, — тихо ответила она. — В последние годы — часто.
— И что он говорил?
Мать повернулась, и Марина увидела слезы в её глазах.
— Что не понимает, но хочет научиться. Что гордится, но не знает, как сказать это тебе после стольких лет молчания.
— Почему же ты мне не рассказала? — Марина почувствовала, как к горлу подступает комок.
— Потому что он просил не говорить, — Лариса Анатольевна села напротив дочери. — Он всегда был... странным человеком. Сложным. Не умел выражать чувства, особенно нежные.
— Но с Вадимом он мог.
— Нет, — мать покачала головой. — С Вадимом было по-другому. Вадим был для него как зеркало — отражением его самого, его амбиций, его представлений о жизни. С тобой всё было сложнее.
— Потому что я была девочкой?
— Отчасти. Но больше потому, что ты всегда шла своим путем. Он не знал, как с тобой общаться, — Лариса Анатольевна вздохнула. — И со временем эта стена между вами становилась всё выше.
— Но он же мог просто прийти на мою выставку. Хоть раз, — Марина не смогла сдержать горечь в голосе.
— Мог. И хотел. Знаешь, он собирался пойти на твою последнюю выставку, в апреле. Даже костюм новый купил, — мать слабо улыбнулась. — Но случился первый сердечный приступ, и он оказался в больнице.
— Я не знала...
— Конечно, не знала. Он запретил тебе говорить. Не хотел, чтобы ты беспокоилась, отрывалась от работы, — Лариса Анатольевна вздохнула. — Такой он был человек. Упрямый, гордый, закрытый. Со своими представлениями о том, как должно быть.
Марина смотрела в окно, где начинался новый осенний день. Дождь перестал, и сквозь облака пробивались первые лучи солнца.
— Ты ошибаешься, знаешь, — сказала вдруг мать.
— В чем?
— Когда говоришь, что отец любил только Вадима. Он любил вас обоих. Просто по-разному, — Лариса Анатольевна протянула руку и коснулась щеки дочери. — Вадим был его наследником. А ты...
— А я?
— Ты всегда был его солнцем, — тихо сказала мать. — Тем, кем он сам хотел стать, но не смог. Свободным. Смелым. Идущим своим путем.
Солнечный луч пробился сквозь тучи и осветил кухню теплым золотистым светом. В этом свете Марина увидела, как постарела мать за последние месяцы. Морщинки вокруг глаз стали глубже, волосы — седее. Но взгляд был ясным, как никогда.
— Я не знаю, смогу ли когда-нибудь простить его за всё то время, что мы потеряли, — честно сказала Марина.
— И не нужно, — мать улыбнулась. — Просто попытайся понять. Этого достаточно.
Марина кивнула и допила остывший чай. Через час ей нужно было выезжать в Москву. Возвращаться к своей жизни, к своим картинам, к своей выставке, которая должна была открыться через месяц.
— Я пришлю тебе и Вадиму приглашения на открытие, — сказала она, поднимаясь из-за стола. — Приезжайте вместе.
— Обязательно, — Лариса Анатольевна тоже встала. — Отец был бы рад.
Они обнялись, и Марина почувствовала, как что-то внутри неё медленно отпускает — тяжелый груз обиды и непонимания, который она несла годами. Не до конца, не полностью — на это потребуется время. Но первый шаг был сделан.
Когда она уезжала, солнце полностью разогнало тучи, и старый родительский дом купался в золотистом свете. Марина остановила машину на повороте и оглянулась, запоминая эту картину — дом, освещенный солнцем после долгого дождя. Как символ чего-то нового, что только начиналось.
Может быть, непросто поверить в любовь отца после стольких лет молчания. Может быть, слишком поздно восстанавливать то, что было разрушено годами непонимания. Но никогда не поздно начать видеть вещи по-другому. Никогда не поздно узнать правду, даже если она приходит тогда, когда нельзя уже ничего изменить.
«Ты всегда был его солнцем», — сказала мать. И хотя Марина не была уверена, что это правда, она хотела верить. Хотя бы потому, что теперь, когда отца не стало, никто никогда не узнает наверняка, что он чувствовал на самом деле. А значит, у неё есть право выбрать свою версию правды — ту, которая поможет ей двигаться дальше.
Спасибо вам за активность! Поддержите канал лайком и подписывайтесь, впереди ещё много историй о жизни.
Думаю, вас заинтересуют другие истории:
