Я к овчаркам не имею никакого отношения, но тем не менее в моей семье остались интересные воспоминания, которые касаются истории восточно-европейских овчарок в годы Войны.
У моей прабабушки была сестра, звали ее Ираида Васильевна, она была замужем за Никитиным Николаем Павловичем. Детей у этой семейной пары не было и прямо перед войной, в 1940 году они завели породистую овчарку.
Овчарку звали Товери-Волк, №2936, это был чепрачный кобель, происходящий от Джульбарса Соколова и Майки-Ульмы п-ка ЛКСС. Товер, как его звали дома, являлся внуком знаменитого Абрека Осмоловской. Здесь можно посмотреть его родословную: https://veorkf.ru/catalog/dog.php?screen=1&id=1341
О нем есть упоминание даже в книге А.П. Мазовера "Племенное дело в служебном собаководстве:
"Типичная представительница линии Абрека — его дочь Майка-Ула 2634 была повязана с Джульбарсом 2420 — сыном Герта (Наркомсовхозов СССР), линия которого характерна приземистостью, массивным костяком и крепкой конституцией. Полученный от этой вязки Товери-Волк 2926 — победитель Московских и Ленинградских выставок (оценка «отлично») — соединил в себе положительные черты обеих линий.
Товери имел хорошую голову, породность и сухость конституции, свойственные линии Абрека, с пропорцией формата отцовской линии.
По классности Товери был выше своих родителей и дедов.
Вязка Товери с Миккой (Успенского), собакой других кровей, имевшей закрепленную наследственность к грубой и сырой конституции, способствовала получению неоднородного помета. Часть помета унаследовала грубую и сырую конституцию, другая же часть удачно соединила положительные качества линии, чему способствовало направленное воспитание, хорошее кормление и суровый тренировочный режим."
Товеру был всего год, когда началась война. Когда в Ленинграде начались проблемы с продовольствием особо ценным собакам стали выдавать пайки. У нас в семье воспоминания об этом не сохранились. Но кое-какие сведения есть об этом времени в прессе:
"Владимир ПЯНКЕВИЧ, доктор исторических наук, профессор СПбГУ:
— Судя по имеющимся у меня данным, в начале блокады владельцы породистых собак действительно получали на них паек. Об этом свидетельствует отчет Ленинградского общества кровного собаководства, и благодаря этой помощи удалось сохранить некоторое количество племенных собак.
Свидетельство о пайке породистой собаки, которого хватало для того, чтобы подкормить и хозяина, сохранилось в повести Эллы Фоняковой, вспоминавшей об огромном псе сослуживца ее матери. По словам хозяина, овчарке-медалистке, состоявшей на военном учете, был положен паек «больше, чем человеку». «Она сыта, и я вместе с ней».
Согласно другим личным свидетельствам, собак поддерживали, как об этом пишет Вера Инбер, но лишь до начала первой блокадной зимы. Хозяевам было нечем поделиться со своими питомцами. «До 1 декабря всем служебным собакам выдавали паек. После 1‑го паек прекратился, и начали есть самих собак», — записала Вера Инбер 2 января 1942 года («Почти три года. Ленинградский дневник»).
Литературовед Владислав Евгеньев-Максимов вспоминал о своем питомце: «Породистый пес, получивший на собачьей выставке большую серебряную медаль, Рикки был зачислен на собачий паек. Сначала он получал какую‑то мучнисто-крупчатую труху, из которой, впрочем, можно было варить похлебку, затем испускавшие невыносимое зловоние внутренности павших лошадей. Эти «блага» оказались, увы, очень кратковременными. Выдачи «собачьего пайка» прекратились, нам пришлось взять Рикки на свое «иждивение», а так как нам самим есть было почти нечего, то и Рикки, подобно нам, стал умирать от голода» (воспоминания Евгеньева-Максимова «Черные дни Ленинграда» со вступительной заметкой Дмитрия Лихачева были опубликованы в журнале «Звезда» в 2011 г., № 2)." https://spb.mk.ru/articles/2017/05/16/chetveronogie-boycy-i-ikh-khozyayki-iz-blokadnogo-leningrada-obezvredili-tysyachi-min.html
Дядю Колю, хозяина Товера мобилизовали, а вот сам Товер, как ценная племенная собака, был отправлен в эвакуацию, вместе со своей хозяйкой, Ираидой Васильевной. Эвакуирован был именно Товер, а не хозяйка! Об этом четко рассказывали члены моей семьи. Эвакуация происходила на поезде, вместе с детьми, и Ираида Васильевна чувствовала себя крайне не ловко, садясь в битком набитый детьми поезд вместе с огромной овчаркой... В эвакуацию со временем уехали и моя прабабушка с моей бабушкой, которой в 1941 году исполнилось 19 лет. И уже в эвакуации бабушку мобилизовали, она служила на Черноморском флоте. Прадедушка с тещей остался в Ленинграде. Его не призывали - у него одна нога была короче другой. Он прожил в Ленинграде всю Блокаду и не смотря на то, что работал начальником сектора общественного питания ОРСа, съел своего кота, кожаные обложки от книг и кожаную кобуру, а старенькая теща умела собирать какие-то травки, варила из них супы и так они и смогли пережить голодные времена...
С войны вернулся дяда Коля, дошедший до Германии, из эвакуации вернулась и Ираида Васильевна с Товером. Уже в 1045 году от Товера было получено потомство. У самого Товера в базе потомков не очень много - всего 8 от пяти сук, но один из его потомков был очень знаменит - это Майн К-46 Казакова, полученный в 1945 году от не менее знаменитой Ады-Микки Успенского.
Про Аду-Микки можно прочитать следующее:
"Каким чудом уцелела эта ценная племенная собака в мясорубке войны и блокады, нам пока неведомо. Ответ также следует искать в архивных документах военной поры. Эта сука полунемецкого (особо ценного) происхождения до войны принадлежала музыковеду Николаю Дмитриевичу Успенскому.
О нем известно немного. После войны он стал профессором Ленинградской консерватории и двух духовных академий (Ленинградской и Нью-Йоркской). А в 1941–1942 годах в осажденном городе исполнял обязанности директора музыкально-педагогического училища. Согласитесь, должность весьма далекая от интендантских благ и провиантского изобилия.
Официально установленный паек бойца Ленинградского фронта лютой зимой 1941 года содержал 860 калорий, что составляла лишь треть нормы, позволяющей человеку оставаться дееспособным. Блокадный паек служащего в Ленинграде был гораздо скуднее. Содержать собаку крупной породы гражданскому лицу оказывалось не под силу. Собака, вне всякого сомнения, была мобилизована. Но в квартире Успенского на Театральной улице 28 ноября 1943 года она ощенилась восемью щенками, что свидетельствует о ее отличной заводской кондиции на тот момент.
Скорее всего, эта собака была мобилизована и поставлена на довольствие в сосновскую школу-питомник, под личную опеку Ольги Кошкиной, стремившейся во что бы то ни стало сохранить последние крупицы племенного поголовья немецких овчарок. Для чего же нужно было в осажденном городе кормить породистых собак, когда от голода повально умирали люди?
Ответом на этот мучительный и очень неоднозначный для множества блокадников вопрос может стать газетная фотография 1944 года – «лучшие миноразыскные собаки Ленинградского фронта».
На фото в ряд сидят шесть собак. Это знаменитые «пятитысячники» Ленинградского фронта, собаки, обнаружившие на момент снятия блокады свыше пяти тысяч мин каждая. Четыре немецкие овчарки, метис первой генерации с немецкой овчаркой и шотландская овчарка Дик, обнаруживший двенадцать тысяч (!) мин и отыскавший гигантский потайной заряд со взведенным часовым механизмом в фундаменте Павловского дворца за час до взрыва. Дворняжек на этом фото нет.
Научные труды профессора Крушинского, опубликованные в довоенные годы, расставляют точки над «i», признавая абсолютное превосходство рабочих качеств породистых служебных собак над беспородными.
Именно такой отборный племенной материал невероятными усилиями пытались сохранить в условиях блокады Кошкина и Заводчиков. Племенных собак содержали на фронтовом пайке не из «любви», но ради обеспечения максимально быстрого наступления и снятия вражеской блокады и ради обеспечения будущей безопасности выживших ленинградцев.
Вероятно, Аду Микки передали Успенскому обратно в Ленинград потому, что в условиях близости к передовой риск утратить ценную племенную собаку был слишком велик, а сосновская школа-питомник, оставшаяся в отдалении от линии фронта, выпала из-под личного контроля Кошкиной.
От все той же Опаринской я услышала такую информацию: «Кошкина после прорыва блокады списала с фронта как негодных к строевой шесть или семь породных сук, вернула их хозяевам в Ленинград, но почти все они или пали, или холостели, кроме одной, только она одна и ощенилась».
Ада Микки безоговорочно оправдала возложенные на нее надежды, оказавшись выдающейся племенной собакой, а щенки, родившиеся в блокадном Ленинграде, в первые же послевоенные годы заложили мощную генеалогическую базу для возобновления ленинградского племенного служебного собаководства." https://xfile.ru/x-files/war/kinologi_blokadnogo_leningrada/
Если кто не знает, в парке Сосновка установлен памятник военным дрессировщикам и служебным собакам Ленинграда:
За основу памятника было взято изображение Ольги Кошкиной и ее восточно-европейской овчарки Мура, который родился в 1943 году в Блокаду от Ады-Микки. Его отец не Товер, с Товером Аду-Микки вязали уже в 1945 году.
Немного о Майне, потомке Товери-Волка и Ады-Микки.
У Майна в базе 68 потомков. Мазовер в своей книге называет Майна одной из лучших, полученных в СССР, овчарок. Есть о потомстве Майна еще такая информация: "Майн К-46 родился в 1945 г. Он был отличным представителем породы и хорошим производителем. За 10 лет племенной деятельности с 1948 по 1958 гг. им было повязано 28 сук получено 24 помета 179 щенков, из которых 57 получили племенные оценки: «отлично» -26 «очень хорошо»-31; что составило 31.8 процента от общего числа потомков. Как производителя Майна использовали Харьковский, Воронежский, Рижский и другие клубы служебного собаководства страны.
В Ленинграде Майн дал хороших сыновей от различных производительниц: от Киисы - Корсара, Каюра, Тарзана, Тайфуна (все имели оценку «отлично»); от Геры - Гольда (оценка «отлично») от Сильвы-Мустанга, от Ринги - Марча."
Вот так, благодаря эвакуации, был сохранен ценный представитель породы. И, наверное, в чем-то его судьба аналогична судьбе предков русского спаниеля. По крайней мере мне приятно думать, что моя семья посодействовала развитию восточно-европейской овчарки в СССР.
