Сейчас Матвею Григорьевичу казалось, что Антонину он никогда особо не любил. А когда уж против его воли за Ивана замуж вышла, вовсе вычеркнул из своей жизни, из сердца, из семьи. Только сегодня утром объяснял ей, что нужно сделать. А она вновь ослушалась, да еще и как! Уб.ила немецкого офицера! За это Антонину, скорее всего, расстреляют. Может, и детей...
Матвей Григорьевич скользнул взглядом по Стёпке. Подумал, что если пацана пощадят, себе заберёт. Может, хоть из мальчонки толк выйдет. А с Тонькой и Лизкой точно всё...
Матвей Григорьевич пятился, а Антонина всё ещё стояла, склонившись над убитым фашистом. Она лишь подняла голову и всё прочла по лицу отца. Всё прочла, всё поняла! А на боку фашиста расстёгнутая кобура и торчит рукоятка пистолета. Тоня схватила, пистолет направила его на отца. На лице полиция проступила крайняя степень удивления. Такого от дочери он точно не ожидал.
— И что, что?!! Стрельнешь, батю родного? Рука-то поднимется?
— Поднимется, — мрачно кивнула женщина, — ты ж меня уже приговорил. К фрицам бежать собрался. Хочешь жить — полезай в подпол. В подпол, говорю! Лиза, Стёпка, откиньте крышку.
Матвей Григорьевич заметно испугался. Тоня говорила с такой мрачной решимостью, того и гляди пальнёт. Пальнёт ведь, дура, она себя не контролирует!
Мужчина спустился в кромешную темноту подпола.. Снизу донесся его бубнеж:
— А дальше что делать думаешь? От немцев ведь не спрячешься.
Крышка подпола со скрипом захлопнулась.
— Лиза, давай комод передвинем, чтобы он выбраться не смог, — скомандовала Тоня.
Откуда в ней было столько решимости, непонятно. Тяжеленный комод женщина практически одна подвинула. Силы было столько, что не верилось.
Степка застыл на полу. После того, как фашист его толкнул, мальчик так и не поднялся. Сидел, широко распахнув глаза и не сводя глаза с немца. На полу возле двери стоял фонарь, и тело отбрасывало зловещую тень. Вокруг головы натекла уже довольно большая лужа.
— Эй, эй, приди в себя, — помахала ладонью перед лицом сына Антонина. — Стёпка, это не человек! Слышишь, это фашист, враг!
Антонина и сама так относилась. В лежавшем на полу немце она человека не видела. Будто щелкнуло что-то внутри, переключилось. В тот самый момент, когда фашисты повесили председателя, когда застре.лили его жену, Тоня перестала видеть в них людей. Фашисты пришли на их родную землю, они их убив.ают. Где-то с ними воюет Иван, и хорошо, если вернется живым. Так какие же это люди после такого?
— Что же нам теперь делать, мама? — спросила Лиза. — Надо, наверное, его спрятать.
— Не спрячешь, — мрачно заключила Антонина. — Думаю, остальные немцы знают, куда он пошел. Нам нужно бежать, как можно скорее. Так, все, Степка поднимайся. Доставайте мешок из комода складывайте в него теплые вещи, одеяло. Мы уйдем в лес. Шевелитесь, думаю, фрица скоро начнут искать.
Степка никак не мог выйти из состоянии транса, его заставила шевелиться Лиза. Подняла на ноги и сунула в руки мешок.
— Держи! Я буду складывать, а ты держи!
Антонина тем временем достала из ящика комода письма мужа. Не забыла и про колечко с красным камнем, единственную ценность в избе. Вывалила из чугунка вареную картошку. Подумала, что очень вовремя решила побольше яиц наварить.
На деревянном столе все еще одиноко лежал шмат сала. Лежал с тех самых пор, как утром его туда положил немец. Никто из семьи к нему так и не прикоснулся. Однако, сейчас было не до принципов. Антонина схватила сало, спички, свечи и фонарь фашиста. Он тоже пригодится. Правда, прежде чем выйти из избы, Антонина его выключила, чтобы не привлекать внимание ярким лучом.
— Уходим через огород, к роднику на краю леса.
В лесу было темно и страшно. Стёпка постоянно спотыкался о коряги, а ветки деревьев хлестали по лицу. Но мамка гнала их вперёд, не позволяя останавливаться и поддаваться слабости. Когда углубились в лес достаточно далеко, она включила фонарь фашиста. Идти стало легче, но Стёпка ныл.
— Всё, нас уже не найдут. Давайте посидим до утра. Я больше не могу.
— Нельзя, нельзя сидеть, — хмурилась Антонина. — Нужно идти.
Женщина хорошо знала лес, но знала она еще и то, что когда офицера найдут и их кинутся искать, в поисках будет помогать человек, знавший лес не хуже ее. Тот самый человек, который сейчас сидит в подполе и которого Антонина больше не сможет назвать папой, даже мысленно. А ещё женщина припоминала, как во время казни председателя видела овчарку. Один из фашистов держал на поводке собаку, и она всё рвалась в сторону деревенских жителей. Скорее всего, это специально обученный пёс, и, возможно, он сможет пойти по следу.
Антонину пугали подобные мысли, и она гнала детей вперёд, всё глубже и глубже в лес.
Она не ошиблась по поводу немецкой овчарки. Собака могла идти по следу, и их бы нашли, обязательно нашли, если бы спохватились вовремя. Но немцы перепили самогона, изъятого у жителей деревни, и вырубились. Отсутствие оберфельдфебеля Шварца обнаружили только утром. Расспросив солдат, ходивших с ним по домам, выяснили, куда собирался вечером отправиться Шварц. Когда его нашли, второй офицер, остановившийся в Ключевке, пришел в ярость. А найденный в подполье Матвей Григорьевич не сообщил, что женщина убившая Шварца, его дочь. Он активно начал помогать в поисках. Овчарка шла по лесу первые пару километров, а потом сбилась со следа.
Антонина с детьми шли всю ночь. Шли до тех пор, пока Степка не упал и не отказался подниматься. Тогда Тоня расстелила на земле взятое с собой одеяло, и они втроём, прижавшись друг к другу, спали, Спали сном смер.тельно уставших людей. Стёпка подёргивался иногда и поскуливал во сне. Ему снились кошмары, снился фашист с разбитой головой, поднимающийся с пола и идущий на мальчика с закрытыми глазами и вытянутыми вперёд руками. Стёпка дёргался, скулил, но не просыпался. Усталость была слишком велика.
Они проспали до вечера. Вновь начинало темнеть, в лесу темнота наступает быстрее, гуще. Первой проснулась Антонина, проснулась от того, что хрустнула веточка, зашуршали сухие иголки под елью. Не открывая глаз, женщина поняла, что кто-то приближается. Этот кто-то осторожно подцепил котомку с продуктами и поволок по земле. Только тогда Антонина встрепенулась и, распахнув глаза, уставилась на рыжую лисицу, пытавшуюся утащить котомку.
— А ну-ка, брысь! — громко хлопнула женщина в ладони.
Лиса испуганно умчалась, махнув рыжим хвостом с белым кончиком.
— Просыпайтесь, просыпайтесь! Чуть было продукты не проморгали.
Как бы не было плохо Антонине, она пыталась поддерживать в детях моральный дух, вела себя, как обычно.
— Что, дуреха, разоспалась? — сказала Лизе. — Лиса приходила. Сало унюхала и хотела котомку утащить. Представляете, схватила зубами и волокет.
— Что, правда, лиса? Так близко подошла? Я близко лис не видел, — проснулся Степка.
Лиза была грустна и молчалива. Она старше Степки и понимала всю тяжесть ситуации, в которую попали из-за нее. Да, из-за неё! Ведь если бы мачеха не вступилась, Стёпка сейчас спал бы в избе. А так, что теперь будет с ними? Мачеха вновь обозвала дурёхой, но разве можно на неё обижаться? Да пусть хоть как обзывает! Поступки говорят гораздо больше слов. Антонина повела себя, как родная мама. Не любая мать смогла бы сделать такое ради дочери, и в четырнадцать лет Лиза была в состоянии это понять.
Тоня достала из котомки по одной вареной картошке, отрезала по куску сала. Стёпка заглотил свою долю за несколько секунд, уставился на мать голодными глазами.
— Я не наелся. Там же еще есть. Дай яичко.
— Нет! — обрубила Антонина. — Есть будем помаленьку. Неизвестно, сколько нам придется прятаться по лесам. Будем пробираться к Сосновке, там семья моего брата живет. Глядишь, чем и помогут.
Степка ничего не понял, зато Лиза очень удивилась.
— К Сосновке? Это ведь очень далеко!
Года три с половиной назад отец Лизы повёз колхозное зерно в город. Дорога шла через Сосновку, и Антонина, взяв детей, напросилась с мужем. Хотелось ей брата навестить. С трудом уместившись в кабине полуторки, они поехали. Ехать пришлось очень долго. Больше одного светового дня точно. Лизе сложно было представить, что можно добраться до Сосновки пешком, еще и по лесам.
— Да, путь не близкий, — протянула Антонина. — Поэтому еду будем экономить. И еще будем надеяться, что до Сосновки немцы не дошли.
Идти решили днём. Ночью идти сложно, к тому же фонарь немца стал гореть тускло и становилось понятно, что скоро он потухнет совсем. Антонина соорудила что-то наподобие шалаша, набросав еловых лап в качестве подстилки и облокотив их на ствол дерева. Ночь провели в полудрёме. Стёпка по большей части спал, а Лиза с Антониной вздрагивали на каждый шорох, подсвечивали тусклым фонарём, больше всего боясь появления кабанов или волков.
Позавтракали так же скудно и двинулись в путь. К обеду вышли к соседнему посёлку, куда Лиза ходила школу. Антонина поняла, что заплутала. Сделав огромный крюк, они практически вернулись назад. Тоня расстроилась, поняв, что не так хорошо она ориентируется в лесу. К поселку подходить не стали, так как женщина знала, что немцы хозяйничают и тут. Теперь они шли, стараясь не углубляться, считай, что по окраине леса, чтобы точно не заплутать. Через день вышли еще к одной деревне. Она находилась в низине и с окраины леса деревенские улицы были видны, «как на ладони».
— Может быть, здесь нет немцев? — с надеждой спросила Лиза. — Мы выйдем к людям?
— Надо понаблюдать, — ответила Антонина. — Давайте посидим и посмотрим. Немцы, если они есть, себя проявят.
Сидели возле деревьев, до боли в глазах разглядывали деревню и никого, кроме местных жителей не видели.
— Нету немецкой формы, нету. Никто не стреляет, — канючил Стёпка. Давайте уже пойдём!
И Антонина решилась.
— Хорошо, давайте зайдём в деревню. Вон, видите, мужчину возле крайнего дома? К нему и подойдём.
Женщина подняла мешок с вещами. Лиза закинула на спину котомку с едой. Стёпка радостно рванул налегке. Рванул к деревне. Вдруг Лиза несколькими прыжками догнала мальчика, повалила на землю. Повернула искажённое испугом лицо к Антонине.
— Повязка, мама, повязка на рукаве!
Женщина тут же присела и на корточках поползла к деревьям. Призывая детей ползти, ругала себя за невнимательность.
— Лиза, ты молодец, что заметила!
Возле крайнего дома прогуливался не обычный деревенский житель. Там шнырял полицай с белой повязкой на рукаве. В этой деревне тоже хозяевами были немцы.
Потом была еще неделя блужданий по лесу. Неделя или больше. Антонина сбилась со счета дням. Она плутала по лесу, боясь больше выходить и подходить к деревням. Один раз они решились идти по полю, вдоль дороги. Хорошо, что шли по высокой траве и успели упасть в нее, когда услышали знакомый треск немецкого мотоцикла. За мотоциклом ехал грузовой автомобиль, а в его кузове несколько немецких солдат. Даже когда они проехали, Антонина не разрешила детям подняться. До леса добирались ползком, прячась в траве.
Ночи стали холодными. Стёпка простудился и натужно кашлял, а скудные запасы еды закончились. Три дня голода подорвали силы. Стёпка уже не мог идти, когда они, наконец, вышли к Сосновке. Глядя на знакомую деревню и держа сына на руках, Антонина не испытывала радости. Радоваться не было сил. Да и стоило ли радоваться? Как примет её жена брата, ушедшего на фронт в самом начале войны?