Я всегда считал себя человеком приземлённым. Работа, быт, график, новости — всё по расписанию, по делу, без сантиментов. Жил не бедно, но и не богато, как большинство: зарплата, кредит за машину, в магазин по субботам. Собак в детстве боялся — однажды овчарка сорвалась с цепи и прокусила мне штанину. С тех пор держался подальше. Не люблю, когда что-то непредсказуемое. Мне спокойнее, когда всё на своих местах.
И вот с таким мировоззрением я дошёл до сорока шести.
К тому времени многое уже обрушилось.
Жена ушла неожиданно, хотя, если быть честным, тревожные звоночки были. Мы стали чужими. Разговоры были только про «что купить», «кто пойдёт в аптеку», «куда девать старую микроволновку». Когда она сказала, что встретила «другого», я удивился, но не разозлился. Разве что ощутил пустоту — как будто вынули кирпич из стены, и дом остался стоять, но уже перекошенный.
Дочка — моя единственная опора — уехала в другой город. Учёба, потом работа, потом жильё. Мы созванивались, но я чувствовал: у неё своя жизнь, и я в ней — не центр, а фон.
А потом — тишина.
Я приходил домой — и слышал, как скрипит пол. Как гудит холодильник. Как капает вода из крана.
Это было самое страшное — не слова, не ссоры, а полное молчание.
И вот тогда в эту тишину ворвался он — пёс, которого я сначала хотел прогнать.
Появился внезапно. В тот день шёл дождь. Я возвращался из магазина с пакетом молока и хлебом, и у подъезда сидело нечто — промокшее, взъерошенное, с умоляющим взглядом.
Я прошёл мимо. Поднялся на этаж. Сел на диван. Но молоко и хлеб так и остались в пакете — я смотрел в окно и чувствовал, как внутри что-то колет.
Спустился. Он всё ещё сидел. Я присел рядом. Протянул руку — он замер, но не убежал. И вдруг — тихонько лизнул пальцы.
Вот так и началось.
На следующий день я купил поводок. Через три дня — миски и корм. А ещё через неделю он спал у моего дивана, свернувшись калачиком.
Я назвал его Тобик. Просто — потому что так захотелось. Он не возражал.
Тобик не был породистым. Что-то в нём было от спаниеля — длинные уши, грустные глаза. Шерсть — белая с рыжими пятнами. Не лаял попусту. Не требовал ничего. Только смотрел — будто ждал, когда я наконец перестану прятать душу и просто обниму его.
Он стал моим ритуалом.
Мы гуляли утром, перед работой. Он терпеливо ждал, пока я пью чай и читаю новости, потом приносил поводок.
Вечером встречал у двери, как будто не видел меня год. Я открывал дверь, а он мчался, скользил по паркету, хвост вилял, как пропеллер. И это — каждый день.
Ночью ложился у кровати. А однажды — когда у меня сильно прихватило спину, — сам запрыгнул и лёг рядом. Я был слишком слаб, чтобы прогнать. И впервые за много лет — спал спокойно.
Прошёл год.
Я похудел, стал следить за питанием, вернулся к зарядке. Алкоголь почти исключил — не хотелось. Тобик чувствовал любое моё настроение. Когда мне звонила бывшая жена, и голос у меня становился колючим — он ложился рядом и клал лапу на колено. Как будто говорил: «Не злись. Всё уже было».
Когда дочка присылала фото с молодым человеком — он тыкался носом в телефон, смешно фыркал и лаял одобрительно. Я смеялся. И впервые понимал: смеюсь не из вежливости, а по-настоящему.
Соседи стали здороваться. В магазине продавщица улыбалась: «Опять с вашим красавцем гуляете!»
Я будто заново входил в мир.
Но, как это часто бывает, счастье оказалось хрупким.
Началось всё с пощипывания в глазах. Потом — постоянная заложенность носа. Потом — кашель.
Я списывал на аллергию весеннюю, на пыльцу, на пыль…
Но стало хуже. Таблетки не помогали. Ночью я просыпался от удушья.
Сдал анализы — и услышал: «Выраженная аллергия на эпителий животных. Особенно собак».
Я молчал. А потом — сел в машину и просто поехал. Куда — не знал. Дышал открытым ртом. Думал только об одном: как я скажу ему, что… придётся уйти?
Я не спал всю ночь. Он смотрел на меня, как всегда — спокойно, терпеливо. Я говорил ему вслух: «Понимаешь, дело не в тебе. Это я. Моё тело не справляется. Прости».
Он не ушёл. Не обиделся. Только лизнул руку.
Решение пришло через день. Я позвонил дочери.
— Пап, отдай его мне, — сказала она. — Я справлюсь. И ты сможешь навещать его.
— Ты уверена?
— Да. Он же — наш. Не чужой.
Прощание было ужасным. Я не хотел показывать слабость. Но руки дрожали. Когда мы подъехали к её дому, я открыл дверь, он выскочил — и оглянулся. Не побежал обратно. Но… посмотрел. Долго.
Я улыбнулся, кивнул. И он пошёл.
Дочь звонила каждый день. Присылала фото, видео. Он лежал у её ног, играл с мягкой игрушкой, бегал по двору. Всё было нормально.
Кроме меня.
Я вернулся — и всё напоминало о нём.
Пустая миска. Поводок на вешалке. Игрушка под креслом.
Никто не будил утром. Никто не встречал вечером.
Я стал забывать закрывать окна. Есть стал кое-как. Заливал пустоту чаем. Иногда — чем покрепче.
Дочка всё чувствовала.
— Приезжай к нам, — сказала она.
— Не могу. Работа.
— Пап, это не про работу.
Я приехал через месяц. Он был в саду. Увидел меня — и замер.
А потом — как будто время сорвалось. Он подлетел ко мне, лапы на плечи, хвост — метлой. Я сел прямо на землю. Он обнюхивал лицо, лизал руки, выл тихонько. Я не сдержался.
Мы были вместе три дня. Я спал на полу. Гуляли по вечерам. Разговаривали.
На третий день я сказал дочери:
— Я не могу больше. Он — как часть меня. Без него… я пустой.
Решение было безумным — на первый взгляд.
Я снял дом в пригороде. Без ковров, с вытяжками, с очистителями воздуха. Перевёл работу на удалёнку. Соседи — пара пенсионеров с дачей через забор. Тихо, просто. Свобода.
Тобик снова был дома.
Медленно, без суеты, он осмотрел новый двор. Обнюхал клумбы. Проверил крыльцо. Потом — положил голову мне на колени.
И я понял: всё правильно.
Теперь нам вместе хорошо. Я встаю рано — он уже ждёт у двери. Мы бродим по лесу, встречаем белок, слушаем птиц. Днём я работаю, он спит у окна. Вечером — книжка, чай, иногда — радиоприёмник.
Я перестал бояться тишины.
Потому что в ней — дыхание друга.
Если у вас тоже была похожая история — напишите об этом в комментариях.
А чтобы не пропустить следующие рассказы — подпишитесь, впереди много душевного.