— Пётр. У меня длинные руки. А у тебя нет даже локтей. Если я ещё раз увижу твоих людей под её окнами — ты полетишь отсюда не как депутат, а как мальчик, который переиграл в шпионов. И твоя Илуся полетит следом. Без парашюта.
Весенние сумерки темнели с ленцой. Сначала пропадали цвета, потом контуры, а потом уже и шумы становились ниже, будто город прикручивал звук. Маша всё ещё лежала на кровати, уставившись в потолок. Подушка пахла её шампунем, а цветы на подоконнике — присутствием, которое всё ещё ощущалось в комнате, хоть и рядом никого не было.
Она перевернулась на бок, натянула на себя покрывало. Состояние после разговора с Асей было странное: душевный подъём, обида на мир, половинчатая грань между страхом и возможностью.
Взгляд зацепился за что-то в окне. Она приподнялась. Там, под подъездом, стояла машина. Не из дворовых. Тёмный цвет, тонированные стёкла. Ни одного силуэта внутри не видно.
Машу передёрнуло. Что-то в этой машине было не таким. Сначала — внутренний холод, потом — неприятная догадка.
«Георгий обещал, что я под защитой. А если нет? А если он кого-то упустил? Или сам передумал?»
Она схватила телефон. Набрала его — не колеблясь. Ответил быстро.
— Маша?
— Георгий. Ты кого-то присылал к моему дому?
— Нет. Почему спрашиваешь?
— У подъезда стоит машина. Я её раньше не видела. Стекла чёрные, стоит уже минут пятнадцать, может, больше. Я боюсь.
Он сразу стал собранным. Голос изменился — короткий, сосредоточенный.
— Что за машина?
— Не знаю. То ли «Тойота», то ли «Фольксваген».
— Цвет?
— Тёмно-серый или чёрный.
— Номер?
— Последние цифры 87. А ещё… у них на зеркале что-то болтается. Кажется, чётки.
Георгий замолчал на мгновение.
— Понял. Спасибо, что сразу позвонила. Уходи от окна. Если кто-то поднимется — не открывай. И звони мне. Я разберусь.
— Хорошо.
Он отключился.
Георгий положил трубку, не глядя. Взгляд был направлен в пустоту — не на документы, не на папку, а сквозь неё. Через него пронеслось два-три варианта, но остался один.
Георгий нажал кнопку на селекторе:
— Лена, соедините меня с Любашиным.
— Одну минуту, Георгий Александрович.
Прошло несколько секунд. Секретарша вернулась в линию, голос ровный, но с лёгкой натяжкой:
— Его нет на месте. В кабинете никто не отвечает.
— Уточните на проходной, не уходил ли он.
— Сейчас узнаю.
— Георгий Александрович, — Лена вернулась к разговору с шефом. — С проходной сообщили: Пётр Андреевич здание не покидал.
— Хорошо. Передайте охране: если он соберётся уходить — пусть придержат. Без шума. Скажите, что я буду.
— Поняла.
Георгий поднялся из кресла. Внутри него что-то уже щёлкнуло, переключилось. Он вышел из здания Министерства, направился на парковку. Водитель с полузакрытыми глазами слушал радио на откинутом сиденье.
— Паш, давай прокатимся до Думы.
Проходная тускло светилась. Дежурные в форме, привычно утомлённые, даже не притормозили Георгия. Его знали. И знали, что с ним не обсуждают причин визита.
Он поднялся сам. Кабинет Петра был в стороне от основной линии — полутемный коридор, деревянная дверь с табличкой. Георгий постучал один раз — и сразу открыл.
Пётр сидел, сутулясь, у бара-глобуса. Наливал себе виски. Вздрогнул, когда увидел гостя.
— Георгий Александрович… Здравствуйте. Вы… не звонили.
— А мне нужно было?
Смолов подошёл к столу, сел в кресло, вытянул ноги. Его поза была нарочито непринуждённой. В ней было всё: от наглости до уверенного превосходства.
— Я получил звонок. Девушка, за которой ты установил наблюдение, запомнила номер машины.
— Я…
— Я не спрашивал, зачем ты это сделал. Я говорю, что ты это делаешь. И я не разрешал.
— Это Илона. Я думал…
— Ты думал. — Георгий резко подался вперёд. — А теперь ты не думаешь. Ты снимаешь наблюдение. Сейчас же.
— Я…
— Пётр. У меня длинные руки. А у тебя нет даже локтей. Если я ещё раз увижу твоих людей под её окнами — ты полетишь отсюда не как депутат, а как мальчик, который переиграл в шпионов. И твоя Илуся полетит следом. Без парашюта.
Пётр побледнел.
— Сейчас позвоню. Правда. Я всё уберу.
— Быстрее.
Любашин достал мобильный. Руки дрожали. Он ткнул пальцем не в тот контакт, потом снова. Голос на другом конце был не слышен — только его реплики:
— Да. Немедленно. Всё. Даже тени не должно остаться. Понял? Нет, не обсуждается.
Он отключился, откинулся в кресле и глотнул виски, как воду.
Потом, спокойнее, сказал:
— Я, правда, не думал, что ты так серьёзно…
— Я всегда серьёзен, — Георгий встал. — Никому не сообщать, что ты имел к этому отношение. Ни слова. Или я начну действовать иначе.
Он ушёл так же быстро, как появился.
*****
Телефон орал, как будто хотел пробиться сквозь стены. Пётр подскочил: лицо — мятое, футболка — испачкана пеплом. Он не выспался: после визита Смолова Любашин от страха просидел в кабинете до ночи, то и дело поглядывая на дверь.
— Да?
— Это что за хрень?! — шипящий голос Илоны рвал барабанные перепонки. — У меня в офисе шарит налоговая полиция, пожарная и ещё какие-то — с проверкой! С описью, с бумагами, с печатями! Что за дебильные шуточки?
— Я не в курсе! — Пётр схватился за голову. — Это Георгий. Он сам пришёл ко мне вчера вечером. Он всё понял. Заставил снять наблюдение. Я…
— Ты снял?! Он тебе велел — и ты снял?!
— Он угрожал. Серьёзно. Прямо сказал…
— Ты ничтожество, Пётр. Это я сделала тебя депутатом. Это я вытащила тебя из лужи, в которой ты плавал. И всё, что ты можешь — это дрожать перед его бровью?!
— Илона…
— Молчи. Я сама разберусь. Ты свободен.
Она отключилась.
Пётр сел на кровать. Руки тряслись. Бочка с обещаниями, на которой он сидел, шаталась всё сильнее.
*****
На столе стоял аккуратно накрытый завтрак — чашка с чаем без сахара, бутерброд с сыром, недоеденный. Маша прошлась босиком по комнате, обмотавшись полотенцем: волосы ещё мокрые после душа. Окно было распахнуто настежь: занавески с тюлем танцевали вальс, разлетаясь по комнате. Внизу во дворе кто-то гонял мяч, слышались гудки автобуса с соседней улицы.
Телефон с дисковым номеронабирателем стоял у стены, провод от него тянулся, как длинный червь, перетягивая границу между комнатой и кухней. Маша обмотала его вокруг пальцев, прижала трубку плечом и начала привычный маршрут по квартире — из одного конца в другой, обгоняя собственное отражение в зеркале шкафа.
— Добрый день, я по объявлению. Вакансия экономиста ещё актуальна?
— Уже закрыта. Понимаю. Спасибо.
Щелчок. Несколько оборотов диска. Снова гудки. Она всё так же ходила по квартире, цепляя пальцами за край ковра.
— Здравствуйте. Да, я видела объявление в газете… Нет, не подавала — просто звоню уточнить. Мне двадцать три… Нет, детей нет. Не в браке.
— Понятно. Всего доброго.
Каждый разговор длился меньше двух минут. Некоторые — меньше минуты. Тон отвечавших был сухим — будто исключительно из вежливости. А потом обязательно следовал уклончивый отказ — то «уже взяли», то «слишком далеко живёте», то «у нас корпоративный дух, понимаете, с молодыми бывает трудно». Или ещё — «двадцать три? Ну вы понимаете, молодой специалист — это всегда риск».
— Да, экономист. Район какой? Ага… Ясенево. Пешком от метро? Двадцать минут? Поняла. Спасибо.
Щелчок. Маша положила трубку, прошлась обратно, всё ещё чувствуя, как провод шуршит за пятками. Села на край дивана. Ткань под ней слегка продавилась — и как будто подсказала: сядь, отдышись. Спина затекла, голос подсел. В голове звенело от одинаковых голосов, однотипных слов и ощущения, что с каждым новым отказом она становится всё менее подходящей.
Она снова встала. Сделала глоток холодного чая. И решила — перерыв. Просто на минуту. Открыла окно чуть шире, вдохнула. Потом вернулась в комнату. И в этот момент — звонок.
Не неожиданность, а напоминание, что жизнь всё ещё может входить в дом без приглашения.
— Да, слушаю, — сказала она спокойно.
— Это Центр международной торговли. Отдел кадров. Могу говорить с Марией Яроцкой?
— Да, это я.
— Мы нашли ваше резюме — оно нам показалось интересным. У нас открыта вакансия экономиста в финансово-экономическую службу комплекса. Хотели бы пригласить вас на собеседование. Маша замерла, но не подала вида. Провод тянулся по полу, трубка быстро нагрелась в руке.
— Вам удобно сегодня после полудня или завтра… но уже после четырех часов дня?
— Сегодня. Лучше сегодня, если возможно.
— Конечно. Где именно?
— Знаете, где Совинцентр?
— Да, конечно, знаю. Я буду.
— Отлично. Паспорт не забудьте. На проходной сообщите, что в «кадры».
— Спасибо, спасибо большое.
Она положила трубку. Медленно. И вдруг — пришло осознание:
«Я же нигде не оставляла резюме. Никому. Ни по почте, ни через знакомых. Нигде.»
Георгий.
Она не удивилась. Ни капли. В этом не было показной опеки — только действие. Точное, в нужное время. И в этот момент она поймала себя на том, что впервые за долгие недели чувствует не тревогу, а странное, чуть щемящее облегчение.
Работа — это было важно. И теперь, возможно, ей не придётся каждое утро терпеть запах чужой варёной перловки, ждать, когда тётка закончит молитвы на кухне, и задавать себе вопрос: кто ты в этой квартире — хозяйка или квартирантка.
«Пора съезжать. Пора жить на своих условиях.»
*****
Совинцентр был целым миром. Пространство, где всё было в ритме. Даже звук шагов по полу — как слаженный метроном. На ресепшене вежливо проверили паспорт, выдали временный пропуск. В лифте стояли двое мужчин в костюмах.
Машу встретила женщина лет сорока, с короткой стрижкой и выразительными глазами. Ольга Николаевна.
— Присаживайтесь.
— Спасибо.
Кабинет без излишеств: чисто, сухо, по делу. На полке — сборники отчётов. На доске — какие-то диаграммы, нарисованные маркером.
— У нас открыта позиция экономиста в Финансово-экономическую службу. Вам придётся вести показатели аренды, загрузки гостиницы, выставочного зала, коммерческой части комплекса. Бюджетное планирование, анализ расходов, сводные таблицы по прибыли — всё это входит в круг обязанностей.
— Понимаю.
— Опыт у вас какой?
— Я два года проработала в частной фирме «Континент-Столица» — делопроизводителем, ещё вела архив. Многое приходилось делать за других. Видела, как обходят законы, как фальсифицируют расчёты. Исправляла, насколько могла. Не всегда официально. Но с совестью.
Женщина смотрела на неё долго.
— У нас всё в белую. Работы много, но система выстроена.
— Я не боюсь работы.
— Хорошо. Мы получили отзывы о вашей работе из «Континента» и, неожиданно, из Мингосимущества. Очень положительные. Выходит, вы умеете производить впечатление.
— Я просто стараюсь быть точной.
— Это ценно. Вы готовы приступить с понедельника?
— Да.
— Тогда послезавтра — на оформление. Паспорт, трудовая, страховое свидетельство.
Они пожали руки. Маша вышла из центра и вдруг поняла, что наконец-то можно широко улыбнуться и даже подпрыгнуть от радости. По дороге из ЦМТ новоиспечённая сотрудница купила шоколадный пломбир в вафельном стаканчике, как награду за пройденное собеседование. Она опустилась на лавочку в Краснопресненском парке. Люди проходили мимо. Кто-то ругался по телефону, кто-то нес коробку с цветами, кто-то шёл в сторону метро.
А она ела мороженое. Как в детстве. Не торопясь. И без нужды ни перед кем оправдываться. Теперь у неё была работа. И план. И жизнь, которая снова принадлежала только ей.