Когда я приехала на свою дачу, замок был сломан. А на мангале уже шкворчал шашлык. Мой брат с семьей устроили праздник — в моём доме. Без спроса.
— Ты что, сдурела? Это же семья! Мы же кровь! — голос моего брата Кости ударил по нервам, когда я застыла на пороге с чемоданом в руке.
— Костя, — я сжала кулаки так, что ногти впились в ладони, — каждая плитка на этом полу — мой недоеденный обед. Каждая занавеска — отпуск, который я не взяла. Я даже тебе ключи не давала. Как вы вообще сюда попали?
— Мы приехали, а тебя нет. Дети хотели в туалет, жарко было. Ну, я и того... приоткрыл замочек, — он делает руками какой-то неопределенный жест, словно слегка приподнял пушинку, а не выломал дверь моего дома.
— Приоткрыл? Ты его сломал! — я чувствую, как внутри поднимается волна ярости, но пытаюсь говорить спокойно. — Ты же понимаешь, что это незаконно?
— Мариш, ну чего ты? — из-за угла дома появляется его жена Лена с пластиковым стаканчиком в руке. — Мы же не чужие люди. Дети на природе, свежий воздух. Ты же одна здесь, места много.
Я закрываю глаза и мысленно считаю до десяти. Мне сорок два года, и я наконец-то смогла купить себе этот маленький кусочек рая два года назад. Пять лет экономила на всем, откладывала каждую копейку. И вот теперь...
— А мама знает, что вы здесь?
— Конечно! — Костя расплывается в улыбке. — Она очень рада, что мы все вместе. Говорит, семья должна держаться вместе. Она, кстати, завтра тоже приедет. Говорит, что на выходных будет печь свои фирменные пироги.
— Простите, но я не приглашала вас, — пытаюсь сохранить остатки самообладания. — Это моя дача, и я хочу побыть здесь одна.
— Ой, Маринка, не жадничай, — Костя обнимает меня за плечи, и от него пахнет пивом. — Смотри, какая красота! Мы шашлычок замаринуем, детишки на воздухе. Мы тут с Ленкой палатку во дворе поставим, чтобы тебе не мешать. Соня! Миша! Идите поздоровайтесь с тетей!
Из дома выбегают два ребенка — племянница и племянник, которых я вижу раз в полгода на семейных праздниках. Они уже без церемоний запрыгивают на мой новенький диван с грязными ботинками.
— Дети, ботинки! — кричу я, но меня никто не слушает.
— Маринка, расслабься, — Лена похлопывает меня по плечу. — Дети есть дети. Ой, а у тебя есть Wi-Fi? А то мы фильм вчера начали смотреть, а интернет сел.
— Вчера? — я чувствую, как у меня начинает дергаться глаз. — Вы что, уже вчера здесь были?
— Ну да, — невозмутимо отвечает Костя, — мы уже третий день тут. Хорошо, что ты приехала, а то продукты заканчиваются. Ты привезла что-нибудь? Дети мороженое просили.
Я смотрю на своего брата, которому тридцать семь лет, и не могу поверить, что мы выросли в одной семье.
— Костя, послушай. Это моя дача. Я не давала вам разрешения здесь жить. Вы должны уехать.
— Мариш, ну ты чего? — его лицо принимает оскорбленное выражение. — Мы же семья. Ты что, выгоняешь нас? У тебя что, места жалко?
— Дело не в месте, — я посмотрела ему прямо в глаза. — Молчание в ответ на хамство — это не терпимость. Это предательство себя. А я себя предавать больше не хочу.
— Каким еще границам? — вмешивается Лена, скрестив руки на груди. — Ты одинокая женщина, Марина. У тебя даже детей нет. А мы большая семья, нам нужно где-то отдыхать летом. Не на море же ездить с такими ценами.
«Ты одинока, значит — ты должна. Ты без детей — значит, ты обязана», — пронеслось у меня в голове. И что-то внутри щелкнуло. Нет.
Я чувствую, как внутри что-то обрывается. Да, у меня нет семьи, я одна. Но разве это дает право родственникам вламываться в мой дом?
— Тётя Марина, а у тебя есть игрушки? — спрашивает Соня, десятилетняя дочь Кости, дергая меня за рукав.
— Нет, Соня, у меня нет игрушек. Здесь нет ничего для детей, потому что... — я не успеваю закончить фразу, как раздается телефонный звонок.
— Маринушка, доченька! — голос матери звучит так сладко, что у меня сводит зубы. — Ты уже приехала? Как хорошо! Костенька с детками там? Им так нравится на даче! Я завтра приеду, пирогов напеку. Ты же не против?
— Мама, я против всего этого. Это моя дача, я не приглашала никого из вас.
— Как это не приглашала? — в голосе матери звучит искреннее удивление. — Мы же семья! Ты что, места пожалела для родного брата? У тебя там два этажа, шесть соток земли, а ты одна. Это эгоизм, доченька.
— Мама, это не эгоизм. Это моя собственность. Я работала, копила, покупала...
— Вот именно! — перебивает меня мать. — У тебя есть работа, зарплата, ты можешь себе позволить. А у Костеньки двое детей, ипотека, машина кредитная. Им тоже нужен отдых.
Я чувствую, как кровь приливает к лицу.
— Мама, — мой голос звенел от напряжения, — это не просто дом — это пять лет сжатых кулаков. Пять лет отказов себе во всем. Иногда личное пространство — это не роскошь, а последний островок собственной жизни.
— Ой, какие мы нежные стали — личное пространство! — фыркает мать. — В нашей семье никогда не было этих западных глупостей. Мы всегда делились всем.
— Кто делился, мама? Ты мне ни разу в жизни ничего не дала просто так. Когда я просила помочь с первым взносом за эту дачу, ты сказала, что у тебя нет денег. А теперь ты считаешь, что можешь распоряжаться моей собственностью?
— Маринка, ты что, материальное выше семьи ставишь? — в трубке звучит обиженный голос. — Я тебя не так воспитывала.
Я смотрю на брата, который уже открывает мой холодильник и достает оттуда бутылку вина, которую я привезла для себя. Его жена раскладывает какие-то пакеты с едой на моем кухонном столе, а дети прыгают на диване с грязными ногами.
— Мама, я перезвоню, — говорю я и кладу трубку.
— Костя, — обращаюсь я к брату, — вы должны уехать сегодня. Я не шучу.
— Ты серьезно выгоняешь нас? — он смотрит на меня, как на предательницу. — Соня, Миша, тетя Марина нас выгоняет! Она не хочет, чтобы мы здесь были!
Дети останавливаются и смотрят на меня с непониманием. Мне становится не по себе от этого взгляда.
— Я не выгоняю вас. Я просто хочу, чтобы вы уважали мое право на собственность и личное пространство.
— Какое личное пространство, Марина? — вмешивается Лена. — Ты одинокая женщина, тебе зачем столько места? А у нас дети, им нужен свежий воздух, природа. Ты что, детей не любишь?
Это удар ниже пояса. Я всегда хотела детей, но не сложилось. И теперь этот аргумент используют против меня.
— Лена, это не имеет никакого отношения к теме. Мы говорим о моей собственности.
— Мариш, ну перестань, — Костя обнимает меня. — Мы же всего на пару недель. Максимум на месяц. Ну куда нам ехать? У нас всё распланировано уже. Дети в восторге, жена отпуск взяла.
— Вы планировали отпуск за мой счет, даже не спросив меня?
— А чего спрашивать-то? — искренне удивляется брат. — Ты же всё равно здесь бываешь только по выходным. А так хоть польза будет — за домом присмотрим, грядки польем.
Я сажусь на ступеньки крыльца и закрываю лицо руками. Как объяснить этим людям, что они нарушают мои границы? Как донести до них, что это мой дом, моя территория, мое пространство?
— Тётя Мариша, а можно я в твоей спальне буду спать? — спрашивает Соня. — Там кровать такая мягкая и розовое покрывало красивое.
Я поднимаю глаза и вижу, что моя племянница уже переоделась в мою пижаму, которая ей, конечно же, велика.
— Нет, Соня, нельзя. Это моя комната, моя пижама, — я пытаюсь говорить строго, но не обидно.
— Мама, тетя Марина жадина! — кричит Соня. — Она не разрешает мне спать в ее комнате!
— Марина, не будь эгоисткой, — Лена смотрит на меня с упреком. — Ребенок просто хочет поспать на нормальной кровати. Мы с Костей можем и в палатке.
— В палатке?! — я не верю своим ушам. — Вы что, серьезно планируете жить здесь? Я приехала на свою дачу, а вы предлагаете мне делить ее с вами?
— А что такого? — Костя разводит руками. — Места всем хватит. Мы будем шашлыки жарить, природой наслаждаться. Будет весело!
Я понимаю, что спорить бесполезно. Они просто не слышат меня. Для них я — одинокая сестра, у которой есть дача, которой она может поделиться. А тот факт, что я на это не давала согласия, их не волнует.
— Ладно, — говорю я, вставая со ступенек. — Я поехала в город. Остаюсь там на несколько дней, а вы пока...
— Вот и правильно! — радостно восклицает Костя. — Отдохни, развейся. А мы тут за всем присмотрим.
Я сажусь в машину и уезжаю, чувствуя себя изгнанной из собственного дома. В голове крутится только одна мысль: «Что делать?»
Через три дня я возвращаюсь на дачу, но не одна. Со мной приезжает мужчина — высокий, сухой, в идеально отглаженном костюме цвета графита. Его холодный взгляд скользит по территории, как сканер, оценивающий имущество. В руке — дорогой кожаный портфель, из которого выглядывает уголок документов.
— Костя! — зову я брата, который сидит у мангала с бутылкой пива. Он поворачивается, делает глоток и давится, когда видит незнакомца. Пиво проливается на футболку.
— Познакомься, это Игорь Петрович, новый владелец этой дачи.
Брат давится пивом и смотрит на меня круглыми глазами.
— Чего?!
— Я продала дачу, — спокойно говорю я. — Игорь Петрович — новый хозяин.
— Ты шутишь? — Костя нервно смеется. — Ты не могла...
— Могла, — я протягиваю ему копию договора купли-продажи. — Вот документы. Уже все оформлено.
— Но как же... мы же... — Костя начинает заикаться. — Мы же договорились, что мы тут до конца лета...
— Нет, Костя, мы ни о чем не договаривались. Ты вломился в мой дом, сломал замок и занял мою собственность без разрешения. Теперь это уже не моя дача, а Игоря Петровича.
Из дома выходит Лена в моем любимом шелковом халате, бледно-голубом, с вышивкой. Том самом, который я привезла из единственной за пять лет поездки в Стамбул. Она замирает, увидев незнакомца, непроизвольно запахивая полы халата и пряча за спину мою любимую чашку.
— Что происходит? — спрашивает она, оглядывая нас растерянным взглядом.
— Марина продала дачу, — убитым голосом сообщает Костя.
— Что?! — Лена отшатывается, словно от удара. Чашка падает из рук и разбивается о плиты дорожки. Из дома выбегают дети с мороженым в руках и замирают, глядя на осколки.
— Ты не могла этого сделать! А как же мы? У нас же все вещи здесь, мы планировали...
— Добрый день, — вежливо прерывает ее Игорь Петрович. — Я новый владелец этого участка. К сожалению, вынужден попросить вас освободить помещение в течение двух часов. У меня сегодня приезжают строители, будем пристраивать гараж.
— Но... но... — Лена переводит взгляд с меня на Игоря Петровича, — мы же не можем просто так...
— Можете, — улыбаюсь я. — Так же, как смогли просто так въехать.
В этот момент на участок заезжает машина моей матери. Она выходит с большой сумкой, в которой, вероятно, те самые обещанные пироги.
— Маринушка! Доченька! — она раскрывает объятия, но замирает, видя незнакомого мужчину. — А это кто?
— Это новый хозяин дачи, мама, — говорю я спокойно. — Я продала участок.
— Что?! — мать хватается за сердце. — Как продала? А как же мы? Как же семья?
— Семья, мама, это не только общая фамилия. Это еще и уважение к личным границам друг друга. Чего у нас, к сожалению, никогда не было.
— Но куда же мы теперь поедем? — с драматизмом восклицает мать. — Где будем отдыхать летом? Костенька так рассчитывал...
— Не волнуйтесь, — вмешивается Игорь Петрович, доставая телефон. — Я могу порекомендовать отличную турбазу неподалеку. Очень демократичные цены.
— Какую еще турбазу?! — возмущается Костя. — У нас нет денег на турбазы! Мы рассчитывали...
— На то, что бесплатно проживете всё лето на моей даче? — заканчиваю я за него.
Мать переводит взгляд с меня на Игоря Петровича, потом на сумку с пирогами, и ее лицо меняется.
— Марина, как ты могла? Мы же семья! Мы же...
— Да, мама, мы семья. И именно поэтому вы должны уважать меня и мои решения. Я пять лет копила на эту дачу. Пять лет я отказывала себе во всем, чтобы купить этот участок. А вы решили, что можете просто вломиться сюда и жить, не спрашивая разрешения.
— Но ты же одна! — мать всплескивает руками. — У тебя нет семьи, детей. А у Костеньки...
— У Костеньки есть своя квартира, машина и работа, — перебиваю я. — И если ему нужна дача, он может накопить и купить, как это сделала я.
— Где же нам теперь жить летом? — драматично восклицает Лена, прижимая к себе детей, которые с интересом наблюдают за происходящим.
— Это уже не мои проблемы, — говорю я спокойно. — Вы можете снять дачу, поехать в пансионат или просто остаться в городе. Но эта дача теперь принадлежит Игорю Петровичу.
— А деньги? — вдруг оживляется Костя. — Ты же получила деньги от продажи. Может, ты нам поможешь? Мы бы сняли что-нибудь...
Я смотрю на него и не верю своим ушам. Он реально считает, что я должна оплатить им отдых после всего, что произошло?
— Нет, Костя. Деньги от продажи я уже вложила в новую дачу. В другом районе. И адрес я вам не скажу.
— Что?! Ты уже купила новую дачу? — в голосе брата звучит неподдельная обида. — И не сказала нам?
— Именно так, — киваю я. — Потому что на этот раз я хочу иметь место, где смогу спокойно отдыхать одна. Без вторжения родственников.
— Маринка, ты... ты... — Костя не находит слов, а Лена начинает всхлипывать.
— Что ж, — вмешивается Игорь Петрович, — я думаю, вам лучше начать собирать вещи. Строители приедут через час.
Костя смотрит на меня с ненавистью, но мне уже все равно. Я чувствую странное облегчение, словно сбросила с плеч тяжелый груз.
— Собирайтесь, — говорю я. — Игорь Петрович любезно подождет, пока вы соберете свои вещи.
— И мои вещи тоже, — добавляет новый хозяин дачи. — Я вижу, вы носите халат, который, судя по размеру, не ваш.
Лена краснеет и убегает в дом. Мать смотрит на меня с упреком.
— Ты предала семью, Марина. Ты выбрала материальное вместо родных людей.
— Нет, мама, — я качаю головой. — Иногда семья — это не опора, а оккупация. Я просто наконец-то научилась уважать себя и свои границы. И требовать такого же уважения от других. Даже если эти другие — моя семья.
— Пойдем, мама, — Костя берет мать под руку. — Нам тут явно не рады.
Я смотрю, как они уходят в дом, чтобы собрать вещи, и чувствую, как на душе становится легче. Может быть, я поступила жестоко. Но, впервые за долгие годы, я поступила честно по отношению к себе.
Телефон разрывается от звонков. Но я молчу.
На веранде моей новой дачи тихо. Вечер. Ветер колышет занавески, купленные на первую зарплату с новой работы. Она меньше прежней, эта дача. Но здесь меня уважают, потому что я наконец уважаю себя.
Я поднимаю чашку с горячим чаем:
— За право иметь собственные стены. За право закрыть за собой дверь. За право жить без чувства вины.
И впервые за сорок два года я действительно дома. Даже если дом теперь — это только я сама.